7
Он коснулся руками дна, перевернулся и вынырнул на поверхность.
– Ну как? – крикнул ему Олег.
– Нет слов! Как на Мальдивах побывал. – Сотников вылез из бассейна, присел рядом с приятелем.
– Ещё заход? – спросил Олег.
– Нет, спасибо. На год вперёд напарился. Да и время уже… пора мне трогаться.
Полчаса спустя Сотников выезжал из посёлка. В середине февраля установилась оттепель, над полями поднимался реденький туман. «Каков егоза Олежка, быстро он меня сагитировал. Как уж ему хотелось баней своей похвастаться. Но сказать нечего – молодец парень», – думал Сергей.
Встретились они случайно, в торговом центре. Бывший однокурсник, похоже, встрече был искренне рад. После похлопываний по плечам и восклицаний, Олег затараторил, не давая Сергею и слова вставить. Тут были и красавица жена – помнишь Алёнку Степанову, ну, чёрненькая такая, а глаза голубые? – и пара очаровательных детишек, и дом в Подмосковье, и новая баня, и прочие радости домовладения. Короче говоря, не успел Сотников оглянуться, как следовал за «Шкодой» Олега в сторону кольцевой.
Туман сгустился. Сотников досадовал: надо бы побыстрей, время десятый час, но из-за тумана скорость не наберёшь. Он всё-таки прибавил. И – как из-под земли выскочила автобусная остановка. Мелькнула человеческая фигура. Педаль тормоза в пол, занос и – глухой удар. Сотников выскочил из машины. Фары освещали убогую автобусную остановку – кое-как покрашенные листы железа, ржавые уголки-стойки, на задней стенке постер с белой страховидной рожей. Никаких людей не было. Однако Сотников ясно помнил человеческую фигуру и удар, который при заносе пришёлся на заднюю часть машины. Он подошёл ближе. Шагах в трёх от остановки виднелась наполовину заросшая бурьяном тропинка. Сразу у её начала с раскидистого куста репейника свисала жёлтая тряпица – это был женский шарфик. Сергею казалось, что у него затряслись внутренности, он сделал шаг и отвёл в сторону заслонявшие обзор ветки. Прямо у его ног лежала женщина. Голова запрокинута, полуприкрытые глаза смотрели ему в лицо. Туман вдруг нахлынул на Сотникова волной, застил глаза. Ему стало нечем дышать, он сделал глубокий вдох и – в горло хлынула вода. Бешено забив руками, он всплыл на поверхность, закашлялся.
Выбравшись на берег, Сергей несколько минут лежал на спине без движений, потом огляделся: он находился в сотне шагов от Опушки. На песке валялась его разбросанная одежда. Он оделся и побрёл к себе. Там он собрал подсохшие этюды с черногубым мимом, вынес во двор и поджёг. Смотрел на догорающие картонки, думал. Вот он и дождался ясности – узнал, что он преступник (а если брать в расчёт возможную гибель Бурова – соучастник убийства). В какой же последовательности происходило его погружение в психологический бедлам? Побывав в гостях у приятеля, он едет домой. На повороте не справляется с управлением и сбивает женщину. В шоке от случившегося он скрывается с места происшествия. Затем – опять же в состоянии шока – заезжает в студию и зачем-то рисует врезавшиеся в память детали: мима с постера и шарфик жертвы (цифра остаётся необъяснённой). После этого он едет к матери, а на другой день просыпается с заблокированной памятью. Из-за подавленных воспоминаний развивается мортидо – тяга к саморазрушению. Он заводит интрижку с полусумасшедшей девкой, приводит её в студию, и, чтобы отсечь связанные с аварией воспоминания, а заодно и всякую связь с живописью, он убеждает себя в том, что жилище принадлежит девушке. После разрыва с Лидией он приступает к «плану Б»: идёт на красный светофор, переступает заградительные ленты, встревает в массовые драки. Затем ему даруется передышка: он уезжает из города, успокаивается, дружит с кошкой, ходит на рыбалку. Благодать заканчивается, когда он снова берётся за кисть: живопись выступает в роли спускового механизма – мортидо возвращается. Дальше – Тамара, запой, галлюцинации. И на последнем этапе, по всей видимости, в результате стресса блокировка снимается. (Больше всего Сотникова поражал «последний этап»: за какую-то минуту или полторы его нахождения под водой он пережил несколько томительно долгих дней, и, мало того, в глубине поразительно реалистичной галлюцинации его накрыло ещё одной галлюцинацией. А в заключение эта «психоделическая матрёшка» разрешилась видением, со скрупулёзной точностью воссоздавшее эпизод прошлого.)
Последовательность событий прояснила далеко не всё. Внутреннее чутьё не давало Сотникову поверить во внешне убедительную логику всего с ним произошедшего. А вот в наукообразной абракадабре, что проповедовал Пётр-Кубарь или, вернее, собственный мозг Сотникова, – чувствовался намёк на истинную подоплёку невероятной истории.
Устав от размышлений, он ушёл в дом и почти сразу уснул. Разбудил его Скворцов.
– Выходи, сосед, покурим, – крикнул Пётр, постучав в окно.
Сергей вышел.
– Иду, смотрю: кострище у крыльца, а вчера не было. Ну, думаю, хозяин явился, – начал Скворцов, присаживаясь на ступеньку крыльца.
– Да, погулял и будет. Слушай, а сколько меня не было?
– Я не считал, но на вскидку… недели три.
– Значит, что у нас сейчас? Август начался?
– Ну, ты даёшь, москвич! – засмеялся Пётр. – Начался. За серёдку уж перевалило.
Скворцов ещё что-то говорил, но Сотников его не слушал – думал о своём. Если вдруг катаклизм на песчаной проплешине ему не привиделся, и Буров действительно погиб, он, Сотников, к этому причастен. Хоть сто раз косвенно, но причастен. И что ему с этим делать? Помалкивать? Писать заявление? Представив, как будут выглядеть его показания, он невольно сморщился: настолько диким, неправдоподобным получился бы его рассказ. В итоге мысли его сами собой перескочили на реальное преступление, за которое он был обязан ответить. Он решил повиниться не только для того, чтобы жить без оглядки на прошлое, даже не из-за раскаяния. Главным для него было избавиться от ощущения ущербности: он бросил покалеченную им женщину, убежал, скрылся как нашкодившая крыса и теперь чувствовал себя подленьким, жалким трусишкой – это было непереносимо. Так что он сидел на своём крылечке и прикидывал: какой дадут срок, как он будет знакомиться с тюрьмой, зоной, сокамерниками.
Несмотря на тягостные мысли, ближе к вечеру ему захотелось есть. Он взял полулитровую банку и пошагал за сливками. Поднявшись на крыльцо Надежды Петровны Блиновой, он посторонился, пропуская вышедшую из дома женщину в чёрном платке. Скользнув по Сотникову безразличным взглядом, она сказала: «Здрасте» – и прошла мимо. Сергей, который уже взялся за ручку двери, замер – это была Тамара. Узнать её было мудрено: ещё вчера моложавая, хорошо упитанная женщина стала походить на монахиню после жесточайшей аскезы – она вся будто высохла, кожа покрылась патиной желтоватых шелушащихся пятен, черты заострились.
Сотников шагал домой раздражённый: новый облик Тамары стал очередной загадкой, ломать голову над которыми ему осточертело, к тому же его коробило от мысли, что он спал с больной старухой.
Ему почти удалось избавиться от мыслей о «запределье». Пришлось признать, что фактурная, детализированная реальность мёртвого леса оказалась иллюзией. Окончательно с этим смириться Сергею не давал Патрик. Весёлый, смышлёный щенок упорно не желал становиться фантомом. Сотников отыскал висевшую в сенях куртку, и, приблизив к ней лицо, повёл носом. Он не ошибся: куртка сохранила ощутимый звериный запах. «Прости, дружок, – пробормотал Сергей, – я тебя не бросал, честно. Просто… так вышло». Он шагнул было к двери, но развернулся и провёл по куртке ладонью, будто погладил.
И, конечно, он не мог уехать, не узнав о судьбе Бурова. Ни о какой сейсмической активности, ровно, как и о зыбучих песках, в этом районе и слыхом не слыхивали, а, следовательно, никакого «алтарного катаклизма» быть не могло. Тем не менее, Сотникова брали сомнения.
Не желая заходить на Опушку, он отправился другой дорогой. Найти камень оказалось непросто. Единственное, что он помнил достоверно – это то, что песчаная проплешина располагалась приблизительно в полукилометре от Опушки, вверх по реке. Он долго плутал по густому тальнику, прежде чем наткнулся на тропинку, которая вывела его на нужное место.
Камень был там. Вокруг – плотный, слежавшийся песок с выглядывающими кое-где кустиками травы. И никаких следов катаклизма. Сотников провёл ладонью по верху глыбы: обыкновенный скол без намёка на следы обработки. Обошёл вокруг камня: ни костровища, ни бумажки, ни пёрышка. «Что ж, выходит, всё пригрезилось. И Буров, конечно, жив и здоров», – думал Сергей облегчением. Он даже предположил, что и с Тамарой у него ничего не было. Продавала ему самогон, предоставила в его распоряжение веранду – как выгодному клиенту – вот он и пил у неё до помутнения сознания.
Уезжал Сотников с тяжёлым сердцем. Ему не хотелось покидать домик под кроной старого клёна, где хоть и недолго он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Впереди его ожидало испытание, к которому – как Сергей себе признался – он не был готов.
8
Прилетев в Москву, первым делом Сотников заехал в студию. Долго стоял перед черногубым мимом, раздумывая, не оставить ли этюд на память о своём «психиатрическом торнадо», потом снял и поставил лицевой стороной к стене. Он оглядывал заброшенную мастерскую с горьким чувством. Эти стены хранили память о его мальчишеских мечтаниях, надеждах, разочарованиях. И вот он, обеспамятевший, с отравленным сознанием, взял и испоганил светлую келейку своей юности: привёл сюда порочную, извращённую девку – и садистку в придачу. Хотя, по сути, дело было вовсе не в её болезненной страстности и даже не в жестокости: она была заражена какой-то гнилостной дрянью, возможно, ещё не открытым вирусом энтропии, распада человеческого естества.
После окончания художественного колледжа Сотников был полон решимости стать Фигурой в мире живописи. Амбиции мальчишки аукнулись его матери мигренью (она плохо переносила запах растворителей), да и вечно отсутствующий, будто «под чем-то», взгляд сына внушал женщине неподотчётную тревогу. Так продолжалось, пока не умерла двоюродная тётка Натальи Андреевны. Одинокая старушка завещала жилплощадь племяннице, а та в свою очередь спровадила туда сына вместе с его художническим реквизитом. Став обладателем собственной студии, парень взялся за дело с удвоенной энергией. В поисках натуры он днями кружил по городу и окрестностям, а потом неделями не вылезал из мастерской. В итоге, как это нередко бывает, Сотников перегорел. Он вдруг решил, что все его работы лишь жалкое подражательство. На этом живописная эпопея завершилась. Хотя время от времени, под настроение, он брал в руки кисть – писал натюрморты и даже выходил на пленэр.
После студии он поехал к родственникам. Был будний день, мать с отчимом отсутствовали, так что обошлось без лишних вопросов. Сотников зашёл в гараж и с затаённой надеждой осмотрел свой «Фольксваген». Надежда не оправдалась – на заднем крыле виднелась вмятина.
Время перевалило за полдень. Сотников заправил машину и отправился на поиски автобусной остановки. Определённого плана у него не было, решил действовать по обстоятельствам. Благодаря «документальному» видению, он знал, что домовладение однокурсника находится в коттеджном посёлке под названием «Радужное». Добраться до места труда не составляло: навигатор подсказывал дорогу.
Через пятьдесят минут, ненадолго задержавшись в пробке и миновав «Радужное», Сотников выехал на нужную трассу. Стараясь унять невольный мандраж – в каждом появлявшемся вдали указателе ему виделся придорожный крест с венками, – ехал не спеша. Но, тем не менее, до злополучного поворота он добрался на удивление быстро. Место настолько изменилось, что узнал он его, наверное, интуитивно. Вместо железной обшарпанной остановки красовалась другая – из пластика и стекла. Бурьян был скошен, открывая глазу спускающуюся по пологому склону тропу. Сергей перевёл дух: ни крестов, ни венков не было видно. Он остановился, вышел из машины. В нескольких шагах от новой остановки обнаружился заасфальтированный пятачок с обрезанными металлическими трубами и уголками-стойками. Сомнения отпали – это был тот самый поворот. Сотников долго смотрел на тропинку, что убегала по обширному пустырю к видневшимся вдалеке крышам. Можно было предположить, что женщина пришла именно оттуда. Он решил это выяснить, не откладывая. Сделав порядочный крюк, он выехал на дорогу, что вела к поселению.
Проезжал заросшим кустами овражком. В приоткрытое окно пахнуло гнилью; с карканьем из травы взлетела стая ворон. Сергей скосил глаза: на месте вороньего пиршества виднелась полуистлевшая коровья туша. Кольнула тревога: падаль рядом с жилыми домами – скверное предзнаменование.
Шагах в пятидесяти от оврага начиналась улица. Заасфальтированная дорога выглядела так, будто пролегала в зоне боевых действий. Сотникову приходилось лавировать, снизив скорость до минимума. Поселение представляло собой мешанину из добротных кирпичных домов за заборами из профлиста и убогих лачужек. У мусорных кучек шныряли страховидные, смахивающие на стервятников куры.
На скамейке под окнами избушки с покосившимся фронтоном отдыхали старик со старухой. Он был в костюме времён кукурузного коммунизма, она – в красных трико и облезлой плюшевой кацавейке. Сидели точно истуканы, безучастно глядя в пространство.
Сотников остановился, вышел из машины.
– Простите, пожалуйста, – обратился он к парочке, – можно вопрос?
– Хоть два, милый, – не меняя позы, отозвалась старушка.
– В той стороне, у шоссе, есть автобусная остановка. – Сотников указал направление. – Приблизительно полгода назад там произошло ДТП – машина сбила женщину. Возможно, пострадавшая из вашего посёлка. Не слыхали о таком происшествии?
– Ксюшка Миловидова. Жалко не додавили суку, – сказал старик тихо и добавил чуть громче: – Нет, паря, не слыхали об таком.
Стало понятно: пенсионеры об аварии знают, но говорить об этом почему-то не хотят. Отношение к пострадавшей было выражено предельно ясно. Давить на стариков Сотников не стал, поехал дальше. Вскоре он заметил женщину, возившуюся с пакетами возле ворот двухэтажного коттеджа. Остановился и задал свой вопрос. Сурового вида тётка с усиками окинула Сотникова недоверчивым взглядом, задумалась – и нежно улыбнулась:
– Да, было такое. Ксюшенька наша неделю с рукой на перевязи ходила. Наехал на человека и смылся гад такой. Пьяный, наверное. А вы не из полиции будете?
– Нет, я из страховой кампании, – соврал Сотников. – Не подскажете, как мне вашу потерпевшую найти?
Женщина объяснила. Главным входом с воротами почти не пользовались: хозяйка почему-то предпочитала принимать гостей с противоположной стороны – через калитку с домофоном. «Она, Ксюшенька-то наша, девушка необычная, у неё всё по-особенному», – сказала в заключении женщина.
Скоро Сотников был на месте. По обе стороны фигурной кованной калитки разрослась живая изгородь. За густой порослью виднелся забор из силикатного кирпича. Сергей потянулся к кнопке домофона – и опустил руку. Ему вдруг стало зябко, захотелось прыгнуть в машину и жать на газ, пока он не выберется из странного захолустья, затерянного в Подмосковье точно в Васюганских болотах. Впрочем, нерешительность его длилась недолго. Набрав в грудь побольше воздуха, он выдохнул и нажал кнопку домофона.
В глубине усадьбы, за садиком из фруктовых деревьев, виднелся большой дом из потемневшего от времени красного кирпича. Арочные окна обвивал плющ. После минутной паузы в динамике раздался шорох, калитка открылась. Сотников сделал несколько шагов по выложенной плиткой дорожке и остановился: ему на встречу вышел пёс – на редкость крупная восточно-европейская овчарка. Пёс подошёл, обнюхал его ноги, завилял хвостом – и лизнул руку. «Будь любезен, дружище, проводи к хозяйке», – сказал Сотников. Пёс потрусил к дому.
Обогнув дом, собака привела Сотникова во двор с хозяйственными постройками, прудиком и ведущей к воротам тенистой аллеей. Сотников оглядывал двор, когда услышал слегка хрипловатое контральто:
– Патрокл, ты кого это привёл? – В тени обросшего плющом крылечка, стояла девушка лет двадцати пяти. Каштановые гладко зачёсанные волосы были собраны в «хвост», платье чуть выше колен обтягивало складную фигурку. Всего этого Сотников почти не заметил. Лишь скользнув взглядом по слегка загорелому лицу, он отвёл глаза в сторону. Он заробел: ему ещё не приходилось встречать такой яркой естественной красоты – без следов ботокса и косметики. Тонкие правильные черты терялись на фоне тёмных, казалось, занимающих большую часть лица глаз.
– Сотников моя фамилия, – представился Сергей, поглаживая сидящего рядом пса. – Видите ли, я, как бы это сказать… я был за рулём той машины, от которой вы… пострадали. Хотел извиниться и возместить насколько это возможно. Таким вот образом.
– Наконец-то, – сказала девушка, – я уж заждалась.
– Простите?..
– Давно простила. Как только поняла, что… в общем, неважно, так и простила. – Тут хозяйка обернулась к дому и крикнула: – Фроська, накрывай стол: гости у нас. – Хозяйка хотела что-то добавить, но её отвлёк вышедший из сарая человечек – малоголовый пожилой мужчина с заспанным, измятым личиком. Его крохотная голова составляла комичный контраст с выпуклым и объёмистым, точно курдюк породистой овцы, задом.
– Эй, – крикнула девушка, – подойди-ка.
Микроцефал испуганно присел, потом, переваливаясь по-утиному, приблизился. Его мокрогубый рот «играл» – то скашивался набок в плаксивой гримасе, то складывался в отвратительную улыбку.
– Что, красавчик, опять рукоблудил? – спросила девушка. – Только правду мне. Иначе… сам знаешь.
– Простите, ваша честь, чёрт попутал…
– Так, идём дальше: кто был объектом фантазий – Горгулья, Фрося, Зинка, Сильвер, а может, Ирида? Отвечай быстро, не задумываясь!
– Ирида, мэм.
Хозяйка пожевала губами (в этот момент она почему-то показалась Сотникову лет на десять старше) и молвила:
– Врёшь ведь, а? Знаю, о Горгулье мечтаешь, сластолюбец. Ладно, ступай. Только ради твоей красоты и прощаю. Но смотри, если Горгулья залетит, под венец пойдёшь, не отвертишься.
Уродец поковылял вглубь усадьбы. Удивлённый Сотников спросил, что это за человек.
– О, это длинная история. Когда-то был вполне респектабельным господином, потом что-то у него с головой стряслось – опустился, идеи разные… Меня, например, замуж звал, представляете? Одним словом, Ваня-тыра. Местные обитатели так прозвали: Ваня-тыра – голова курина, жопа лошадина. Народное, так сказать, творчество.
– А Горгулья это…
– Сейчас познакомишься, – неожиданно переходя на «ты», перебила его хозяйка. – Пойдём. – Она направилась в дом, Сотников – следом. Тыкаясь холодным носом в его ладонь, рядом шагал Патрокл.
Вошли в длинную полутёмную прихожую. За дверным проёмом смежной комнаты Сотников заметил на стене ряд смахивающих на висельников кукол. В скудно освещённой гостиной у овального стола копошилась старуха в белом фартуке. Окинув Сотникова быстрым цепким взглядом и чему-то усмехнувшись, она вышла.
Сергей осмотрелся. Низко висящая люстра в стиле ампир – с цепями и центральной, похожей на щит частью – давала мало света. На стене – огромный телевизор. На экране то появлялся, то пропадал старинный ночной город. Светила луна. Большая часть зданий тонула в тени скал, и только единственный золотой мазок светящегося окна в одном из переулков оживлял картину. Город венчало циклопическое здание с глухими стенами; в неплотной завесе тумана, что окутывала верх цитадели, мерцала багровая цифра 17.
Забыв о хозяйке, ошеломлённый Сотников не мог отвести глаз.
– Что, нравится? – спросила девушка. – Работа нейронной сети: айтишник знакомый подсуетился. Хотел бы туда переселиться?
– Да, – пересохшими губами шепнул Сотников.
– Не раздумывая ответил, – заметила девушка и добавила, скривив губы: – Некоторые считают, что город похож на некрополь.
– Скажи, что означает цифра… там, наверху здания?
– Ключ от города или код доступа – на твой вкус. Только вот так просто им не воспользуешься: нужно набрать бонусы.
– Бонусы?
– Э… – поморщилась девушка, – долго объяснять. Потом.
Заставка телевизора как нельзя лучше соответствовала сумрачной, обставленной тяжёлой старинной мебелью гостиной. В дальнем углу висела большая клетка, неплотно прикрытая тканью. Краем глаза Сотников заметил движение и подошёл. Зажавшись в угол, со страдальческим выражением на мордочке на него смотрела обезьянка.
– Вот и познакомились, – сказала хозяйка. – Чтоб ты знал – это и есть Горгулья, Ванькина суженная. Давай за стол, я уже есть хочу. – Она уселась на кожаный диван, возле которого стоял стол, Сотников – на один из стульев с высокой спинкой. Пёс улёгся на пол рядом с ним.
– Ты чего это, Патрокл, влюбился? – усмехнулась девушка. – Странно – он со щенячьего возраста недоверчивостью отличался. Фроська! – вдруг крикнула она. – Ты где? Уснула что ли?
Вернувшаяся старуха разливала по тарелкам суп.
– А где наша зондеркоманда? – спросила у неё хозяйка.
– Игнат с Зинкой дрыхнут, – заворчала бабка. – Всю ночь в своей норе кувыркались греховодники старые. Ирида кукол своих лепит, а этот… ирод толстозадый крыжовник жрёт, все кусты ободрал утроба ненасытная.
– Не выражайся, не на базаре, – одёрнула старуху хозяйка. – И хватит уже бубнить, лучше вина гостю налей. Старушка взяла со стола бутылку «Вербо» и поковыляла на кухню открывать.
–Еле шевелится кляча старая, жди её каждый раз, – пожаловалась девушка и добавила, заметив, что Сотников не отводит глаз от экрана: – Не терпится на экскурсию? Не переживай, недолго осталось.
Вернулась Фрося, разлила вино.
– Ну, давай за знакомство! – Девушка подняла бокал и вдруг хихикнула: – Мы ж не познакомились – вот дураки! Меня Ксенией зовут, а тебя? А ну стой, молчи! Попробую угадать. – Она подалась к Сотникову, впилась взглядом в его глаза.
Тёмная бликующая влага накрыла его с головой; время стремительно потекло назад. Вот он, взбешённый, не помня себя, выскакивает из кабинета генерального, он же, счастливый и беспечный, с удочкой на берегу реки; вот он беззвучно кричит Тамаре, метущейся по камню, прыгает в воду за тонущим лисёнком – и погружается в тишину.
– Эй, ты чего это сомлел? – смеялась Ксения. – Подумаешь, имя угадала. У нас каждый третий – Серёга.
Сотников не знал, что сказать. Он будто завис в некой заоблачной эмпирее и не мог прийти в себя. В этот момент хозяйке позвонили.
– Здравствуй, Ксюша! – заговорил кто-то по громкой связи. – Заклинаю, не бросай трубку… я так много должен тебе сказать! Прости, я волнуюсь и… в общем… – Слышно было, что говорящий действительно волнуется – он как будто не мог отдышаться.
– Слушай, Игорёк, кончай своё нытьё, говори внятно и по делу. Я не собираюсь тут до ночи твоё мяуканье слушать, – прервала собеседника Ксения.
– Нам нужно встретиться: вопрос жизни и смерти! Я многого не прошу – всего лишь полчаса твоего времени. Выслушаешь, и, клянусь, не пожалеешь! Я всё, всё продумал, скоро деньги потекут рекой и… весь мир перед нами! Понимаешь…
– Понимаю, – снова оборвала его девушка. – Уговорил. Жди, на днях напишу. – Она завершила звонок. – Слышал? – сморщив носик, спросила Ксения Сотникова. – Даже от его голоса тоской несёт. Дала разок на свою голову, теперь не отвяжешься.
Сотников уже привык к её вульгарно-непосредственной манере, поэтому лишь вежливо улыбнулся. На второе были тушёная с овощами крольчатина и салат с креветками. Они допили вино.
– Кофе будешь? – спросила Ксения.
– Нет. Спасибо, всё было очень вкусно.
– Слушай, брось ты эти любезности, не люблю, – поморщилась девушка. – Лучше придумай, как время провести. До вечера-то ещё далеко. Что предложишь?
– Ну… не знаю…
– Зато я знаю. Погнали в одно место, показать тебе кое-чего хочу.
Ксения привела Сотникова в спальню. В просторной комнате царил полумрак: два окна были наглухо зашторены. Двуспальная кровать, туалетный столик с зеркалом, два кресла и прикроватная тумбочка – всё, что было из мебели. Напротив кровати на стене висели два эстампа, под ними – катана.
Ксения разделась, упала на кровать и, раскинув руки, потянулась.
– Ну, чего застыл? Прыгай сюда.
Через минуту Сергей лежал рядом с девушкой. Она повернулась на бок, лицом к нему, провела рукой по щеке. Несколько мгновений вглядывалась в его лицо, потом прошептала:
– Не суди меня: всё что ты видел и слышал – пена; сама не знаю, какая я настоящая, ищу, ищу… – и не могу найти. – Она быстро, без страсти, поцеловала Сергея в губы, потом стала перемещаться ниже, пятная его тело лёгкими, нежными поцелуями, словно юная мать, ласкающая первенца. Сотников чувствовал себя влюблённым школьником – без опыта прошлых лет, почти целомудренного, который боится неверным движением разрушить свалившееся на него счастье. У него язык не повернулся бы назвать происходящее сексом, совокуплением или даже соитием – та крохотная часть его сознания, что продолжала оставаться на позиции стороннего наблюдателя, определила ЭТО как духовное взаимопроникновение, глубинное сопереживание. Впечатление от близости оказалось настолько сильным, что он долго не мог ни думать, ни говорить.
– Не так я себе представляла нашу встречу, – сказала Ксения.
– Не понимаю, ты ведь до сегодняшнего дня меня не видела.
– Видела, милый мой. Я очнулась лёжа навзничь, надо мной в лучах света клубился туман. Мне почему-то подумалось о чистилище. Потом, когда из тумана выступил высокий мужской силуэт, я в этой мысли утвердилась. «Вот как, оказывается, выглядит смерть», – подумала я тогда. Мне не было страшно, разбирало любопытство – какое я увижу лицо. Потом я пришла в себя и сообразила, что это всего лишь водитель сбившей меня машины. Но для меня моей два этих восприятия – мистическое и реалистическое – соединились в образе мужского силуэта. «Он обязательно вернётся, – думала я тогда, – и когда это произойдёт, все умрут».
– Слушай, а как ты оказалась на той остановке?
– Ха, это было то ещё приключение! Мы, я и один мой поклонник, драматург, осиновый кол ему в задницу, возвращались из Истры. Тамошние театралы организовали фуршет по случаю постановки его пьесы. Так вот, едем мы, беседуем и вдруг этот старый пердун начинает толсто так намекать… в общем, крайне неприличные вещи озвучивал. Знай он меня получше, не рискнул бы, конечно, но – он не знал. Ну, я разозлилась и… в общем, поставила его на место. Расплакался как баба, умолял, про внуков что-то плёл. Отпустила простофилю: добрая ведь. Так и осталась посреди дороги… – Ксения вдруг расхохоталась: – Пока ты не подоспел. С тех пор и ждала, – сказала она, вдруг посерьёзнев, – а когда увидела тебя, обрадовалась.
– Чему?
– Тому, что вестник смерти выглядит достойно.
– Ты не боишься умереть?
– Я сказала, что умрут все, но ко мне это не относится. И да, смерти я не боюсь: я, можно сказать, истинно верующая. Не в бога, разумеется.
– Во что же ты веришь?
– В квантовую физику. Я верю, что квантовая запутанность присуща не только элементарным частицам, но и миру людей.
– И что из этого следует?
– О, не сейчас, милый. Я, кажется, засыпаю…
Через минуту по изменившемуся дыханию девушки Сотников понял, что она спит. Некоторое время он лежал, пытаясь истолковать слова Ксении о квантовой запутанности, выглядевшие как перекличка с полузабытой Лидией; думал о вездесущем Городе, что настойчиво пытался встроиться в его реальность, о предсказанной обезьяне и о цифре 17. Вся эта история виделась ему фантасмагорическим сном, который никак не может закончиться. «По крайней мере, – усмехнулся Сергей, взглянув на лежащую рядом девушку, – нынешняя фаза сна пришлась мне по вкусу».
Он оделся и хотел выйти, но дверь сдвинулась лишь на пару сантиметров. После ещё одной попытки Сергей всё же вышел. Оказалось, что дверь подпирал развалившийся на полу Патрокл. По обе стороны коридора, в конце которого размещалась спальня Ксении, располагались ещё две комнаты, дверь в одну из них была слегка приоткрыта. Патрокл встал напротив приоткрытой двери и, вывалив язык, смотрел на Сергея. «Ну, чего ты, красавчик? Ты мне дорогу загородил. Пойдём, прогуляемся», – сказал Сотников, потеребив пса за ухом. Патрокл мотнул головой, однако положения не изменил – продолжал стоять поперёк коридора. Сотников не страдал излишним любопытством, но тут, будто поддавшись мягкому давлению со стороны собаки, толкнул дверь и вошёл. Комната без окон была почти пуста. Горели два маленьких сферических светильника. Письменный стол с компьютерным монитором, кресло, в углу на тумбочке – небольшой сейф. На стене – задёрнутая занавеской полка. Глянув на дверь, Сотников сдвинул занавеску. На полке располагались семь стеклянных колб с вертикально закреплёнными тонкими, почти одинаковыми косточками, две плоские шкатулки тёмного дерева и несколько книг. Косточки – то ли птичьи, то ли какой-то млекопитающей мелюзги – походили на не полностью разогнутые крючки. Шкатулки Сергей открывать не стал – торопился, опасаясь быть замеченным: шарить по полкам в чужом доме было стыдно.
Косточки могли означать что угодно, от увлечения хозяйки орнитологией до коллекции хвостиков тушканчиков, так что задумываться об этом Сотников не стал.
Заглянул он и в комнату с куклами. Их тоже было семь – четыре «женщины» и трое «мужчин». Каждая из сорокасантиметровых силиконовых фигурок имела индивидуальные особенности внешности и тщательно сшитую одежду. Одинаковым был только цвет «кожи» кукол – землисто-серый. Несколько крошечных лиц были искажены предсмертными муками, остальные застыли в мертвенной безучастности. Куклы, как и настоящие покойники, вызывали отторжение.
Сотников не спеша прогуливался по усадьбе, вполголоса «беседуя» с сопровождающим его Патроклом. Пёс внимательно его выслушивал и время от времени отвечал: гавкал или поскуливал с разными интонациями. И повадками, и смышлёным взглядом пёс напомнил Сергею Патрика.
Подступали сумерки. Сотников присел на скамейку, задумался. В памяти всплыла фраза «как я провёл этим летом». К чему относится фраза, вспомнить не удалось, зато вспомнились дни, проведённые в тёмной избушке Тамары. «Чёрт, неужели всё это было? Неужели это был я?» – спрашивал себя Сотников, морщась точно от зубной боли. Тут его окликнули:
– Молодой человек, на минуточку вас…
Сотников огляделся: из-за гаража выглядывал малоголовый рукоблуд.
– Следуйте за мной, – зашептал он, когда Сергей подошёл. – Здесь нас могут увидеть. Понимаете, эти мерзкие сексоты… – они всегда доносят. Пойдёмте, только тихо… – Человечек вперевалку поспешил в проход между гаражом и сарайчиком. Он остановился на краю усадьбы, спрятавшись за ствол тополя. В двух метрах от дерева проходил кирпичный забор, поодаль виднелись ворота.
– Простите, как вас по батюшке? – поинтересовался Сотников, присоединившись к странному человечку.
– Спасибо, что спросили, – пробормотал тот. – Иваном Ильичом называли… когда-то.
– Иван Ильич, могу я узнать, чего вы так боитесь?
– Не чего, а кого… Этих негодяев, Зинку с Сильвером, особенно Сильвера. Хотя, впрочем, какой там, к дьяволу, Сильвер – это Ксения так его нарекла, как того, из «Острова сокровищ». Игнат Глотов его настоящее имя. Двадцать пять лет тюремного стажа, он по сей день с ножом не расстаётся – такой, знаете, щёлк! Она, Ксения, ёрничает по обыкновению, одевает своих фаворитов точно клоунов. Ирида специально для них камзолы разные шьёт и… в таком духе. Так вот эти два, простите, педераста, насилуют меня по её приказу, понимаете? Разные там дилдо в ход пускают и… не только. Боль – это ничего, к боли я притерпелся. Унижение – вот что самое отвратительное! Хотя, сказать по чести, я и к унижениям уже притерпелся, да, – придушенным шёпотом частил мужчина. – И главное – она смотрит! Смеётся, заразительно так хохочет, да… Советы подаёт – такие, знаете, с юморком: терпи, мол, казак, атаманом будешь. В общем, ладно… нечего про это. Я вас затем позвал, чтобы предупредить: Ксения задумала некий эксперимент и, вполне вероятно, вас рассчитывает привлечь. А эти, с позволенья сказать, эксперименты – чрезвычайно опасная чепуха. Уверяю вас, молодой человек. Вы подумайте, что могут две женщины с каким-то там, не знаю, искусствоведческим и то, кажется, неполным образованием смыслить в квантовой физике? Смешно, ей богу! Выдумали совершенно дикую теорию, обернули в эффектную, так сказать, обёртку научных терминов и возвели в культ. Да всё бы ничего, но вы только вообразите – это их пещерное волхование подразумевает жертвоприношение! Не знаю, какую живность они хотят для этого использовать… да, собственно, и знать не хочу. Страшно об этом думать. Так вот, молодой человек, хочу дать вам добрый совет: уезжайте от греха подальше! Это, знаете ли, скверное место. Вам случайно на глаза косточка в колбе не попадалась? Так вот, эта косточка была когда-то мизинцем Владика Севастьянова – чудесный был паренёк. Убедила его покончить с собой, представляете? Видели её глазища? Она кого угодно и в чём угодно убедит! Я вот, к примеру, неглупый, в общем-то, человек – доктор наук, как никак, доцент, – а попался на крючок, как мальчишка какой-нибудь.
– И давно вы здесь?
Доцент сморщил лоб.
– Господи, даже не помню… – всё перемешалось. Я ведь ещё с Вениамином Григорьевичем, дедом Ксении, дружен был. Это, кстати, его усадьба. Умнейший был человек – профессор, физик-ядерщик, – но в конце, к сожалению, рассудок у него помутился. Увлёкся контагиозной магией, нумерологией и прочей псевдонаучной ерундистикой. Ксения, тогда ещё подросток, слушала дедушку с раскрытым ртом. Так что, думаю, своими маниакальными идеями, по-другому не скажешь, она обязана старческому маразму деда. Да и я, можно сказать, пал жертвой…
– Послушайте, это ведь не тюрьма, – сказал Сотников. – Перелез через забор, да и был таков.
– Вы не понимаете! – яростно зашептал доцент. – Я не могу! Я люблю это чудовище, до самой смерти буду любить, да! А вы огромный, сильный и, насколько я могу судить, решительный человек. И… нет, не стоит и говорить… – замялся доктор наук.
– Да говорите уж, коли начали.
– Я хотел попросить вас спасти Горгулью, обезьянку. Не знаю только как… – ничего стоящего в голову не приходит. Может быть, вам что-нибудь удастся придумать. На самом деле её Офелией зовут, я так назвал. Мерзавцы мучают её, шампуром, знаете, тычут – до крови другой раз, особенно Сильвер, садист и извращенец!
– Хорошо, Иван Ильич, сделаю всё, что смогу. По крайней мере, при мне никто её не обидит. Даю вам слово.
– Спасибо, что выслушали. Очень на вас надеюсь! – Приосанившись, человечек точно офицер белой гвардии отдал поклон и скрылся за кустами.
Сотников вернулся к скамейке, присел, задумался. Эйфория его поблекла и казалась теперь пугающе непонятной. Он ведь как слабоумный перед ней сидел – слюни только что не пускал! А вдруг малоголовый доцент ничего не выдумывает? Пальчики в колбах, «висельники» в прихожей, страдалица-обезьянка, старуха на побегушках… – всё это попахивает психопатией по меньшей мере. Но нет, не может такого быть. Девушка взбалмошная, своенравная, спору нет, зато открытая, искренняя и вообще… славная. Он её хорошо прочувствовал. А заставка с городом, обезьянка – всего лишь совпадения. После всех этих диссоциативных амнезий, мортидо, Тамариного пойла, чего только не померещится. Так что, скорее всего, фантазирует доцент. Помешался на почве ревности: влюблён безоглядно, шансов никаких, а тут конкурент нарисовался. Вот и взыграло ретивое, не гляди что стар…
Он направился к дому. Патрокл забежал вперёд, гавкнул и жалобно заскулил. «Что ты, дружок, не нагулялся?» – спросил Сотников останавливаясь. Пёс ухватил его за ладонь, потянул в сторону. Сергея снова кольнуло сходство собаки с Патриком, когда тот отчаянно не хотел пускать его к воде. «Ладно, ладно, дружок, сейчас разведаю обстановку, а там видно будет…» – сказал он, освободил ладонь и зашёл в дом.
За столом собралась компания – двое мужчин и женщина – все в возрасте. Худой старик в сюртуке и с бельмом на глазу смотрел на Сергея с вызывающим безразличием – рядом с ним из-под стола выглядывали костыли. Одетый в украинскую вышиванку мужичок улыбался радостно и бессмысленно, словно ребёнок. Белоснежный пушистый венчик вокруг лысины делал его похожим на престарелого херувима. Женщина лет пятидесяти с брезгливым видом ковырялась в тарелке. У неё были редкие гладко зачёсанные назад волосы, узкое лицо и тонкогубый злой рот. На столе стояли кастрюлька, салатница, корзиночка с хлебом и бутылка водки.
Сотников поздоровался, пожелал приятного аппетита и прошёл в спальню. Ксения не спала. Откинувшись на подушку, она курила электронную сигарету.
– У тебя там гости собрались, а ты ещё в кровати, – сказал Сотников.
– Это не гости – приживальщики мои, шуты гороховые, – усмехнулась Ксения. – Пускай чаёвничают, не жалко.
Сотников смотрел на девушку – на нежные обводы оголённых плеч, шеи, на её чудесные глаза, и в памяти всплывали женские портреты Моне, Вернона, Серебряковой; пальцы Сергея непроизвольно двигались, будто намереваясь взяться за кисть – так вдруг ему захотелось её нарисовать.
– Что, дел много, ехать надо – это хочешь сказать? – с той же усмешкой спросила девушка и добавила с холодком: – Надо так надо – уговаривать не буду.
– Не угадала. Ещё не придумал, что сказать. Просто боюсь оказаться в положении назойливого гостя. Мы ведь знакомы часа три, я не знаю, какие у тебя планы и… вообще.
– Планы такие: поесть, выпить и в кровать – с тобой, – улыбнулась Ксения. Она стала одеваться. Сотников подошёл к катане, приподнял.
– Ого, увесистая!
– Пальцы побереги: мастер ковал.
Они вышли в гостиную. Собравшиеся за столом перестали жевать, выпрямили спины.
– Вот и красотулька наша пожаловала, – заворковала женщина, – а то мы заскучали уже…
– А что красотулька есть будет, не подумали? – усмехнулась Ксения и, мотнув головой в сторону старика с «херувимом», прибавила: – Брысь с дивана.
Снова была вызвана Фрося. На помощь старухе хозяйка отправила тонкогубую женщину. Ксения решила выпить чего-нибудь покрепче, принесли бутылку «Абсолюта». После пары рюмок она постучала вилкой о край тарелки.
– Минуту внимания, товарищи. – Она выдержала паузу и продолжила: – Хочу вам представить моего нового друга Сергея. Серёжа, перед тобой мои единомышленники и… единоверцы: имя этого благородного старца – Сильвер, рядом с ним его возлюбленный Зиновий, или, по-другому – Зина. А эту обворожительную женщину зовут Иридой, она создаёт чудесных кукол, впрочем, всё что угодно может вылепить. Необыкновенный талант! Наши, например, влюблённые – Зиночка с Сильвером – нередко её услугами пользуются. У джентльменов небольшой, можно сказать, генитальный пунктик – что-то вроде гигантомании.
– Да уж… – прыснула в ладошку мастер-кукольник.
– Ирида, – обратилась к ней Ксения, – ты помнишь, я рассказывала тебе об аварии, ну, когда я ключицу сломала? Так вот: Сергей – это тот самый ночной автомобилист, представляешь?
Ирида округлила глаза.
– О! Это… он?
– Да, – подтвердила Ксения с гордой улыбкой, – и мы с ним, как я и предполагала, квантово-скоррелированы.
– Боже! Ты уверена?
– Я проверила. Ну, сама понимаешь…
– Да, да, Ксюшенька, поздравляю! – Мастер-кукольник прихлопнула в ладошки, потёрла их и забормотала что-то о волновой функции, запутанности частиц и прочих чудесах квантовой механики.
Ксения слушала, рассеянно улыбаясь. Потом ей, видимо, наскучило, и она обратилась к мужчинам:
– Ну а вы, ребятишки, рады за меня?
– Так точно, мам! – вздрогнув, ответил Зина.
– Не мам, а мэм, идиот… – поморщилась Ирида.
– Ура! – выкрикнул Сильвер и, хлопнув фужер водки, добавил: – Одних ништяков те по жизни, ваше прево… священство!
Сотников уже догадался, что все эти «ваша честь», «мэм», «ваше преосвященство» – придумка Ксении. Этот глуповатый юмор напомнил ему о собственной глумливой причуде в отношении Тамары. Неожиданно выражение лица Ксении переменилось. С недоверчиво-изумлённым видом она смотрела в угол гостиной – на пустую клетку.
– Где Горгулья? – спросила Ксения, с улыбкой оглядывая компанию.
Все молчали.
– Где грёбанная обезьяна?! – взревела она, вскочив на ноги. На лбу женщины набрякла вена, рот сжался в куриную гузку, прорезались носогубные складки.
«Чёрт! Сколько же ей лет?..» – мелькнуло у оторопевшего Сотникова.
– Найдём, ваше присвященство! – вскричал Зина, бросаясь из комнаты. За ним, стукая костылями, устремился Сильвер. Ирида с выпученными глазами застыла посреди гостиной.
– Всем искать! Всем! – рявкнула Ксения, ткнув пальцем в сторону мастера-кукольника. Ирида по-спринтерски рванула в коридор.
Сотников сидел на диване и морщил рот: он только что выпил фужер водки, закусывать не стал. Рядом с ним у подлокотника дивана сидел Патрокл. Чуть наклонённые вперёд уши пса мелко вздрагивали. Ксения продолжала стоять, с шумом втягивая воздух. Дом наполнился звуками передвигаемой мебели, бранью. Мигнул свет. Потом ещё раз. Со стороны кухни раздался визгливый фальцет Зины: «Ваня-тыра! Фроська его в доме видела – это он обезьяну упёр!».
В дверях коридора с прижатыми к груди кулачками появилась Ирида.
– Ксюшенька, это Ваня-тыра Горгулью похитил! – пропищала она, распялив тонкогубый рот в безумной улыбке. Вся «зондеркоманда» сгрудилась в гостиной.
– Сюда его. Немедленно! – отдав приказ, Ксения опустилась на диван рядом с Сергеем, повернулась к нему.
– Не обращай внимания, всё будет… так как надо, – сказала она с чуть напряжённой улыбкой. Один мимолётный взгляд Ксении заставил забыть Сотникова и о её возрасте, и о накалившейся обстановке. Его снова накрыло волной сумрачной благодати – он стал счастливо безмятежен.
Все заспешили к выходу, но тут отставший от компании Сильвер прокаркал:
– Вон она, падла голожопая! – Со злобно-торжествующей гримасой он указывал костылём на люстру. Пока кампания, разинув рты, таращилась на светильник, инвалид в два мощных броска переместился в центр гостиной и принялся тыркать в щитообразную часть люстры костылём. Над краем «щита» показалась оскаленная мордочка, и в следующее мгновение бурый ком шерсти обрушился на голову старика (обезьяна использовала костыль как точку опоры). Срываясь на визг, Сильвер закричал. Животное бросилось к выходу, Ирида с Зиной шарахнулись в стороны. Захваченный зрелищем Сотников не сразу заметил, что Ксении рядом нет. Она выскочила из спальни с катаной в руках. В этот момент, наткнувшись на закрытую дверь, обезьянка заскочила обратно в комнату. Ксения метнулась к ней. На несколько долгих мгновений погас свет; кто-то смешно хрюкнул. Свет загорелся. На полу билась Ирида – из её рассечённой шеи толчками выплёскивалась кровь. Бросив костыли, Сильвер ужом заскользил под стол.
Хрипела умирающая мастер-кукольник. Стонал он ужаса, забившийся в угол Зина. Прижав уши, рычал Патрокл. Посреди гостиной с самурайским мечом в руке, похожая на сказочную ведьму, застыла Ксения. Стенания Зины не стихали.
– Заткнись! – бросила Ксения.
По неизвестной причине это «заткнись!» выступило в качестве триггера.
– Караул!! – вибрирующим фальцетом заголосил Зиновий. – Убивают!! – Он звал на помощь добрых людей, потом полицию. Из слова «полиция» ему удалось выкрикнуть лишь два первых слога: Ксения сделал молниеносный выпад, после чего Зина забулькал, точно полоскал горло, и кулем повалился на пол.
В голове Сотникова гулял тёплый ветер; бойню он воспринимал как глупый любительский спектакль с обилием бутафорской крови. «А может, действительно, в какой-то момент моя жизнь разветвилась, и я уже в другой вселенной, – размышлял он. – Возможно, что такое происходило неоднократно. Вот и на этот раз: когда я сюда приехал, Ксения выглядела на двадцать пять лет, а ближе к вечеру она стала лет на двадцать старше. Разве может такое быть в одной и той же реальности?»
– Зинаа-а! – завыл Сильвер, выбираясь из-под стола. – Зину завалила профурсетка позорная! Он полз по-пластунски, отталкиваясь локтями, за ним, словно крылья подбитой саранчи, волочились полы сюртука.
Хлопнула дверь, в гостиную вбежал Иван Ильич. Тут же из-за шторы выскочила Горгулья. Обезьянка молнией пронеслась по комнате – и прыгнула в руки доцента. Она приникла к его груди и, обхватив за шею, затихла.
– Как трогательно, – пропела Ксения, – воссоединение родственных душ. Так и быть, не стану вас разлучать – вместе отправитесь к чёрту в гости! – Она двинулась к доктору, но схваченная за ноги Сильвером, повалилась лицом вперёд. Извернувшись в воздухе, она успела рубануть старика по голове, упала на спину, но тут же гибко, без помощи рук, вскочила на ноги. Доцент бросился к выходу и – страшный грохот сотряс гостиную. Ивана Ильича отбросило на середину комнаты. Он лежал с широко раскинутыми ногами и приоткрытым ртом; в развороченной грудной клетке что-то слабо трепыхалось. Оцепеневшему Сотникову показалось, что из груди доцента – как в фильме ужасов – выбирается какая-то потусторонняя тварь. Но это были всего лишь конвульсии того, что осталось от обезьянки. Дуплетный выстрел перемешал плоть животного с плотью маленького доктора наук, и они стали одним целым. С двустволкой в руках из прихожей вперевалку вышла Фрося.
– Поспешишь – людей насмешишь, – ворчала она себе под нос.
– Ну как, похожа я на Уму Турман, когда она в «Убить Билла» япошек крошила? – крикнула слегка запыхавшаяся Ксения.
– На Чапая ты похожа, сударушка, вылитый Чапай, – бормотала старуха, наклонившись над Иридой. Она похлопала труп по щекам. – Нет, совсем околела, – констатировала она и добавила, мотнув головой в сторону мертвецов: – Кто теперь этих мазуриков лепить будет?
– Не мазуриков, а жмуриков, – хохотнула Ксения и добавила, на секунду задумавшись: – Ничего, Соколиный Глаз, придумаем что-нибудь. Она села за стол, плеснула себе водки и, приподняв фужер, сказала Сотникову: – Ну вот, можешь поздравить: четыре бонуса в копилку, итого – одиннадцать!
Девушка разрумянилась, тёмные глаза светились задором, вдохновенным порывом, и вся она была олицетворением милой юной непосредственности. Сотников смотрел на неё и не мог насмотреться. Трупы, запах пороха, крови – всё это отдалилось от него, скомкалось в эпизод досадного происшествия и стало совершенно неважным.
* * *
Прошло несколько месяцев. За овальным столом полдничала компания. В окна постукивала снежная крупа. На экране телевизора то появлялся, то пропадал ночной город. С бокалом в руке на диване сидела Ксения, рядом с ней – импозантный блондин в велюровом костюме. У него были длинные, собранные в «хвост» волосы и подвитая эспаньолка. По другую сторону стола расположились девушка с большими навыкате глазами и пожилая, неряшливого вида женщина, не выпускающая изо рта папиросу. Чуть поодаль сгорбился Сотников. Одетый в плисовые шаровары, подпоясанную кушаком косоворотку и яловые сапоги, он был увлечён обсасыванием говяжьей кости; в лопатообразной бороде застыли комочки жира.
– Дамы и господа, хочу познакомить вас с моим добрым другом Лео. Он член-корреспондент РАЕН, большой эрудит, остроумец и вообще… чрезвычайно интересный человек, – представила Ксения блондина. С ироничной улыбкой Лео раскланялся. Отпив из бокала, Ксения продолжила:
– Лео, перед тобой две невероятно одарённые женщины: Диана, подающий большие надежды скульптор и…
– Прости, Ксюшенька, – перебил её Лео и, обратившись к Диане, спросил: – Это не ваша работа – неподалёку от дома на пригорке собака… в бронзе, если не ошибаюсь? Очень, очень выразительно! Этакий, знаете, символ искренней, бескорыстной собачьей души.
Девушка начала краснеть. За неё ответила Ксения:
– Да, это её работа. Прекрасный был пёс, Патрокл его звали. Всего три года прожил, заболел чем-то бедняжка и сдох.
– Он не болел, – сказал Сотников, отложив кость, – умер от разочарования.
– Простите? – поднял брови Лео.
– Разочаровался в людях, и я тому виной.
– Ну-ну, не переживай, купим тебе другую собачку, – проворковала Ксения.
– Не надо мне другой, дура!
– Фалалей! Это ещё что такое?! С ума сошёл?!
– Простите, ваше светлейшество. Ум помутился.
– То-то же, не знай я о твоей чрезмерной сентиментальности, был бы наказан. – С видом матери, обескураженной проделками любимого чада, Ксения покачала головой и обратилась к Лео: – Прошу прощения за этого грубияна. Фалалей бывает совершенно несносен: отъявленный нигилист и неслух, но… прощаю ему все выходки за его золотое сердце. Это ведь он у меня памятник Патроклу вымолил – плакал, грозил застрелиться и… в таком духе. Пожалела, конечно, чудака. Так, на чём я остановилась?.. Да, Марию Феликсовну не успела представить. – Ксения указала ладошкой на обсыпанную пеплом старуху. – Сия почтенная матрона – кандидат физико-математических наук, к тому же виртуозная швея и… бесконечно доброе, отзывчивое создание. Ну, с этим молодцем ты уже познакомился… – Ксения прервалась и обратилась к Сотникову, который снова взялся за кость: – Фалалей, перестань, пожалуйста, чавкать – это неинтеллигентно. – И, тонко улыбнувшись, пояснила: – Я так его назвала в честь мальчика-плясуна из «Села Степанчиково». Настоящий самородок, талантище! И танцор, и живописец незаурядный. Только… несколько однообразен. Он как тот японец, который постоянно рисует гору Фудзияму. Скажи нам, Фалалей, почему у тебя всегда один и тот же мотив – речка да хижина под деревом?
– Там мой дом, – буркнул Сотников.
– Но ты ведь, кажется, коренной москвич.
– Этот дом в другой вселенной, ваша милость.
– А вот умничать не надо – это не твоё. Давай-ка лучше спляши.
– Без музыки не могу, ваша светлейшество.
– Фроська! Гармонь сюда, – крикнула Ксения.
Через несколько минут, сидя на скамеечке, старуха растягивала меха гармони. С молодецкими уханьем, гиканьем, топаньем и с тоской в глазах Сотников отплясывал «Комаринского».
