Глава первая, в которой мы знакомимся с едва ли не всеми героями
— Вы совершенно не похожи на душегуба.
Фраза эта заставила меня оторваться от ставшего с недавних пор очередным кругом моего прижизненного дантевого ада собрания сочинений Ромилли Аллена[1]. Родившись на свою беду единственным сыном одного из наиболее признанных профессоров кельтской культуры, а также, вполне вероятно, крупнейшего специалиста по словесности пиктов[2], и будучи при том напрочь лишен необходимых талантов, я с первых минут жизни был обречен на долгий, мучительный процесс очищения. Еще в отрочестве я уразумел, что есть ад. По моим наиболее точным подсчетам он должен был продлиться еще, по меньшей мере, пару десятков лет – обучение и последующее ему преподавание я не горел желанием затягивать до поздних и уже более чем почтенных седин, симулировав подагру или раннее слабоумие при первом удачном несчастном случае. Затем меня ожидало довольно скромное, но в меру безмятежное чистилище в окружении столь снисходительных как к менее удачливым коллегам, так и к роду людскому в целом ученых мужей и – хвала Всемогущему – запоздалое знакомство с самой что ни на есть заурядной беллетристикой. Стивенсон и сестры Бронте[3], известные мне лишь по именам, маячили впереди призрачным, желанным оазисом…
И, несомненно, по прошествии отведенного мне небесной канцелярией срока – райские кущи, амброзия и сладостный покой вдали от чертовски изобретательных по части пыток пиктов с их мертвой, подобно околелой прямо посреди пашни кляче, словесностью. Словом, нет ничего удивительно в том, что вот уже почти четвертый десяток я неприлично медленно жарился на костре «этой великой науки», как и подобало истинному еретику. Шел последний год моей подготовки, и я уже недурно поднаторел в ненавистном предмете, однако, все самое гнусное, как могло показаться, с нетерпением, свойственным трудолюбивому и изобретательному инквизитору, ожидало меня впереди.
Не будучи уверен, что фраза, брошенная как бы невпопад сидящим за соседним столом вполоборота человеком, адресовалась мне, я в нерешительности осмотрелся. Хотя вокруг никого не выявилось – еще бы, отметил я про себя, глянув на циферблат часов с эмблемой моей прославленной альма-матер, – мною было решено вернуться к Ромилли Аллену. Джентльмен сидел, по-прежнему погрузившись в свое чтиво, и мне подумалось, что его нелепое замечание являлось ничем иным, как обычной репликой, высказанной невзначай вслух. Вновь уйдя с головой в вышеупомянутый труд, я и думать перестал об этом странном недоразумении, продолжая делать пометки, выписки и довольно точные зарисовки самых важных мест. В глубине переходов массивные, неизменно бежавшие вперед часы тикали вкрадчивым, поучающим шепотом, как это и должно быть в любой мало-мальски уважающей себя библиотеке. Мне, как правило, позволялось засиживаться допоздна, впрочем, человек напротив тоже, казалось бы, никуда не спешил, с жадностью поглощая страницу за страницей, шелест которых разносился, по меньшей мере, вдвое чаще моих. Подобно кровожадному, голодному хищнику, решил я, идет он по следу своей ослабшей, израненной жертвы и развязка, во всех ее смыслах, близка и уже неотвратима.
— Да и на жулика вы не тянете…
Я не сдержался и с вызовом, достойным самого Александра[4], посмотрел в упор на джентльмена напротив, пусть это и могло показаться неучтивым и более чем неуместным. Особенно в сравнении с моей прошлой – вялой и противоестественной – реакцией.
— Что вы этим хотите сказать? — бросил я, тотчас удивившись интонации, с которой вырвались эти слова. Сложно объяснить и тем более сформулировать, что именно тогда задело меня в этой вполне безобидной ремарке. Так бы мне и сидеть, в замешательстве уставившись на фигуру моего оппонента, который, однако, не торопился объясниться и мгновение спустя вернулся к роману. Я буквально задохнулся от такой бестактности! Разумеется, никто, включая самих мошенников, не стремится походить на жулика, а уж тем паче душегуба, но сравнить меня с подобной публикой – непозволительная наглость!
— По-вашему законопослушность и респектабельность – существенные недостатки? – вскипела кровь моих воинственных предков-горцев.
Я тут же прикусил язык. Естественно, ни один здравомыслящий человек не станет полагать ничего подобного, и в замечании незнакомца, разумеется, крылось нечто совершенно иное, однако уловить что же именно, к пущей досаде мне никак не удавалось.
— Пожалуй, – неожиданно ответил мой собеседник, слегка выпрямившись, но по-прежнему глядя куда-то в сторону, и тут же тактично добавил, – как вам будет угодно.
Давненько я не бывал настолько растерян. И без того скучный и безынтересный Ромилли Аллен стал вдруг положительно невыносим; строки плыли перед глазами, а шотландские мегалиты на иллюстрациях кривились в наглых, зубастых, пошлых гримасах. Недолго думая, я захлопнул книгу, смел все необходимое в портфель и, уткнувшись в носки собственных ботинок, поспешил к «Лису и терновнику», точь-в-точь, как у Эзопа[5]. Догадывался ли хозяин заведения, какая тонкая ирония крылась за новым и «более звучным» названием – не берусь судить, однако часть завсегдатаев из числа специалистов в классической литературе не только оценили ее по достоинству, но и всячески способствовали распространению этой новой городской побасенки, факт чего в некоторой степени служил предметом зависти конкурентов. И хоть я прекрасно знал, что утром проснусь в еще более расстроенных чувствах, тем вечером не смог отказать себе в пинте, настолько неожиданно выбило землю из-под моих ног произошедшее давеча.
Вне уютных стен библиотеки было промозгло и ветрено; весна не знала, как ей подступиться к нашему не слишком гостеприимному острову и уже которую неделю робко переминалась где-то в окрестностях Кале, лишь изредка посылая нам не то приветственные, не то прощальные воздушные поцелуи. В такую погоду я где угодно ощущал себя что дома. А как иначе, если с самых пеленок летом к побережью вас возят даже не в Брайтон, а на продуваемые насквозь Оркнеи[6]!
Получив свой маслянистый, чернильный стаут с ароматной, карамельного оттенка пеной и сделав небольшой, осторожный глоток, я осмотрелся в поисках никем незанятого столика, что незамедлительно поспешил обнаружить себя. В темном закутке, под самой лестницей, последним напоминанием о былой обстановке из стены торчала махонькая потертая столешница. Местечко это было, прямо скажем, неприглядное и мрачное, зато довольно спокойное и уединенное. Пара стульев, пустая ваза и совершенно затерявшаяся в густых тенях пастораль в светлой копеечной рамке довершали особую атмосферу непритязательности, присущую этому уголочку. Увидев, что я пробираюсь к столику, хозяин, ловко лавируя меж спин посетителей, достиг его раньше меня, небрежно смахнул с видавшей виды древесины пыль и незначительно прибавил свету. Я кивнул ему в знак признательности, и он, балагуря и усмехаясь своему же остроумию, вернулся за стойку.
«Лис и терновник» был отделан по новой после прошлогоднего пожара – благо серьезного ущерба самому зданию он не нанес – в удивительно сжатые сроки. Еще бы, для Оксфорда место это было столь же культовым, как и земля под разрисованными глыбами для пиктов старой Шотландии. Несмотря на безоговорочную популярность заведения в ученической среде я был здесь довольно редким гостем, и еще не заглядывал в паб по окончании ремонта, предпочитая просторную, но тихую гостиную и рюмочку хереса в одиночестве суетливому холлу и массивным, неудобным стаканам. Но сегодня, когда мне было неловко оставаться один на один со своими мыслями, гомон и теснота нижнего зала приятно отвлекала, заглушая недоумение и изрядную долю возмущения. Однако же странный незнакомец никак не шел из моей головы.
Я довольно часто видел его в библиотеке и, наверняка, он являлся еще более постоянным ее посетителем, чем я. Выглядел он, как правило, несколько чудно, однако, в чем эта его чудаковатость заключалась, сходу вспомнить я был не в силах, так как не привык вести пристальные наблюдения за окружающими. Это казалось удивительным и непостижимым, но лишь ему, если я не обманываюсь, позволялось трапезничать в этом «святилище» знаний. Однажды – совершенно случайно – я обратил внимание на желто-коричневые, как у законченного курильщика пальцы его левой руки, хотя образ этот никак не вязался с привычкой незнакомца читать, часами не отрываясь от книги. Странность эта также довольно неожиданно прояснилась вполне прозаично, хотя и при несколько необычных обстоятельствах. В тот день джентльмен так же, как и сегодняшним вечером сидел за столом напротив и я, задумавшись, невзначай обратил внимание, что он то и дело осторожно тянется в свою затасканную сумку, каждый раз доставая из ее темных недр – что бы вы думали? – крупное зеленое яблоко! Делал он это как бы мимоходом, исподволь, словно это было самым естественным из всего того, чем он мог бы заниматься в библиотеке. Грыз он его неторопливо, моментами, как мне показалось, и вовсе забывая о нем, отчего фрукт темнел прямо в руках. Более того! Спустя еще некоторое время незнакомец все же отложил новехонький томик, но для того лишь, чтобы тут же достать из своего бесформенного саквояжа аккуратный сверток с сэндвичем! И, что меня поразило в не меньшей степени, чопорная, педантичная старушенция, надзиравшая за порядком в читальном зале, проходя мимо этого импровизированного пикника, не подала и виду!
Не мать ли она этому оригиналу?..
Разумеется, я был в замешательстве. Что могло понадобиться подобной личности от вашего покорного слуги, потомственного – почти что – профессора пиктской словесности? Уж не замыслил ли этот разбойник чего? Не пытаются ли втянуть меня в некую неясную мне пока игру?
Ромилли Аллен представился мне на мгновение оплотом стабильности и залогом благополучия, а, впрочем, что-то в глубине души…
— Миссис Рой подсказала, где я смогу вас отыскать, – нахальный тип из библиотеки угрожающе возвышался над столиком, светильник, что он загородил своей фигурой, делал моего нежданного гостя выше и внушительней – здесь не занято?
Уж не атмосфера ли этого темного уголка, в полумраке которого, быть может, не единожды замышлялись всяческие злодейства, взбудоражила мою фантазию, но я резко подскочил, готовый дать отпор любому посягательству, на жизнь ли, на скромное мое имущество, и с удивлением обнаружил, что передо мной стоит довольно-таки заурядный молодой человек, чуточку неопрятный и помятый, в общем, каких здесь, в Оксфорде, пруд пруди[8]. В руках он держал аккуратный когда-то, видимо, золотистый поднос с еще дымящимся печеным яблоком в десертной вазочке и бокалом с ручкой, наполненным до краев ароматным грогом; всё это являлось большой редкостью для подобных заведений.
— Так что же, здесь не занято?
— Нет, разумеется, нет, — я уже начал приходить в себя после до такой степени неожиданного появления, будто бы на моих глазах произошло чудо материализации, — присаживайтесь.
— Доброго вечера, — вдогонку кинул я уже устроившемуся за большей частью столика молодому человеку, перед тем как вернуться на свое место, в холле было многолюдно и шумно, кто-то снаружи уже распевал веселые куплеты.
— Да? – словно в замешательстве ответил он, еле заметно пожав плечами, — Хотя это, бесспорно, дело вкуса… Да, пожалуй, пожалуй… И вам доброго вечера.
Это был несколько странный диалог двух людей, которые к обществу книг привыкли больше, чем к компании себе подобных. Я по жизни был скорее нелюдим, но в сравнении со мною этот странный джентльмен казался Робинзоном Крузо, ну или неведомо каким образом попавшим в наше время пиктом. Однако при довольно слабо развитых навыках общения в незнакомце сквозило обаяние и доброжелательность; очевидно, он умел расположить к себе. Непринужденная, спокойная улыбка говорила лучше самых учтивых и вычурных слов. Держался он скованно, его тонкие, но далеко не самые ухоженные пальцы, казалось, перебирали невидимые струны или играли с воображаемой монеткой. В закутке под лестницей повисла на редкость неприятная пауза, которая, однако, действовала на нервы явно только мне одному.
— Простите, вы сказали миссис Рой?
— Что? Ах, да, миссис Рой, она чрезвычайно хорошего мнения о вас, — кивнув, ответил мне молодой человек с такой неколебимой убежденностью, будто дело касалось более чем очевидного факта, как, например, того, что я не имел и малейшего понятия, кем является вышеупомянутая особа.
— Она сразу сказала, что более подходящей кандидатуры мне просто не найти, — продолжил он, и, скользнув своим отстраненным взглядом по моему лицу, на котором, очевидно, читалось непонимание, поспешил уточнить, — а я, знаете ли, привык полагаться на ее суждения.
Уточнение это не прояснило ситуацию ни на йоту, однако мне пришло в голову, что еще нелепей ситуация стать уже не может и я, окончательно успокоившись, в душе усмехнулся своей удаче и решил плыть по течению. По сути, ничего другого мне и не оставалось, иначе я рисковал остаток вечера ходить по кругу, как цирковой пони в тщетной надежде разобраться, что же находится за пределами этого красочного шатра.
— Так чем же я могу быть вам полезен с точки зрения миссис Рой? – даже если это не был чей-то дурацкий розыгрыш, выслушать молодого человека я считал необходимым. Во-первых, этого требовало мое врожденное любопытство, а во-вторых, мне и вправду захотелось помочь этому странному незнакомцу.
— Да, ваша правда, — воскликнул он, сделав несколько солидных глотков грога и выдохнув, как после длительного, изматывающего заплыва. Или перед оным.
— Надеюсь, вам известно, кто такой сэр Юджин Хакерби? — Я невольно улыбнулся. И тон, и весь внешний вид моего собеседника, уверенный и даже в меру самодовольный, буквально возопил, что надеялся он как раз на обратное; разговор, несомненно, вошел в привычное для него русло. К счастью, я на самом деле не знал, о ком идет речь, а потому не стал лишний раз перебивать, пододвинув ближе свою недопитую пинту стаута.
— Сэр Юджин – писатель.
Голос молодого человека – приятный, с некоей неестественной хрипотцой, – звучал уверенно, под стать античному оратору, нашедшему в моем лице благодарного и внимательного слушателя.
— Еще каких-то пару лет назад он являлся наиболее печатаемым автором произведений, которые принято относить к так называемому жанру детектива — наилучшему из придуманных человеком, ведь ничто так не стимулирует и не развивает навыки мышления, логики и анализа! Впрочем, продолжим. Всплески гения сэра Юджина породили блестящие романы, жемчужины британской – не побоюсь этого слова – прозы, да, литературы! Но, как мы знаем, триумф не может длиться вечно, иначе он перестает быть триумфом. И закат эпохи этого великого человека ознаменовался выходом в свет «Страха в его взоре» Морта Хилла и их последующего негласного, но от этого не менее яростного соперничества. Апологет совершенно иного подхода к написанию, специалист в сотне областей, Хилл, не обладая и долей таланта сэра Юджина сумел благодаря кропотливой работе, аккуратности и поразительному трудолюбию не только вознестись «из грязи», но и потеснить с детективного Олимпа таких небожителей, как Хакерби.
В два глотка джентльмен осушил свой бокал и повернулся к хозяину заведения – доли секунды, как мне показалось, хватило тому, чтобы понять, что он него требуется – и поспешил продолжить.
— Злопыхатели, критики и просто бульварные пачкуны утверждали, что он исписался и никто гроша ломаного не даст за сэра Юджина. Что ж, — на лице молодого человека отразилось бурлящее внутри презрение, — эти падальщики вечно жаждут превознести над собою нового идола лишь для того, чтоб потом своими же руками низвергнуть его бездыханное тело в пропасть – на поругание и забытье.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — отметил я во время небольшой паузы, возникшей в тот момент, когда наша беседа, хотя я не уверен, что она заслуживала подобного эпитета, была прервана извиняющимся хозяином «Лиса и терновника», принесшего еще бокал грога и, как ни странно, свежую пинту стаута.
— На ваш вопрос? Ах, да конечно, собственно говоря, я этим и занят на данный момент, так что с вашего позволения я продолжу? – никогда мне не доводилось слышать острот, пущенных с подобной благосклонностью, очевидно адресант не ставил целью кого-нибудь задеть. – Издатели, ненасытная стая, один за другим с каждым новым творением сэра Юджина либо отказывали ему в своих услугах, либо бессовестно навязывали совершенно кабальные условия. Разумеется, о каком вдохновении может идти речь, когда вас загнали в тупик и стегают кнутом? Хакерби ушел, впервые в жизни спасовал. И вот тогда его, испившего до самого дна чашу своего отчаяния, посещает, наконец, муза! И вот тогда-то на сцену выхожу я…
Кто бы мог подумать, что за невзрачной внешностью незнакомца из библиотеки скрывался такой актер. Без лишней помпезности, без единого намека на неискренность, тихо и сосредоточенно он жил этой свой ролью. Он был фанатиком, одержимым, гением.
— Вообще-то, — уже более будничным тоном, уловив, что немного перегнул палку, продолжил молодой человек, — я довольно давно состоял с ним в переписке, — гордость и восторг сквозили в каждом слове, — но лишь относительно недавно она приобрела личный характер. Дело в том, что сэр Юджин твердо намерен не вести впредь никаких дел со сворой, именующей себя местными книгоиздателями. А уж его слово – неколебимо, можете не сомневаться. Здесь-то и пришелся ко двору мой батюшка со своим семейным делом. Ах, до чего же он был рад!
Мой собеседник принялся задумчиво ковырять зажатой в пятерне ложкой яблоко.
— В первый же уикенд по окончании нынешнего семестра, — проглотив за раз больше трети многострадального фрукта и поспешно с недовольным фырканьем отодвинув его в сторону, он продолжал, — мы с вами отправимся в «Тисы», имение сэра Юджина в Уоллингфорде[7].
Я оторопело уткнулся в мирную пенную гладь своей кружки, мне начинало казаться, что над ней уже пронесся предвестником бури первый легкий бриз. Шутка ли, бросить учебу, пусть и на считанные дни, рванув подальше от Оксфорда в компании помешанного, о котором знаешь не больше, чем о первом прохожем!
— Безусловно, — поспешил добавить молодой человек, — если вам будет угодно несколько дней побыть моим деловым компаньоном.
Слова эти вернули меня на твердую почву.
— А с чего вы вообще взяли, что я соглашусь стать компаньоном совершенно неизвестного человека?
— Ох, простите, простите мистер Драммонд, — спохватился, широко улыбнувшись, джентльмен, — я напрочь запамятовал, что факт моего с вами знакомства абсолютно не связан с фактом вашего знакомства со мною. Не удивляйтесь так, мистер Драммонд, право же, — примирительно сказал он, протягивая мне открытую ладонь, — Нэйт Нетер, будем знакомы.
По-моему, впервые в жизни мне удосужилось стать непосредственным участником чего-то достаточно экстраординарного, чтобы потерять дар речи, которым я и без того никогда не владел в совершенстве. Залпом я осушил остатки стаута, который неспешно потягивал в течение всего вечера, и крепко, как принято в наших краях, пожал руку этому странному человеку, который – я понял это только сейчас – ни разу так и не посмотрел мне в глаза, подолгу задерживая взгляд то на заколке моего галстука, то на потертых лацканах пиджака.
— Обещаю подумать, мистер Нетер…
— О, нет, умоляю вас, — оборвал меня мой новый знакомый, — иначе я буду вынужден называть вас профессором Драммондом, — я улыбнулся ему в ответ.
— Как вам будет угодно, Нетер, или я могу называть вас Нэйт? – с вызовом спросил я молодого человека.
— Если сочтете за нужным! Но я оставлю за собой право называть вас «слава Богу, Кеннет», — добродушной и обезоруживающей улыбкой парировал Нетер.
Из «Лиса и терновника» мы вышли слегка навеселе, не тая обид друг на друга, еще не приятелями, но уже и не безымянными незнакомцами из библиотеки. Я безуспешно пытался выспросить, что за «слава Богу, Кеннет», он же отшучивался и обещал поведать мне тайну этого прозвища в другой раз, словно наша грядущая поездка к прославленному писателю дело уже решенное.
Довольно скоро мы достигли здания библиотеки, где наши пути расходились, до уединенного, стоящего поодаль, но просторного жилища, которое я занимал в то время, оставалось еще несколько кварталов, а Нетер сообщил, что живет в двух шагах отсюда; на прощание мы вновь пожали друг другу руки, когда он внезапно посерьёзнел.
— Драммонд, вы видите, дипломат из меня посредственный, — его тон невольно передался и мне, — а как раз тактичность и первоклассная дипломатия нам и потребуется.
Молодой человек выдержал паузу.
— Видите ли, во-первых, хозяин «Тисов» обладает тяжелым, несдержанным нравом, с ним очень непросто, а во-вторых, учитывая все обстоятельства – а именно грядущие праздники – могу предположить, что в доме будет гостить, по крайней мере, еще один человек. И им вполне может оказаться Морт Хилл, обидчик и соперник писателя…
— Кому же в голову придет подобная блажь, приглашать на уикенд своего обидчика, — поинтересовался я, полушутя, хотя Нетер совершенно не оценил мою несерьезность.
Он лишь снисходительно покачал головой; ему без сомнений импонировала моя катастрофически слабая информированность и простодушие.
— Дело в том, мой дорогой Драммонд, — я почему-то вновь почувствовал себя мальчишкой, задумавшим очередную проказу, — что Морт Хилл – это псевдоним под которым уже многие годы печатается Мортимер Хакерби, сын сэра Юджина.
Продолжение следует…
[1]Здесь и далее комментарии переводчика. Джон Ромилли Аллен, (1847-1907) – британский археолог, автор работ посвященных языческой и раннехристианской символике, а также кельтскому искусству.
[2]Пикты – древнейший из известных народов, населявших Шотландию.
[3]Роберт Льюис Стивенсон (1850-1894) – шотландский поэт и писатель; Шарлотта (1816-1855), Эмили (1818-1848) и Энн Бронте (1820-1849) – английские писательницы.
[4]Вероятно, имеется в виду Александр Македонский.
[5]Речь идет о басне «Лисица и терновник».
[6]Кале – город во Франции, ближайший к побережью Англии; Брайтон – знаменитый морской курорт на южном побережье Англии; Оркнеи – Оркнейские острова, архипелаг к северу от Шотландии, на границе Северного моря и Атлантического океана, знамениты памятниками эпохи неолита.
[7]Здесь и далее иллюстрации оригинала.
[8]Город в графстве Оксфордшир.
