Глава третья, в которой все же появляется еще один персонаж, а наша история превращается в детектив
— Ох уж эти ваши великосветские замашки! — мы с Нетером невольно переглянулись, вернее, переглянулись бы, если бы он имел привычку смотреть в глаза, — Мортимер, и, желательно, на «ты». Может быть в научной среде это всё еще считается нормальным, но здесь у нас уже давно не девятнадцатый век. Во всяком случае, конкретно там, где нахожусь в данный момент я! – звонкий, как мне показалось, отчасти насмешливый голос с трудом перекрикивал утробное рычание мотора и свист ветра.
Мы довольно резво катили в блестящем с открытым верхом авто Мортимера Хакерби, дерзко вторгаясь в спокойствие и уют Уоллингфорда, этого тихого и симпатичного городка; по-весеннему ясная погода всячески подчеркивала обаяние низеньких улочек. В такие моменты может показаться, что более приветливого и радушного местечка вам и не сыскать. Оставив позади большую его часть, наш новый знакомый крутанул руль направо, и автомобиль повернул к реке, которая, мелко вздрагивая, слепила тысячами осколков битого зеркала. Перемахнув через арочный каменный мост[15], мы оставили за спиной живописные виды величавой, но по обыкновению взволнованной Темзы. Хакерби то и дело с усмешкой поглядывал в нашу с Нетером сторону, понимая, что его гости находятся под впечатлением; день и вправду выдался на редкость славный.
— Никто не зовет дом отца «Тисами», кроме него самого, — обратился к нам писатель, сбросив скорость, под колесами приятно зашуршала грунтовая дорога, — кроме того здешней публике за редкими исключениями и вовсе невдомек, какая знаменитость живет у нее под носом. Вот мы и решили, что я просто обязан вас встретить. Всему виной отцовская скрытность. И ладно бы она была его единственной отрицательной чертой! Впрочем, — спохватился Хакерби, — уверен, у вас будет возможность составить собственное мнение о достославном сэре Юджине. Причем в самое ближайшее время!
Спустя минут десять, пролетевших за рядовой холостяцкой болтовней, мы притормозили и, повернув вправо, съехали на узенькую подъездную дорожку, уходящую в сторону от дороги на Уоллингфорд. Пробираясь меж двух рядов раскидистых деревьев, отбрасывавших еще не слишком густую, но прохладную тень, я буквально ощутил дух отчужденности и даже аскетизма, свойственный, должно быть, куда больше затерянной монашеской келье, чем не столь отдаленному предместью. В стороне, выделяясь на фоне уходящих вдаль темных полей и простершегося над ними сияющего лазурью купола неба, отгородившиеся невысокими частоколами и крохотными палисадниками, белели опрятные домики. Каждый из них, несмотря на некое сходство с обыкновенным нагромождением тщательно выкрашенных коробок и коробочек, вызывал скорее чувство умиления, с такой неподдельной искренностью были они слеплены. В самом конце этой аллеи, едва ли не заглядывая в окна, высилась пара пышных, казавшихся черными тисов.
— Добро пожаловать в дом, в котором и я уже многие годы считаюсь гостем. И, — слова Хакерби были полны самоиронии, — судя по количеству приглашений, отнюдь не самым желанным. Обитель сия положительно скучна и безрадостна, а посему единственное, что подлинно удручает меня, так это судьба бедняжки Аделаиды…
Под конец голос писателя стал более задумчивым и даже жестким, лишенным былой шутливости и мальчишеского задора. Он смотрел на жилище своего отца, словно сирота на мрачные стены старого Брайдуэлла[16], с трепетом и жалостью к его злополучным обитателям. Впрочем, само здание – насчитывавшее лишь два этажа – казалось довольно приветливым и ухоженным; белые стены, остроконечная, укрытая красной черепицей крыша, вытянутые прямоугольные окошки и призрачный дымок, тоскливо тянущийся в сторону полей только подчеркивали сказочность этой местности. Несомненно, имей музы возможность селиться там, где им заблагорассудится, не менее дюжины из них поспешили бы перебраться в окрестности Уоллингфорда. На узком участке между дорогой, с краю которой немыми стражами несли караул старые тисы, и непосредственно самим домом вдоль тропинки расположились приземистые клумбы уже цветущих гиацинтов.
Хакерби заглушил двигатель, и мы выбрались на присыпанную гравием лужайку, с краю которой визитёры, видимо, могли по обыкновению оставить авто.
— Не забудьте свой багаж, господа! Боюсь, помощи услужливого английского дворецкого нам ждать не приходится, — схватив с переднего сидения свой изысканный, спортивного фасона саквояж и кепи, он неспешно двинулся к лестнице, ведущей в дом.
— Морт, — нетерпеливо воскликнул Нетер, догнав писателя, и, очевидно, полагая, что я сам справлюсь с нашими скромными пожитками, — это ведь «Никто не свят»? У вас в сумке. Я невольно заприметил, когда она лежала на переднем сидении.
— Что? Ах, да, — Хакерби на секунду задумался и вынул экземпляр своего последнего и, по моему мнению, достаточно объемного романа. Издание было оформлено со вкусом, качественно и солидно, куда привлекательней и красочнее всех известных мне научных опусов, в том числе и вполне известных.
— Она для отца… Надеюсь, хоть эта ему понравится, — он внимательно осматривал книгу, как ребенка, которого впервые собираются представить на суд взыскательного и сурового деда, — но внутри есть еще пара-тройка, я тотчас же вам их подпишу!
— Скорей бы, — пробормотал мой компаньон, когда я поравнялся с ним, тут же вручив новенький чемодан его законному обладателю, — как замечательно, что…
Нетер замер на полуслове, будучи прерван неожиданным – правда, исключительно для нас двоих, — вторжением молодой женщины, появившейся на пороге дома. Она медленно спустилась к Мортимеру Хакерби и, обняв его за плечи, попросила представить ее гостям. У дамы были такие же, как у нашего нового знакомого каштанового оттенка длинные густые волосы, собранные на затылке в причудливую конструкцию, разве только чуть более медно-рыжие, с отливом. Черты ее лица были тоньше и изящнее, чем у брата, а грация и легкость с лихвой возмещали скромность незатейливого наряда. Тем не менее, несмотря на разительное сходство в каждой отдельной детали их внешности они были настолько не схожи в целом, что я готов был приписать оное скорее удивительному совпадению, нежели родству.
— Аделаида старше меня, почти что, на четверть часа, — Хакерби, вызвавшийся показать нам гостевые комнаты, с восхищением смотрел на свою сестру. Казалось очевидным, что все спокойствие и рассудительность достались в этой семье старшему ребенку и если сын сэра Юджина словно бы олицетворял собою двадцатый век, шумный, суетливый, спешащий по поводу и без, то дочь его вероятней принадлежала к давным-давно канувшей в Лету Викторианской Англии. Без лишних усилий можно было представить ее героиней великих романисток той эпохи, мисс Остин или мадам Гаскелл[17], с чьим творчеством, вне всяких сомнений, она в отличие от нас с Нетером была знакома, как и престало образованной девушке.
— Прошу вас, господа, — Аделаида Хакерби, пропустила вперед своего неугомонного братца, я поднялся следом за ним, рассчитывая перед обедом хоть сколько-то вздремнуть. Бессонная ночь и насыщенная событиями первая половина дня давали о себе знать досадной тяжестью в голове.
— Папа любит, чтобы в кабинете стояли гиацинты, — чуть протяжный, певучий голос прозвучал за моей спиной, и я невольно остановился, — он говорит, что их аромат помогает ему творить.
— Да, считается, что гиацинты имеют свойство стимулировать мозговую деятельность, — девушка разговаривала с Нетером, который все ещё стоял снаружи и разглядывал лужайку у дома, словно понимал в цветоводстве не меньше всякого садовника, отпуская замечания со свойственной ему бестактностью и категоричностью.
— Драммонд, вы где пропали? — наш новый знакомый в растерянности, постукивая пальцами по обложке одной из книг, покоившихся в его руках, спускался вниз по массивной лестнице, видневшейся в конце коридора, — Пойдемте скорее, пока ваш компаньон не занял угловую комнату, ту, что напротив кабинета отца. Она выходит на аллею и там немного прохладней.
Хакерби нарочито оттянул указательным пальцем ворот своей рубашки; в доме и вправду было довольно душно. Лицом к небольшой, но уютной прихожей, словно разделяя строение на южное и северное крыло, простирался слабо освещенный, как могло показаться после поездки под открытым небом вытянутый холл, заканчивавшийся вышеупомянутой лестницей. Вдоль левой от меня стены следом за одинокой резной дверью стояли шкафы и витрины со всякой утварью и посудой. Напротив – две двери едва ли не сразу друг за другом, и – почти что под лестницей – еще одна; в прихожей у стены покоилась небрежно брошенная за ненадобностью спортивная сумка, испещренная угловатым узором более всего напоминавшим китайские иероглифы.
— По правую руку – гостиная и столовая с кухней. А там – библиотека с верандой. Впрочем, боюсь, среди книг отца едва ли вам удастся обнаружить хоть что-то достойное вашего внимания, не припомню, чтобы встречал подходящую литературу. Разве только отец не решил посвятить свой новый роман пиктам, — Хакерби подмигнул и усмехнулся.
— Да, или он о профессоре, изучающем пиктскую словесность, — как бы мимоходом заметил я, поднимаясь наверх с чемоданом наперевес. Писатель прыснул, но тут же взял себя в руки и дружески похлопал меня по плечу.
— Осторожнее, мой дорогой Драммонд, в «Тисах» смех под запретом, если только он не вызван редкостными во всех смыслах шутками владельца дома. – Хакерби будто внезапно вспомнил о чем-то важном, резко крутанулся и уже на ходу выпалил, — Я, пожалуй, должен помочь сестре. Вам до конца и налево. Увидимся за ужином. Или обедом! В общем, вы поняли!
Погруженный в собственные мысли, рассеянные и несвязные, я поднялся на первый этаж и очутился в весьма просторной, богато обставленной галерее, устланной, как и лестница потертыми, но мягкими узорчатыми коврами. В самом конце ее ярким пятном выделялось высокое окно, в лучах солнца, что уже начали пробиваться сквозь решетчатые створки, плясали встревоженные вторжением гостей пылинки. Несколько искусных мраморных бюстов, расположившихся вдоль стен на консолях и словно бы подкрашенных послеполуденной охрой, поражали живостью и выразительностью черт.
Дальняя из трех дверей, ведущих, видимо, в хозяйские комнаты была приоткрыта.
— Вы Нетер? – густой, клокочущий баритон окликнул меня, стоило приблизиться к дверям отведенной мне комнаты, — Я просил Аделаиду, чтобы его сразу же по приезду отослали в мой кабинет.
— Нет, сэр, — остановившись на пороге Святая Святых великого писателя, откликнулся я, внутри было жарко, несмотря на довольно теплый день, там вовсю потрескивал камин, — уверен, мой компаньон поднимется с минуты на минуту.
Тут же потеряв какой-либо интерес к моей персоне, сэр Юджин, дородный мужчина с едва ли не совершенно седой гривой, краснолицый и угрюмый, уже погрузился в свою рукопись. Читал он сосредоточенно, яростные темно-карие глаза внимательно всматривались в исписанные с обеих сторон твердым, размашистым почерком листы из-под рыжеватых кустистых бровей. Я, как ни в чем не бывало, пожелал доброго дня и поспешил покинуть помещение. Если эксцентричность и принято считать единственно обязательным атрибутом личности творческой, то, пожалуй, небезосновательно.
Одно из окон гостевой комнаты, что была выделена в мое распоряжение, выходило на пару пышных тисов у дороги, здесь, действительно, оказалось темней и прохладнее. Стены ее были оклеены нежными лазурного тона обоями, а книзу обшиты светлыми панелями. Паркетные полы блестели чистотой. Вместе с колоритной, но ненавязчивой обстановкой все это не давало комнате погрузиться в неизбежные, вечные сумерки. Золотистое предвечернее сияние проникало между створок фрамуги, разливаясь теплыми, слепящими волнами. Опустившись в стоявшее поодаль укрытое пледом в шотландку кресло и устало потянувшись, незаметно для самого себя я погрузился в безмятежный, глубокий сон. Снаружи со стороны полей доносилась прерывистая трель, ритмично постукивал механизм халф-хантера[18], покоившегося в жилетном кармане, где-то в глубине дома по дымоходам чуть слышно гудел редкий ветер и опасливо поскрипывали половицы. Впрочем, не прошло и часа, как я был разбужен глухим, но настойчивым стуком в дверь.
— Войдите, — едва успел ответить я уже практически бесцеремонно ввалившемуся в комнату Нетеру. Весеннее солнце застыло над горизонтом, украсив стену напротив крупной, расползающейся в стороны пурпурно-янтарной клеткой, повторяющей дробный узор оконной рамы. Мой компаньон был уже одет к обеду и сиял самодовольной улыбкой.
— Драммонд, уж не вознамерились ли вы проспать весь уикенд? Мне пора начинать тревожится?
Я решил не снисходить до банального обмена колкостями и, посмотрев на стрелки часов, показывавшие четверть седьмого, неспешно начал приводить себя в порядок; в моем распоряжении оставалось еще минут тридцать-сорок.
— Вы виделись с сэром Юджином? – справился я, с трудом подавляя зевоту.
— Да, разумеется. Удивительно необычайная личность!
— Не могу не согласиться, — вырвалось у меня, однако Нетер как будто не заметил в моих словах ноток сарказма. Я достал свой вечерний костюм и, аккуратно разложив его на нетронутой постели, старательно разглаживал несколько образовавшихся на нем морщин.
— Это писатель с большой буквы! – молодого человека распирало от гордости, — За чаем мы обсудили с ним наши дела, после чего я успел подготовить пару писем и получить в подарок именной экземпляр «Никто не свят». Я его едва пролистал, но уже могу заявить со всей ответственностью – блестящая вещь! Ещё один, между прочим, дожидается вас в гостиной, на журнальном столике.
— Премного благодарен, — не могу сказать, что горел желанием открыть свое знакомство с беллетристикой творчеством Морта Хилла, но сам по себе жест именитого автора не мог не льстить.
— Позвольте, я хотел бы переодеться к столу, — выговорившийся, наконец, Нетер, как мне показалось, и сам уже собирался уходить, так что моя просьба, по сути, оказалась пустым сотрясанием воздуха. Всё естество моего компаньона было настолько увлечено происходящим, что любая вещь, не относившаяся к предмету его интереса, попросту исчезала из поля зрения Нэйта Нетера, которого я успел на тот момент узнать.
Подойдя перед выходом к стоящему у двери зеркалу и смахнув с рукавов пару воображаемых пылинок, я еще раз глянул в выходящее на запад окно; солнце уже почти закатилось, и разгоревшийся горизонт показался мне бушующим вдали пожаром, стремительно надвигающимся на этот мирный и уединенный клочок Беркшира. Однако быть может, подобные ассоциации родились в моем воображении впоследствии, и на тот момент я лишь наслаждался первозданным очарованием вечернего пейзажа, не более. Сознаюсь, я искренне надеялся, что позже, вечером, присутствующие обойдутся без разговоров о детективах и раскрытии преступлений, ровно, как и о кельтах, пиктах, а также древних мегалитах. Пригладив напоследок волосы, я на всякий случай завел до упора часы и поспешил вниз.
В хорошо освещенной просторной гостиной, оформленной в тех же холодных оттенках, что и комната, расположенная прямо над ней, я почувствовал себя гораздо комфортнее; тени и кровавые закаты остались позади, здесь же неспешно пульсировала обычная жизнь. Напротив и несколько левее входа только-только разгорался аккуратный, облицованный декоративными панелями светлого дерева камин, перед ним за изящным экраном расположился массивный диван, столь же внушительное – вероятно хозяйское – гейнсборовское[19]кресло с низенькой в тон остальной мебели подставкой для ног и ближе всего ко мне банкетка с гнутыми ножками, на которой меня дожидался образец романа с несколько вычурным автографом на форзаце. Сам автор стоял, облокотившись на столик под старину, и о чем-то беззаботно беседовал с моим компаньоном. Центр комнаты был занят овальным карточным столом, вокруг которого вытянутыми спинками высились несколько стульев, обитых атласом в широкую полоску, справа от входа сиротливо расположился забытый, по-видимому, владельцами бильярд – прямо посреди зеленого полотна, как ни в чем не бывало, возлежала уже знакомая мне спортивная сумка. Чуть поодаль, у окна, отливая полировкой, темнело кабинетное пианино, в дальнем же углу на коротконогой тумбочке сияющий патефон в меру звучно щебетал под модный мотив. С «Никто не свят» в руках я пересек помещение и присоединился к Хакерби и Нетеру.
— Не стоит благодарности, Драммонд, это же книга, а не чистокровный жеребец! Я ее даже не покупал! – наш новый знакомый явно пребывал в хорошем настроении, — Угощайтесь. Ничто так не возбуждает аппетит, как пара глотков сухого вермута.
С непринужденностью и проворством заправского бармена он подхватил со стола пустой пузатый бокал и наполнил его терпким, душистым напитком, что не слишком-то пришелся мне по душе из-за горьковатого привкуса полыни. Более чем неторопливо потягивая прохладный маслянистый вермут, к которому были предложены жареный миндаль и оливки, я попытался вникнуть в суть разговора.
— Хорошая детективная история подобна жемчужине с изъяном, — растолковывал Мортимер Хакерби, — ничтожным и малозаметным для читателя, но несоизмеримо значимым для повествования. Не столь сложно написать историю так называемого идеального преступления, сколько просчитать все возможные его недочеты, пусть даже и вовсе фантастические, дабы, заранее отбросив все наиболее очевидные, оставить единственный, самый несущественный изъян его, который лишь в финале станет краеугольным камнем разгадки. Вы удивитесь, но читатель способен не единожды пройти мимо важнейшей детали головоломки, принимая ее за банальную прихоть писателя.
— Ты, вероятно, хотел сказать легковерный читатель? – сияя широкой, добродушной улыбкой, заметил Нетер. Наш новый знакомый лукаво прищурился и, кивнув в знак согласия, поднял бокал, словно предлагая тост. Несмотря на то, что мои худшие опасения относительно предмета беседы подтвердились, сама она начинала казаться мне довольно любопытной, несмотря на легкомысленность оной, как если бы слова эти являли собой лишь вершину сокрытого ледяным океаном сплошных недомолвок айсберга.
— Тонко подмечено, тонко и удивительно точно! Такой тип читателя – а их, к несчастью, большинство, — подобен ребенку, которого можно удивить пустячным фокусом с исчезновением монетки. Он будет безмерно счастлив неожиданной концовке, пусть она трижды шита белыми нитками, он звонче всех рукоплещет и первым в праведном гневе мечет в вас камни поострее, стоит подкинуть отгадку, недоступную его пониманию.
— Однако, боюсь, я начал впадать в демагогию! — Хакерби усмехнулся, всматриваясь в дверь, ведущую, по всей видимости, прямо в обеденную, словно в прозрачную перегородку. — Думаю нам пора к столу, я, знаете ли, чертовски голоден, а кухарка, которую сестра нашла для отца, поверьте, знает толк в стряпне. Едва ли не каждый из соседей хоть раз, но предпринимал попытки ее переманить!
Удивительно, но в тот же самый момент в соседней комнате раздался деликатный звон колокольчика, призывающий обитателей дома к трапезе, и я понял, что с легкостью отдал бы всю обстановку своей оксфордской квартиры за сочный ломоть ростбифа с горошком и ложечкой дижонской горчицы. Решительно опрокинув остатки вермута, сын сэра Юджина приблизился к тумбочке с патефоном и осторожно приподнял иглу.
— Не будем вынуждать Аделаиду ужинать в одиночестве, — звонкий голос писателя заполнил собой помещение, покой которого нарушало теперь лишь безмятежное, чинное потрескивание уже разгоревшихся вовсю углей.
— Никаких возражений, — выпалил Нетер, и мы поспешили переместиться в смежную с гостиной столовую. Следом за моим компаньоном я – осторожно пригнувшись при виде довольно низко нависшей переборки – поприветствовал хозяйку дома, которая в вечернем наряде встречала нас у широкого, со вкусом убранного стола.
— Бекка, дорогая, можешь подавать, — мисс Хакерби ласково обратилась к юной особе в белоснежном переднике, стоявшей у дальней двери, ведущей не иначе как на кухню. — Поймите меня правильно, — залившись едва заметным румянцем, продолжала она, стоило девушке откланяться, — обычно мы с отцом обходимся без прислуги.
Столовая была несколько невзрачней прочих комнат, в которых мне уже довелось побывать. Мрачные зеленоватые обои со строгим, тяжелым узором и традиционная для сельской местности меблировка словно бы достались этому жилищу в наследство от прошлых, менее требовательных владельцев. Древний секретер в дальнем углу и столь же старая посудная горка у стены рядом дополняли атмосферу запущенности и пустоты, обилие цветов на столе лишь подчеркивало желание хоть сколько-нибудь оживить оную.
— Отец предпочитает обедать и пить чай в кабинете, а к ленчу он иногда спускается ко мне, на веранду, — мягко произнесла хозяйка дома, и с улыбкой добавила — кроме того у меня есть Марджери, мать Бекки, она служит у нас кухаркой, она просто чудо.
— Да, — продолжил Мортимер Хакерби, — он перестал появляться за общим столом почти сразу после кончины матушки. Для меня она всегда была сердцем нашей семьи, — печальная улыбка отразилась на мужественном лице писателя, впрочем, спустя считанные секунды он вновь сделался самим собой.
— Аделаида, — как-то несуразно и даже по-детски принюхиваясь, внезапно воскликнул наш новый закомый, — клянусь, Мардж приготовила свой знаменитый бифштекс! Напомни мне после ужина расцеловать старушку, пока она не ушла!
За вытянутым обеденным столом я расположился напротив очаровательной мисс Хакерби и рядом с Нетером. Прежде всего, нам действительно подали нежный тонко нарезанный бифштекс с пудингом и жареными грибами; как и было обещано неугомонным автором детективов, и мясо, и соусы оказались просто бесподобными. Далее последовал румяный пирог с ливером, сил на который у меня уже почти не осталось, в отличие от продолжавших поглощать кусок за куском Нетера и Морта Хилла. Марципановый торт, любезно поданный к чаю, уже не вызвал у меня ни малейшего трепета несмотря на отменный вкус. За едой мы говорили больше о театре и музыке, а еще о спорте и автомобилях, избегая острых и уже порядком приевшихся тем. Снаружи окончательно стемнело и Бекка, прислуживавшая заодно и сэру Юждину наверху, заметно торопилась, прибирая уже ненужные блюдца и чашки цветастого пикстонского[20]сервиза. Хакерби устремился на кухню и, вернувшись с пыльной бутылкой хереса и чистыми бокалами, предложил переместиться обратно в гостиную, что мы и не преминули сделать.
Мисс Аделаида, заранее распорядившаяся подбросить углей в камин, не стала задерживать прислугу и сердечно распрощалась с женщинами, напоследок вынудив таки кухарку забрать с собой сверток, в который бережно завернула изрядную долю пирога. Вечер обещал быть отменным и после пары бокальчиков первоклассного шерри мы с Нетером решили разыграть партию на бильярде. Хакерби, по обыкновению, веселый и шумный, заметно волновался, шутил невпопад и больше напоминал нервозного юнца.
— Аделаида, джентльмены, прошу меня извинить, — казалось он, наконец, решился подняться к отцу, — если я не покажу эту чертову книгу тотчас же, то стану презирать себя до конца дней!
— Разумеется, — без колебаний согласились мы в попытках ободрить несчастного.
— Морт, — с осторожной улыбкой произнесла мисс Хакерби, — она не может не понравиться отцу, это же лучший твой роман.
— Да, действительно, — писатель проникся хоть неким подобием уверенности, — вы правы. Простите мне мое малодушие, ей Богу, сам себя не узнаю. Аделаида, сыграй что-нибудь веселое нашим гостям, будь любезна.
— Конечно. Ступай. На сей раз все обойдется…
Наш новый знакомый, лихорадочно пыхтя, подошел к бильярдному столу и, выудив из недр своей сумки экземпляр «Никто не свят», не глядя отшвырнул ее в угол, резко развернулся и пружинящей походкой направился к выходу в холл.
— Надеюсь, вы простите Мортимера, — подойдя к нам с Нетером, тихо проговорила взволнованная девушка спустя некоторое время после того, как дверь закрылась вслед за покинувшим нас писателем. – Поймите, отец всегда считал, что талант – единственно необходимое условие для создания хорошего детектива. По его мнению, Морт Хилл – совершенно бездарный и нахальный выскочка, посмевший перечить его авторитету, в то время когда бедный брат лишь хочет быть достойным носить фамилию Хакерби. Еще мальчишкой он грезил сочинительством, изучал огромные, невыносимо скучные труды, чтобы почерпнуть крупицы необходимых знаний. Порою мне кажется, отец никогда не поступится принципами, и скорее потеряет сына, чем признает свою неправоту.
— Не говорите так, — голос Нетера звучал по-прежнему с легкой неестественной хрипотцой, но куда более мягко и участливо, — мой батюшка тоже не подарок, но я вам обещаю, сэр Юджин обязательно примирится с вашим братом. Не хочу вас напрасно обнадеживать, но, думаю, он уже близок к этому.
Молодой человек осторожно взял под руку хозяйку дома и, болтая о всякой чепухе, беззаботно повел ее к стоявшему у зашторенного уже окна пианино. – Забавно, моя сестра буквально ненавидит своего ни в чем не повинного Бродвуда[21], хотя, на мой взгляд, более чем напрасно. Она чудесная! Уверен, вы с ней запросто могли бы сдружиться. Да, да, не смейтесь! Скажите, вы предпочитаете современные мелодии или классические?
— У вас доброе сердце, мистер Нетер, — Мисс Хакерби, наконец, слабо улыбнулась и, разгладив подол платья, повернулась лицом к декоративному пюпитру, на котором аккуратно установила тетрадь, сплошь испещренную, словно арабской вязью, нотами.
Девушка исполняла изящный, довольно жизнерадостный багатель[22], что пришелся нам по душе. Мой компаньон слегка прихлопывал в такт и неуклюже покачивался под музыку, сидя за карточным столом. Расположившись чуть правей центрального окна, я с восхищением наблюдал эту импровизированную, но более чем искреннюю идиллию; пожалуй, впервые за долгие годы службы и учебы я ощущал себя, как говорят, в своей тарелке. Внезапно мисс Хакерби напряглась и начала едва заметно сбиваться с ритма, очевидно, ей было не по себе, несколько раз она запнулась, после чего вовсе перестала играть, и настороженно замерла, будто в ожидании. Сверху неясно доносились гневные возгласы, в течение какой-то минуты они усиливались, после чего безмолвие и покой ночного деревенского дома разорвал громогласный, неистовый рев сэра Юджина.
— Пошел вон, чертов ремесленник!
Все насторожились, хозяйка дома, а вслед за ней и Нетер схватились со своих мест, едва ли не над нашими головами глухо хлопнула дверь. Девушка стояла, в отчаянии заламывая тонкие, белые руки, Нетер нерешительно стоял в двух шагах от нее, то и дело мелко вздрагивая. Атмосфера вокруг была накалена до предела. Спустя считанные как мне показалось секунды дверь, ведущая к лестнице резко и с шумом распахнулась, так и оставшись открытой настежь, и в комнату неспешно вошел пунцовый от гнева Мортимер Хакерби; он молча подошел к столику с напитками, трясущимися руками, залив весь поднос хересом, наполнил свой бокал и одним глотком моментально опустошил его, тотчас же плеснув в него еще порцию – теперь чуть более уверенно.
— Дьявол! – потерянно обратился писатель не то к присутствующим, не то к самому себе, бесформенным кулем опав на ближайший с высокой изогнутой спинкой стул, — Он бросил ее в огонь…
Хакерби поднял глаза на сестру и уже как будто насмешливо повторил, — Он бросил ее в огонь, Аделаида. Прямо в треклятый камин!
В стенах комнаты повисло буквально кладбищенское безмолвие. Мы с Нетером, оторопев, словно приросли к полу, не смея даже шелохнуться, в одночасье ощутив неуместность нашего пребывания в до сей поры гостеприимных «Тисах» в роли невольных свидетелей столь жуткого семейного скандала. Бледная, в своем скромном вечернем платье мисс Хакерби тревожно поглядывала то наверх, где должно быть располагался кабинет сэра Юджина, то на брата, вперившегося в незамысловатый узор скатерти, укрывавшей игральный стол. Вновь в дымоходе протяжно загудел ветер, где-то над нами по карнизам приглушенно заскреблись тонкие, дробно подрагивающие ветви.
— Нетер, — совершенно неожиданно воскликнул уже изрядно захмелевший Мортимер Хакерби, — вы играете в вист? Полагаю, с вашей страстью анализировать вам не должно быть равных! Не так ли?
Мой компаньон замялся и пожал плечами. — Если честно, не припомню, чтобы мне доводилось играть в, как вы сказали, вист?
— О, уверен, вы с легкостью освоите правила!
Пока все рассаживались за столом, наш новый знакомый бегло, насколько это оказалось возможно, разъяснил молодому человеку основы игры и тщательно перемешал колоду. Было решено ограничиться небольшими ставками. Тем не менее, являясь далеко не самым выдающимся игроком, спустя четверть часа по завершении первой партии я и мисс Хакерби, выступившая моим партнером, не встретив какого-то особенного сопротивления, наголову разгромили своих незадачливых оппонентов, став обладателями достаточно неплохого выигрыша. Нетер то и дело действовал невпопад, пасуя при благоприятном раскладе и идя ва-банк с откровенно слабой рукой. В целом, складывалось впечатление, что играем мы против двоих новичков, а не одного. Следующая партия складывалась по тому же сценарию, и мне эта игра уже начинала казаться откровенно безынтересной и пресной, до того стремительно стартовый азарт сошел на нет.
— Именно! Даже не надейтесь, что мы опустим руки, — юношеский пыл звенел в голосе Морта Хилла, — никто не покинет стола, пока мы не возьмем реванш, я прав, Нетер?
Вечер, казалось, наконец, вернулся в свое размеренное, приятное русло, первый роббер[23]был завершен, и мы принялись подсчитывать очки, когда на верхнем этаже дома внезапно раздался короткий сухой треск, более всего походивший на выстрел.
— Отец, — первой вскочила из-за стола мисс Хакерби.
Едва переглянувшись, не теряя драгоценных секунд, мы выбежали из гостиной и бросились друг за другом вверх по лестнице; в доме царила полная темень, однако свет из гостиной хоть сколько-то рассеивал печальный, даже отчасти макабрический мрак холла. Оставив позади большую часть галереи показавшейся мне устланной мхами пещерой с бледнеющими по сторонам, подобно человеческим останкам, бюстами на постаментах, мы с Нетером и Мортимером Хакерби оказались у двери в кабинет сэра Юждина. Каким-то чудом я нащупал выключатель и зажег одно из размещенных вдоль стены бра.
— Отец! — настойчиво постучал в дверь наш новый знакомый и, спустя мгновение, повернувшись к нам, твердо кивнул головой и осторожно приоткрыл ее. Пальцы писателя, все еще вцепившиеся в дверную ручку побелели от напряжения.
В кабинете оказалось натоплено, кроме мерцающего камина и довольно блеклой настольной лампы других источников света не было, остальная обстановка выглядела ровно так же, как и раньше вечером. Сэр Юджин все так же сидел за своим массивным, внушительным рабочим столом, и лишь несколько неестественно откинутая вправо голова и безвольно висящие вдоль кресла руки указывали на произошедшую буквально только что трагедию. Мы подошли ближе – на левом виске писателя темнело тошнотворное отверстие, а вся правая сторона его изящного домашнего пиджака напоминала мокрое от дождя вороновое оперение, отливая в отсветах пламени черным алебастром. Ближе к нам, в считанных дюймах от несчастного блестел холодным сиянием небольшой револьвер.
— Аделаида, — обратился писатель к девушке, которая уже стояла бледная, подобно фантому, в дверях кабинета, не отрывая глаз от знакомых очертаний. Осторожно, словно тельце мертвого зверька, подняв зловещее оружие, Хакерби протянул его нам, впервые этот мужественный, жизнерадостный человек выглядел растерянным и даже напуганным. В отчаянии он подался к своей сестре, но та, безмолвно ахнув, тотчас же выскочила из комнаты; отбросив револьвер на стол, писатель ринулся за ней вдогонку. Рваные клочья едкого порохового дыма неторопливо тянулись навстречу прохладному ночному небу, теряясь в жерле чадящего камина. Перед телом сэра Юджина лежала разорванная надвое рукопись, а среди отплясывающих по стенам углей еще тлели останки книги.
[15]Речь идет о средневековом мосте через Темзу, соединяющем Уоллингфорд с деревушкой Кроумарш Гиффорд.
[16]Исправительный дом в Лондоне, давший название многим аналогичным учреждениям в Англии, Ирландии и Канаде. С конца XVIIвека – тюрьма, имя которой также стало нарицательным.
[17]Джейн Остин (1775-1817), Элизабет Гаскелл (1810-1865) – английские писательницы.
[18]Разновидность карманных часов, передняя крышка которых оборудована дополнительными делениями и стеклянной панелью, выполняющей роль оконца.
[19]Широкое, открытое по бокам кресло, с высокой спинкой и короткими ручками, обычно обитое кожей.
[20]Пикстонский фарфор – общее название фарфоровых изделий, производившихся в Пикстоне, Дербишир вплоть до 1813 года.
[21]«Джон Бродвуд и сыновья» – фортепианное предприятие в Великобритании, старейший в мире производитель пианино.
[22]Небольшая, легкая в исполнении музыкальная пьеса.
[23]Круг карточной игры, состоящий из двух или трех партий.
