Не ходи к нему на встречу

Сегодня во сне Макар впервые понял, что это сон. Наверное, в нём было короткое пробуждение, и вновь невозможно захотелось туда, к недосмотренному. Предчувствие желанного глотка из хрустальной рюмки заставило его накрыться с головой и дышать так, как он недавно узнал, — со счетом на вдохе и выдохе: «четыре-семь-восемь», чтобы заснуть за минуту. Неделю назад его выписали, и теперь он ходил к анонимным алкоголикам с женой. Ей тоже порекомендовали, как созависимой. Оказалось, она тоже аддикт, но по причине его страсти. Сон пришел под утро, уже другой. Макар видел себя мальчиком. Он стоял у дороги с сумасшедшим движением, а мимо него всё время выходил в поток машин калека на костылях. Макар пытался его задержать, но тот всё равно шел, и попадал под колеса. Потом вставал, и снова шел, чтобы вновь быть сбитым. Макар услышал, как мальчик что-то тревожно кричит калеке, и проснулся от собственного крика.

Жена уже ушла на работу. Сиамка Сара и чёрный бульдог Лоск примостились у изголовья, ожидая еды. Лоск улыбался, пуская слюни и виляя обрубком, а Сара сидела сфинксом, осуждающе уставившись на него взглядом жены. «Ну, не надо так, Сара. Обещал же…» — застонал Макар. «На занятия хожу? Хожу. Ты знаешь, что мне напоминать нельзя? Срыв, говорят, начнется. Я вот запишу тебя тоже в созависимые, будешь знать… Бери лучше этого чёрта, и пошли питаться». Зазвонил телефон, женский голос почти кричал: «Это из журнала, здравствуйте! У нас для вас хорошие вести…» Макару вдруг показалось, что в горле стало горячо, он уловил знакомый вкус на языке. Голос продолжал: «Редакция приняла вашу повесть к печати, вы слышите? Да! В февральском номере уже начнем. Алло! Что вы молчите?» Макар просипел: «Я слышу. Очень рад. Что же долго так не звонили? Да, ладно… Да. Я рад, конечно. Заеду завтра…» — он отключил смартфон и потрепал пса за ухом. «Лоск, ты один меня понимаешь… кто бы мог подумать, они будут печатать мою повесть, Лоск! Я уже год жду, ты знаешь… в психушке почти забыл о ней. Тебе, браза, лучше не попадать туда». Макар принялся одеваться. «Так, это надо отметить! Деньги…»

Рюмка, серебрясь и потея, плыла к губам, чтобы неминуемо опрокинуть в жаждущий рот холодную водку, и сразу же нарезанная блестящим ломтиком селедка с луком выпрыгивала из холодильника, ложилась гибельным натюрмортом на черный хлебец. Макар зажмурился, чувствуя, как дрожит рука и покрывается испариной лоб. Сара повернулась от миски и опять направила знакомый взгляд в зрачки Макару, но тот не обращал внимания. Мысли летели из черноты, из прошлого, и он уже ничего не помнил: «Денег осталось мало. Что-нибудь придумаю, главное — сбылось! Сбылось! Один раз ничего не изменит, ничего. Но мне сейчас нужно выплеснуться, взбурлить… Разве я не заслужил? После всего…»

В ломбарде сонная девушка записала данные паспорта, уложила его обручальное кольцо с привязанной бирочкой в целлофановый пакетик, и выдала деньги. Макар не мог дотерпеть до дома. На столике у чебуречной он открыл бутылку «Финляндии» и налил полный пластиковый стаканчик. Сначала привычно почувствовал только холод, а потом брызнули слезы, — тепло поплыло вниз, лаская знакомой крепостью и горечью. Макар вгрызся в горячий чебурек, вытирая руки и слезы платком, задыхаясь от февральского ветра и снегопада. «Я дождался. Я заслужил. А потом, совсем скоро выкуплю и она не узнает. И Сара тоже. А Лоск поймет… Какая я свинья…»

Он стоял на проспекте с сумасшедшим движением, мимо него проносился поток машин. Это было из сна и пахло смертью. Ничего теперь не случится. Вот сейчас он перейдет и сразу домой, на свой квартал. Писать — все остальное суета и прах. Ничто так не поднимало его над всем, как потерянное, около года назад, желание. Теперь оно выплескивалось за края словно серый февральский снег, размётанный колёсами по обочине.

Макар поставил бутылку в холодильник, прошел в комнату к ноутбуку, даже не обратив внимания, что Лоск не сразу выбежал его встречать. Сары вообще не было видно нигде, но она и раньше всегда появлялась вдруг. Смерть — вот достойная тема. Как он раньше не осознавал, что может? Что давно хотел себе сказать… Этот утренний звонок возродил забытое в больнице. Пальцы плохо слушались, промахиваясь мимо клавиш. В освобожденном от монологов мозге, сменяя друг друга, рождались герои и героини, толпились у экрана, ожидая очереди. Гибельные сюжеты предлагали на выбор ее, разную. Да, великолепно — это будет самое большое путешествие к смерти, заманчивое и светлое. Только не нужно соплей, лирики, лишних метафор и морали. Нужна атмосфера. Он будет писать так сухо, как это возможно. Она сама по себе уже метафорична, изумительно чиста в своей неизбежности. Рождающая благоговейный страх и почтение к щедрому и гостеприимному Аиду. Слова ложились на монитор, улетали под рамку редактора. Макар уже не чувствовал и не видел пальцев, утреннее желание выпить сменилось другим, похожим на горную реку и сопротивляться потоку было бесполезно. Он уже знал, чем закончит, старался успеть за мыслями и ничего не упустить.

Верный Лоск, скуля, подполз на животе и, ухватив его за брючину, потащил от стола. Макар прошел в кухню, наложил другу его любимых ребрышек. Сделав последний глоток ледяной водки, он убрал пустую бутылку и поставил чайник на плиту. Услышав где-то в отдалении грозное урчание кошки, он не удивился — Сара его чувствовала в эти нетрезвые дни, и попадаться ей на пути было опасно, южная кровь выпускала такие когти, что Макар боялся даже заговорить с ней. Старичок Лоск лакомство есть не стал, а как-то странно повел глазами в направлении комнаты, где стоял шкаф с одеждой, тихо тявкнул. Макар улыбнулся: «Ага! Сам туда полезешь за ней? То-то же…» Тут, к его удивлению, сиамка, прижав уши в пилотку и изобразив на холке ирокез, крадучись вышла из-за угла, остановилась у шкафа. Она сидела и неотрывно смотрела на дверь, зло урча. Макар подумал, что кошка заболела, но подойти не решился, а пошел снова к столу с ноутбуком. Он уже придумал детективное начало, и хотел быстрее записать, чтобы не потерять смысл, но его отвлек телефонный звонок. Это проведывала жена с работы: «Мак, ты нашел ребрышки?..» «Да, вроде…» «Что за вроде? Ты же вчера сам ходил за ними… у него зубы шатаются, надо было хорошо проварить…» «Не помню, да он на них и не взглянул даже!» «Что-то ты мне не нравишься сегодня, а? Ладно, я буду поздно, у нас комиссия из минздрава. Все, обнимаю…» Кошка зарычала громче и страшнее, не отходя от шкафа, а Лоск спрятался под диван. «Да, что за хрень там? Взбесилась она что ли?» — у Макара кончалось терпение вместе со смыслами и градусами в крови. Он угрожающе махнул на Сару рукой, но та не пошевелилась, и он повернулся, чтобы идти к ноутбуку. Проходя мимо нее, Макар боковым зрением увидел, скорее — ощутил, что дверь шкафа открывается. Боли он не почувствовал, но понял, что был удар в затылок, потому что стена, закачавшись, упала на лицо. Перед тем как провалиться в тьму, Макар увидел пятно крови на обоях, потом наступила тишина, нарушаемая только двойными толчками его сердца, и все окутал невозмутимый, уютный покой.

Бледный мужчина средних лет в очках и темной куртке наклонился к телу. С высоты потолка Макар увидел себя, лежащего на полу, и верного Лоска, лижущего его разбитое лицо. Макар висел у люстры, изумленно наблюдая, как в иллюминатор, за происходящим внизу. Лица незнакомца он не увидел, но его повадки, плечи и походка показались очень знакомыми. «Ну, и хрен с ним…» — подумал Макар. «Это я на полу?.. Чушь! Я, похоже, умер. И теперь я глаза души, так что ли? Как же мне теперь дальше отсюда жить?.. Кто это спросил? А я думал, врут…» Обойдя стороной рычащую кошку, чужак заглянул в ноутбук, подвигал мышкой и набрал на клавиатуре короткий текст. Обернувшись, сказал в сторону, уже готовой к прыжку, сиамки: «Уймись, Сара…» Кошка присела и стихла. Потом он не спеша вышел прочь из квартиры. Забытый в кухне чайник надрывался свистком.

Пока везли через весь город, он перестал что-либо чувствовать, кроме сильной жажды. Настолько жестокой, что язык во рту распух и отказывался шевелиться, но всё пытался выговорить единственное слово: «она». Кольцо с синюшного пальца сниматься отказывалось, все звуки доходили как будто с того конца стометровой трубы, и когда до Макара донеслось: «Сухожилие что ли подрезать?..», он захотел вскочить, и не смог. Кольцо всё-таки после очередной попытки стянули, не прикасаясь к сухожилию. Как будто трогали пластмассу, когда переносили и делали что-то еще. Ни боли, ни печали, ни смысла, только жажда.

Смeрть огляделся в прихожей, повернулся к зеркалу и поправил роговые очки, опустив капюшон куртки. Кошка с собакой, как зомби, сами зашли в ванную, и были заперты там. Высокий мужчина, лет сорока пяти, окрашенный стойкой краской для седых волос, с живым, любопытным взглядом и бледным, приятных черт, лицом уверенно вошел в комнату. Женщина отпрянула от Макара, и он заметил кровь на ее губах. В доме было почти темно, только вдалеке горел тусклый свет ноутбука. Смерть хихикнул: «А, ничего оттенок для такого случая…» — голос шуршал, как трепещущий целлофановый пакет на ветру. Скользнув по паркету, мужчина подплыл к Макару.

— Ты поздно пришел, — раздался тихий голос из-за спины.

Смeрть оглянулся. Жена Макара сидела в кресле, одетая в длинное зимнее пальто. — Мой хаоспилот все раньше почувствовал, еще при звонке… Такси. И вот я здесь.

— Почему же? — недовольно буркнул Смерть, — скорая будет ехать еще минут семнадцать. Всё успею… Он наклонился над телом. —Макар, погнали. Пора, знаешь… У меня еще три вызова.

Макар поднялся, усмехаясь:

— Тебя такую… такого и не ждал, как раз. А что, старухи и косы закончились?

— Я так и знал! Сколько ни следи за внешностью, клиент всегда недоволен… — зашуршал гость обиженно, — гоняюсь за тобой уже который день! Но ты ни минутки не можешь посидеть спокойно! Как ни приду — тебя нет! То на работе, то с анонимными, то в редакцию укатил.

— Привет, — удивился Макар, — я еще и виноват. А что за блажь обязательно из дома забирать?

— Разнарядка такая… Хорошо, что сегодня случай подвернулся. А ты как будто не знал, что так кончится? — ехидно уточнил гость.

— Так, что теперь плакать, что ли? Лера, привет! Ты не знаешь, кто это приходил и огрел меня по голове?

— Все должно было быть не так! —  ее голос крался тихо и нежно. — Я прихожу с работы, ты трезвый, с приготовленным ужином встречаешь уставшую любимую, ушастые накормлены… Лера вдруг крикнула так, что Смерть охнул: — А ты сорвался! Опять… Кстати, где Сара с Лоском?!

— Не знаю…

Из ванной комнаты жалобно тявкнул Лоск. Лера нахмурилась.

— Стоп! Кто приходил?!

— Я из-за вас выбиваюсь из графика! А я уже сам не молодой, как видите! И у меня, между прочим, тоже нервы! — заскрипел Смерть.

—Хочешь кофе?

— Что?! — переспросил он. Очки съехали с переносицы.

— Кофе! Эфиопский, хороший! — Лера встала и сняла пальто, принесла пирожные. — Угощайся, только сварила. Кстати, плеснуть тебе коньяку?

— С каких пор у нас коньяк? — удивился Макар.

— Привыкла, пока тебя ждала из психушки. Ты скажешь, наконец, кто к нам приходил? Лера выпустила животных из ванной, — они сразу забились под диван. Смерть попытался вяло сопротивляться:

— Я на работе, — но Лера отмахнулась:

— Нельзя так изводиться! Ты видел себя в зеркало? Худой, бледный, это от переутомления! Дай пульс… Беречься надо. Расслабляться иногда, — продолжала консультировать хозяйка, подливая коньяк из серебристой фляжки в крохотную рюмочку. — Сходи в спа, чтоб тебе твои косточки размяли, на массаж, ванны попринимай. И для души… Слушай, а ты никуда сейчас не торопишься? — неожиданно воскликнула она. Размякший от коньяка, Смерть прошуршал, что до восхода совершенно свободен. Макар ободрился:

— Тогда поехали с нами! Погуляем напоследок. Я такой клуб знаю — там до утра рок играют вживую!

Они поднялись. Лера подошла к Смерти вплотную, прошептала в остроконечное ухо:

— Давай продолжим там, у меня еще есть вопросы, если ты не против…

Ранним утром,  уставшие от безумных плясок, поддерживая друг друга, Смерть и супруги ввалились в комнату.

— Фу-у, в жизни так не гулял! — Макар упал в кресло, — может, хоть после тебя, старик, отдохну. Ну что, погнали теперь?

— А вот фиг тебе! — мстительно зашелестел пьяный Смерть, садясь в другое кресло. — Не стоит у меня сегодня. Так что графоманить тебе еще довольно долго… Увы.

В ответ на поднятую бровь Леры, Смерть пояснил:

— У меня годограф! Вы же меня опять совершенно выбили из него. Так что подождешь меня, а ты, умница, еще потерпишь. Пойду я за более дисциплинированными кандидатами… Холостыми.

Он тяжело поднялся, поправил перед зеркалом капюшон. У самого порога обернулся.

— В следующий раз приду внезапно. Однажды… —  он икнул. — Р-ано утром… Когда, говоришь, в том клубе снова живой рок?..

Заступивший на смену пожилой врач сразу вызвал у Макара прилив позитива тем, что зашел в реанимационный зал улыбаясь, напевая себе под нос: «Не ходи к нему на встречу, не ходи…», и тут же стал флиртовать с медсестрой. На очередной забор крови он подошел к кровати, и спросил про катетер. Нахмурился, осматривая Макара и бормоча: «Дай дураку стеклянный хер…» Оказалось, при установке катетера переломилась трубка. Заподозрить на смене это должны были сразу, но не заметили или отмахнулись.
—  Ну что, молодой человек, нравится у нас?

Макар поёжился, еле задвигал немым языком.
— Жаловаться пока не на что, но задерживаться не хотелось бы.
— Это правильная диспозиция, такие пациенты нам нужны. А вчера при смерти был… Поверни голову налево. Так. Как у Леры здоровье?
— Спасибо, хорошо. А откуда?..
— Ну и гуд! Не ходи к нему на встречу, не ходи…
Во время этой непринужденной беседы он выполнял манипуляции по удалению старого катетера. Потом вводил новый. Макар был в курсе: когда врачи начинают беседовать с тобой на отвлеченные темы, значит сейчас будет больно. По этой причине отвлечься он не смог. Сначала мужественно терпел, хотя слёзы сами катились по щекам. И в один момент не выдержал, застонал. Врач пропел:
—  Да ладно.
— Ага… больно же!
— Зато бесплатно! А-а… У него гранитный камушек в груди…

Он очнулся на выходе из ломбарда с начищенным до блеска обручальным кольцом на пальце. «А если и правда, взять, и стартовать со смерти?..» — эта роскошная мысль так ему понравилась, что Макар свистнул, мечтая: «Следующую жизнь прожить задом наперёд. Начать со смерти — сразу одной проблемой меньше. Материализоваться в богадельне, с каждым днём чувствуя себя всё живее и лучше. Потом тебя выдворяют с треском, потому что ты слишком здоров. Побыв на пенсии, начинаешь работать и в первый же день тебя чествуют и несут подарок. А, чёрт?..»

Внезапный карачун и последовавший за ним разворот писателя не испугал, но вначале его вывернуло «Финляндией» за углом чебуречной. А потом всё и началось. Ничего не подозревая, Макар с каждым днём ощущал прилив сил. Он уже спал без кошмаров, хотя сперва его повеселили сны, в которых калека вылезал из-под колес грузовика, пятился назад на обочину, и сразу обрывался его, Макара, детский крик. Селедка слетала с хлебца и заплывала в холодильник, хрустальная рюмка удалялась от губ в черноту, прощально освобождаясь от белой королевы его горького прошлого. Проблемы разрешались сами собой. Только один день, когда Макар получил удар в затылок от незваного, но знакомого гостя, не повторился обратно, и это его беспокоило. Тревоги по этому поводу исчезли совсем, когда однажды утром радостная жена поцеловала его как прежде, и перед Макаром пронеслось недавнее событие — уход с позором из анонимных алкоголиков. А картина изгнания из психбольницы после признания симулянтом просто вдохновила его. Захотелось на рыбалку, на лошадь, на мотоцикл. До дрожи. Как в юности. Какое-то время Макар пожил на пенсии по инвалидности, а когда ее лишился, начал работать айтишником, где в первый же день его как-то странно чествовали и забрали дорогой японский спиннинг. Больничные листы из-за пьянок возвращались в поликлинику, на работе он все больше и больше приобретал авторитета, пока не стал старшим менеджером. Секс с женой достигал такого разнообразия и высот, что Макар испугался за свою выносливость. В ванной он с почти детской радостью наблюдал уменьшение живота и рост мускулатуры. Только однажды Макар с горечью увидел, что его любимая уходит от него к первому мужу, и почувствовал, как убийственная ненависть того постепенно становится наглостью владельца недосягаемого для Макара совершенства и красоты. Ухмылка, плечи, движения и повадки его что-то напомнили, но другая печаль отвлекла от этих мыслей — он разлюбил писать.

Началось с того, что его выпроводили из редакции вместе с рукописью и убийственной рецензией на повесть, которую он писал пять лет. С каждым днем он все больше и больше ненавидел свои тексты, писательство становилось невыносимой повинностью, — и в один из дней Макар понял, что не напишет больше ни строчки. Радость фейерверком взорвалась в нем от этой мысли. Он всё возрождался. Работал еще лет тридцать, пока не помолодел до того, что начал наслаждаться бездельем: вечеринками, вином, бурным сексом с университетскими подругами. Это подготовило Макара к старшим классам школы, когда ушла первая любовь. Затем он коротал беззаботные дни в играх, ни о чём не заботясь до самого рождения. Проведенные девять месяцев в уютном спелеосанатории с центральным отоплением и едой, поставляемой в номер, были самыми лучшими в жизни Макара. С каждой неделей в здравнице становилось всё просторнее. Бессмысленнее и проще.

И однажды Макар пересуществился в оргазм. Судорогой сотрясло тело. Он лежал в нелепой позе на полу. Знакомая девушка Лера слизывала густую кровь, льющуюся из его разбитого лба.

Фото: helene.kerisit