Максим изучил весь цветочный ассортимент и выбрал каллы. Так стрёмно это первое свидание. Всего-то букет покупает, а уже вспотел весь. Надо было у брата взять его Old Spice, он, похоже, убойный. Вообще, если без ущерба для кармана, то три, но он возьмёт пять. Потому что это и правда важно.
Она пришла к ним в класс в сентябре и начала ходить с Генкой. И это была жесть, потому что Снежана ему сразу понравилась. Ходили они, ходили, а потом перестали. И тут как-то в столовой он случайно перед ней в очереди оказался за булками. Ну, неслучайно, конечно, но, в общем, он купил две обсыпные с маком и одну отдал ей. С этого и началось. То конфетами её угостит, то ручку свою отдаст. Генка с Юлькой уже встречался, без объяснений обошлось. Народ, понятно, ржал, но по-тихому, потому что с братом его связываться никто не хочет. Да Максим и сам тоже может так-то, если надо, но просто вроде Снежану никто не буллит, ему в глаза ничего не говорят. Зачем лишний раз?
К памятнику Маяковскому Максим пришёл на двадцать минут раньше. Лучше уж подождать спокойно, в смартфоне позалипать, заодно подмышки просохнут. Для этого Максим даже начал по очереди размахивать руками, перехватывая каллы то правой, то левой. Снежана опоздала для приличия, на тринадцать минут. Цветам обрадовалась, похрустела уголком весёлой, праздничной упаковки, поцеловала Максима в щёку.
Пошли по Большой Садовой, завернули в сад «Аквариум». Из-за карантина театр закрыт пока, а так бы он билеты на что-нибудь купил по-любому, уж свидание так свидание. ОГЭ, правда, ещё сдавать, но он пока дома сидел, всё уже перечитал на десять раз. Брату в этом году поступать, а им со Снежаной ещё через два года, успеют доучить, если что.
Остановились у фонтана. Сатир, кажется, бронзовый, со свирелью, из свирели вода струйками идёт. Снежана вдруг фыркнула:
— Ну и талабонька у него.
Максим не понял:
— Да свирель же вроде бы. Нет?
Снежана рассмеялась:
— Вверху-то свирель. А внизу?
Максим почувствовал, как у него опять намокают подмышки, и посмотрел на живот сатира. Ничего особенного вроде. Снежана не сдавалась, поджала губы в полуулыбке, то и дело всхихикивала, закатывала глаза, вздыхала. Максим понял, что у него начинают гореть щёки, и не выдержал:
— Что такое талабонька? Я думал, дудки эти, ну, свирель, музыкальный инструмент.
Снежана ещё громче засмеялась:
— Свирель? Ну, камон. Ты правда не понимаешь?
Максим помотал головой. Снежана посмотрела на его раскрасневшееся лицо как-то с прищуром, по-взрослому и тоном детсадовской нянечки сказала:
— Это то, что есть у всех мужчин внизу, между прочим. Или ты на своей свирели ещё ни разу не играл?
При этом Снежана зачем-то потискала большим и указательным пальцами жёлтый пестик одной из калл и насмешливо глянула на Максима.
Максим, наконец, понял, и ему показалось, что вся кровь в его организме прилила к щекам. Господи, ну сказала бы «член» или «хуй» тогда, а то талабонька какая-то! Сроду он такого слова не слышал, где она его взяла? А ещё со свирелью этой, пипец. И что тут, вообще, смешного? Ну, да, не было у него девушки никогда. Надо ржать, что ли, из-за этого?
Они уже шли по Большой Садовой в сторону музея Булгакова, Снежана громко что-то рассказывала, а он что-то вяло ей отвечал и даже не вырвал свою ладонь, когда она взяла его за руку. Зачем показывать, что чувствуешь на самом деле? Ну, не было у него девушки ни разу, только не Снежанино это дело.
