В середине июля 2021 года в Одессе состоялась церемония награждения победителей пятого сезона Одесской международной премии им. Исаака Бабеля. Дипломантамим конкурса стали Денис Гуцко, Дарья Зверева (Россия) – за рассказ «Бывшая Мальцева».
Ничего этого не случилось бы, не заявись к Алине Сёмушкиной (в замужестве Мальцевой) эта сладенькая шатенка на сносях – Мальцева Оксана Алексеевна. Двадцать четыре года. Тридцать вторая неделя. Ленина, 12, кв. 12. УЗИ с допплером по направлению из районной консультации.
Алина дважды перечитала фамилию и адрес, шевеля губами, как первоклашка над букварём.
Об этой самой квартире – двенадцать-двенадцать – в ипотеку под льготный процент (большая лоджия, окна на тихий двор) Алина, тогда ещё Мальцева, мечтала незадолго до скоропостижного развода, двух лет не прошло.
«Стало быть, сам взял? Раскорячился, значит, для молодухи. Ну и дела».
Проводить УЗИ беременной жене своего бывшего мужа – вот уж к чему Алина никак не была готова. Самые жуткие кошмары, которых после крушения брака у неё накопилось на многосерийный хоррор – с отрезанными головами и заброшенными колодцами – блекли в сравнении с этим.
– Только, пожалуйста, пол не называйте.
– Что?
– Пол ребёнка. Мы решили не выяснять. Чтобы сюрприз был. Нам всё равно, кто родится.
И тут садануло под дых – так, что пришлось опереться о край стола. Закружилось беспощадное эхо: мы, родится, сюрприз. Еле справилась с пересохшим – будто кирпичной пыли глотнула, горлом.
– Стелите пелёнку. Ложитесь.
Пока пациентка возилась у кушетки, отдуваясь и невыносимо шлёпая подошвами – сороковой размер, не меньше – она постаралась взять себя в руки. «Ничего особенного. Новая жена бывшего мужа. Подумаешь. Я взрослая современная женщина». Алина тщательно поправила маску – плотней прижала проволочную вставку к переносице, поддёрнула нижний край – как делала, входя в инфекционное отделение, и зачем-то проверила, застёгнута ли предпоследняя пуговица на халате: постоянно расстёгивалась. Хлопнули одна за другой одноразовые перчатки на запястьях. «Хорошо, что в маске», – подумала она, надрывая упаковку с медицинским презервативом.
– Раздвиньте колени, – скомандовала тихо, направляясь к кушетке и подталкивая перед собой табурет.
Самообладание возвращалось к ней.
Устроив на табурете свой несколько раздавшийся за время одинокой жизни зад, бывшая Мальцева склонилась к нынешней – и вдруг осознала со всей безысходностью, что сейчас ей придётся заглянуть туда, куда в самом сокровенном смысле заглядывал Георгий Мальцев, человек, с которым она сама собиралась построить идеальную семью, состариться и выплатить ипотеку. Она невольно зажмурилась, и тотчас перед глазами её полыхнули белоснежные голуби, выпущенные в солнечное майское небо на ступенях районного ЗАГСа, каравай на вышитом бабушкой Тоней рушнике, свадебный обед с тремя сменами горячего, и дядя Боря с тётей Наташей, поющие дуэтом «Если б не было тебя», и подаренный ими сервиз с голландскими пейзажами.
Пациентка сдавленно крякнула.
– Мышечный тонус хороший. Околоплодные воды в норме. Длина плода четыреста двадцать четыре сантиметра. Вес тысяча девятьсот двадцать грамм, – привычно перечисляла она. – Патологий не наблюдается. Скорость пуповинного кровотока… Частота сердечных сокращений… Здоровый…
Запнулась и, поразмыслив, решила всё-таки не портить Мальцеву сюрприз – тем более что это было чревато скандалом, а ей хотелось поскорей выпроводить пациентку.
– Здоровый ребёнок, – закончила она. – Можете одеваться.
У Мальцева будет сын от двадцатичетырёхлетней Оксаны со ступнями Фродо Бэггинса. Дорого бы заплатила она за то, чтобы этого не знать.
Не знать, забыть, стереть из памяти бывшая Мальцева хотела бы многое. Но память не отпускала, цеплялась за крепкие Гошины плечи, на которых никогда не будет сидеть её ребёнок, плечи, которые не сумели быть ей опорой в радости и горе, богатстве и бедности, болезни и здравии. Он так и не вернулся за своими удочками, которые она до сих пор по привычке протирает, убираясь на лоджии. Его объяснение причины развода – «Нет, ну ты окончательно крышей поехала» – не объясняло ничего. Алина прекрасно понимала – сердце никогда не обманет: всё пошло прахом из-за трёх сорвавшихся беременностей (о третьей она Гоше не сказала, но он наверняка догадывался). Какой мужик останется с женщиной, неспособной исполнить главное предназначение? Так и не решился высказать суровую правду, предпочёл мелочные отговорки.
«Как же они живут?», – она вдруг поняла, что не видела ВКонтакте фотографий Гоши с Оксаной, да и статус «женат» он не выставил. «Всё-таки я бы с собой не позволила так». Она регулярно захаживала на его страницу, такую же необжитую, как прежде, и всё это время была уверена, что в жизни бывшего ничего не изменилось. Такое положение вещей немного примеряло её с крахом семейной жизни. И вдруг – здравствуй, Оксана Мальцева. Притопала, и не выставишь за дверь.
– Можно забирать?
Она кивнула, но та продолжала стоять перед ней, дожидаясь чего-то. Алина протянула листок заключения и только тогда заметила, что расписалась по-старому – и завиток заглавной «М» вышел на редкость размашистым, отчеркнул полстраницы.
В понедельник, стоя на кабинетных весах и ужасаясь последствиям выходных, бывшая Мальцева ощутила, как хищно и яростно толкнулась в ней неожиданно зрелая, налитая воинственной силой обида.
Так не честно.
Так не должно быть.
Они будут выбирать детскую кроватку и распашонки, а она со своими тремя выкидышами возле каждого мужика чувствует себя продавцом битого жигулёнка.
– Серьёзных поломок не было?
– Да так, по мелочи.
Развод надломил её не потому, что на Мальцеве свет клином сошёлся. Дело было в общем-то не в нём. Мальцев, Петров, Сидоров. Мужики и сами – как автомобили: есть добротные седаны – дом-работа, работа-дом, есть брутальные внедорожники – сосны, слякоть, шерсть охотничьего курцхаара на сиденьях, есть праворульная экзотика, полная щекотливых нюансов, есть идеал машины – минивэн. Есть автоваз. Разный комфорт, разная скорость, надёжность разная. Но все они – так или иначе – везут. Доставляют тебя в вожделенную точку Б. Даже небезопасный родстер. С Мальцевым она оказалась в ситуации, когда прекрасно распланированная – всё как у людей, без происшествий – поездка, внезапно закончилась тем, что водитель высадил её на заброшенной сельской грунтовке и, выкрикнув невразумительные ругательства, ударил по газам.
– И что же нам теперь делать? – сказала мать. – Шесть лет с этим козлом потеряла.
И после этого о зяте не вспоминала.
Но стала часто приходить в гости, то со сладкими пирожками, то с котлетами по бабушкиному рецепту – с тёртым сливочным маслом, на задушевные разговоры, любой из которых мог оборваться скорбным вздохом: «в твои-то годы».
– А кому нужна больная баба? – договорила она однажды. – Курить не нужно было в институте. И рейтузы зимой надевать.
Они прибирались тогда на бабушкиной могилке – и на словах о рейтузах Алине показалось, что бабушка Тоня на помутневшем мраморе растерянно сморгнула и перестала улыбаться.
Все они теперь были заодно: живые, мёртвые, знакомые, коллеги, соседки, маникюрши, родичи, с которыми видишься на свадьбах-похоронах или встречаешь случайно в Сбербанке. Самые неравнодушные брали под локоть, заглядывали в глаза.
– Ну, ничего, ещё сложится. Поздновато, но отчаиваться нельзя. Не старая ещё. Но ты с этим не тяни. Не молодеешь. Но от кого попало тоже не стоит. Думай, Алиночка, время-то идёт. Часики тикают.
Мечтать о семейном счастье бывшая Мальцева начала лет с пяти. В старших классах и впоследствии в институте мечты оттачивались и шлифовались. Менялся с годами фасон свадебного платья – утончался силуэт, уходили кружева – включались в список гостей и вычёркивались из него подруги, в букете невесты розы уступали пионам, вместо вальса из «Анастасии» для первого танца молодых звучал Фрэнк Синатра, Селин Дион и снова Фрэнк Синатра. Одно оставалось неизменным: она хотела сына. И имя ему выбрала раз и навсегда – Николай, в честь легендарного прадеда, сгинувшего без вести на войне, одно-единственное фото «ненаглядной жене и дочке, до скорого свидания после полного разгрома оккупанта». Статный, большерукий, ямочка на подбородке.
Мальцев на прадеда был совсем не похож. Но в простодушном балагурстве за праздничным столом, в усидчивой страсти к окунькам и карасикам Алине виделся верный семьянин, хороший отец для Коли.
– Собери-ка нам, мать, бутербродов. Мы с Колей на рыбалку сгоняем.
Желать материнства столь вдохновенно, почти наяву ощущать, как оттягивает руку драгоценная тяжесть малыша – и остаться ни с чем. Обворованной собственным телом. Хватило бы и этого, но нет – судьба припасла изощрённую издёвку: день за днём устрицей пропускать через себя океан чужого счастья.
– Ой, доктор, это ножка? Ой! Покажите ещё, пожалуйста, покажите!
Поздравлять их. Снабжать советами. В граммах и сантиметрах расписывать чей-то триумф.
И даже если изловчиться – найти такого, который примет, поможет запрыгнуть в уходящий вагон – ни за что не спастись от ядовитой участливости и слова-уродца «старородящая».
Новый, решающий поворот истории закрутился со звонком матери.
– Ну что?
Судя по ударному зачину, Виктория Евгеньевна была настроена на серьёзный разговор: за выходные Алина так и не перезвонила. Но вместо того чтобы перехватить инициативу и, погасив праведный гнев извинениями, подкинуть матери какую-нибудь нейтральную тему, она позволила ей развернуть аргументацию.
– И так нервы из-за тебя ни к чёрту. Постоянно переживаю – что ты, как ты. Думаю. Сорокоусты, вон, заказываю. Как же так, с пятницы! С пятницы маме не перезвонить!
Алина слезла с весов, поставила телефон на громкую связь и, сунув его в нагрудный кармашек, легла на кушетку.
– А вдруг меня на скорой увезли? Вдруг я тут с инсультом! Были б у тебя дети, муж хотя бы, я бы поняла, занята. Господи, прости! С пятницы минутки на мать не выкроить!
Она закрыла глаза – а когда открыла, на стуле перед кушеткой сидел Николай Каренович.
– Вам нехорошо?
Заведующий смотрел с некоторой опаской и одновременно смирением – как сморят на молодого сотрудника, за которым вдруг обнаружена административно ненаказуемая, но вопиюще легкомысленная блажь вроде интимных фотографий в соцсетях.
Она поднялась с кушетки, вынула умолкший телефон из кармашка, пояснила:
– Мама.
Задетый локтем, со стола слетел флакон с антисептиком.
– А почему, стесняюсь спросить, вы приём не начинаете? У вас там очередь уже волнуется, – Николай Каренович вздохнул. – Пятнадцать минут, как приём идёт.
– Да-да. Я сейчас, – потянула из подставки шнур с датчиком УЗИ.
Отсоединившись от шнура, датчик свалился на пол. Она подняла его и сунула обратно в подставку. Николай Каренович, шагнувший было к двери, вернулся.
– Идите-ка домой, – он переложил датчик в «грязную» кювету. – Ваших пациентов Бурцева заберёт.
Так, вопреки собственному желанию и, что немаловажно, без каких-либо планов на день, бывшая Мальцева оказалась в неурочное время дома. Закрыв за собой дверь, она вынула из кармана телефон и включила экран. Пропущенных вызовов не было. Экран погас. Телефон озлобленно молчал. Она прошла на кухню.
«Нечестно», – подумала устало.
Ткнула кнопку электрического чайника, достала из шкафа пачку печенья и опустилась на стул. Взгляд ее упал на открытый ноутбук. Она разбудила его мышкой, не вчитываясь, пролистала новости на «Яндексе» и, еще не до конца понимая, зачем ей это, набрала в поисковой строке: Мальцева Оксана Алексеевна. Переходя по первой же полученной ссылке на страницу «ВКонтакте», она уже знала – зачем.
– Черт бы вас всех побрал.
Профиль «ВКонтакте» оказался закрытым.
Она вернулась в поисковик, но ничего стоящего запрос больше не приносил – ни Facebook, ни Instagram, ни «Одноклассники».
– Ах ты ж сучка шифрованная.
Набрала регистратуру.
– Валя, это я. Найди мне, пожалуйста, Мальцеву Оксану Алексеевну. Ленина, 12, квартира 12. Да. Обещала пациентке перезвонить, забыла.
Запрос по номеру мобильного вывел на «Ярмарку мастеров»: под ником «Легкокрылая» Оксана продавала украшения в этностиле – птички, лошадки, цветочки.
– Обалдеть, – констатировала она и, презрительно прыснув, обратилась к Мальцеву. – А когда-то умничал: приличная женщина носит золото и платину. А у самого теперь баба в перьях.
Пролистав ассортимент Легкокрылой, написала в личку: «Добрый день. Хочу приобрести у Вас серьги «Отблески зари» в бирюзовом исполнении».
Спустя два часа она вышла из маршрутки на улице Ленина.
Смех подкатывал от одной лишь мысли, что дома окажется Гоша.
– Алло, Оксана? Я подхожу. Подъезд первый?
– А подходите к скверу, пожалуйста. Я тут погулять вышла. Серьги со мной.
«Да что ж такое!», – огорчилась бывшая Мальцева, сворачивая к скверу и судорожно пытаясь подыскать предлог, который позволит попасть в двенадцатую квартиру.
Обхватив обеими руками живот-дирижабль, будто иначе не укротить его капризную аэродинамику, Оксана плыла вдоль стриженых по линейке кустов – и во взгляде её отчётливо читалось: «У меня есть всё, видишь?».
Предстояло разыграть внезапное узнавание. Меньше всего ей хотелось сейчас играть. Но иначе к Мальцевскому гнёздышку не подобраться.
Короткая пантомима умиления – ах, вы беременны, какая прелесть – и вот они в метре друг от друга.
– Вы Оксана?
– Добрый день. Вы Алина? Вот здесь будет удобно. Примерите?
Она примерила. Включив фронтальную камеру и разглядывая себя в телефоне, как в зеркальце, крутанула головой. Перья заходили ходуном в плавно качнувшихся кольцах.
– Вам идёт.
– А знаете, я бы, наверное, ещё и красные взяла.
– Не могу, к сожалению. Просили отложить до завтра. Постоянная клиентка.
«Сегодня не судьба».
– Ой, а я же вас вспомнила, – бывшая Мальцева радостно удивилась, вышло вполне убедительно. – Вы на приём ко мне приходили. Точно! Допплер. На той неделе.
Оксана присмотрелась и неуверенно кивнула.
Бывшая Мальцева почувствовала, что теряет тактическое преимущество.
– Я ещё смотрю, думаю, вроде она.
Отвела взгляд, вздохнула, как бы решая – говорить или нет.
– Вы простите, я, наверное, резковата тогда была. У мужа в телефоне переписку нашла. Кобелирует там с одной. В общем… в тот день я была не в форме.
И плечами пожала. Ироничная, лёгкая. Мужская измена – не повод для длительных расстройств.
Оксана выслушала с вежливой полуулыбкой. Непрошеная откровенность постороннего человека её не тронула.
Настало время разыграть козырь.
– Знаете… Мне немного неуютно… как я держалась тогда… Совсем для меня нехарактерно. Если что-то вам нужно, вы звоните.
Вынула из сумочки визитку.
– Где рожать, выбрали? Если что, могу к нашему заведующему определить. К Николаю Кареновичу, конечно, очереди за год занимают. Но я устрою. У нас с ним хорошие отношения.
– Ой, спасибо… Мы, в общем-то, выбрали… Я с Гошей посоветуюсь.
План, казавшийся безупречным на кухне, в маршрутке по дороге сюда – и даже минуту тому назад, когда она вдевала серёжки в уши, обернулся пшиком. Оставалось поскорее забыть, разогнать удушливый морок, вернуться обратно туда, где нет никакой Оксаны Алексеевны Мальцевой, беременной мальчиком – четыреста двадцать четыре миллиметра, тысяча девятьсот двадцать грамм.
Постепенно отпускало. Перестал будить по ночам крик младенца под боком – такой настоящий, от ужаса долго не могла вдохнуть, проглотить окаменевший воздух: «Боже! Придавила во сне! Уложила с собой и – придавила!». Выбросила фату – последнее, что хранила со свадьбы. Предметы не ускользали из рук. Животы не вгоняли в ступор. «Раздевайтесь. Располагайтесь. Посмотрим, что там у нас».
Теперь ей было стыдно вспоминать, как она кинулась выслеживать, как рвалась в квартиру Мальцевых. Наваждение. Нужно жить дальше. Выбираться из хаоса. Для начала она основательно убралась в квартире: постирала и погладила шторы, сняла и вымыла люстру, высадила на балконе петуньи – сиреневые вместо привычных белых. Натирая нашатырём зеркало туалетного столика, заметила квадратный пакет из крафтовой бумаги. «Почему я их не выбросила?», – подумала она. Опрокинув пакет над раскрытой ладонью, Алина поймала тонко звякнувшие серёжки, надела их и посмотрела в зеркало так, как могла бы смотреть на мужа Оксана, продемонстрировав ему две заветные полоски на тесте. В прихожей раздался знакомый затяжной звонок. Алина пошла открывать, удивляясь про себя тому, что мать явилась вот так вдруг, без предварительных мирных переговоров.
В левой руке Виктория Евгеньевна держала веник – новый, стянутый сеткой, в правой – свою любимую базарную сумку со слонами.
– Вот, – сказала она, вручая дочке веник. – Купила хороший. Твой, я в прошлый раз видела, облез совсем, на выброс.
– Спасибо.
Мать вынула из сумки тапочки, переобулась и принюхалась.
– Зеркала натёрла? – одобрительно отметила она. – В чистой квартире и жить приятно. Котлет тебе нажарю, – крикнула уже из кухни, пока Алина искала, куда бы пристроить новый веник. – Мяско свежее, духовое. Молоко, хлеб, яйца тоже взяла. Масло из морозилки, ещё не растаяло.
Алина пристроилась возле подоконника, мысленно повторяя привычное: «Это скоро кончится. Это не насовсем».
– На, выкладывай. Что за ерунду ты на уши навесила? Яйца осторожно!
Передав Алине сумку с продуктами, Виктория Евгеньевна открыла холодильник, деловито оглядела полки.
– Ну вот, – буркнула она удовлетворённо. – Знаю же, шаром покати.
– Не успела.
– Мясорубка в нижнем? Достань, мне наклоняться трудно. Фартук я возьму.
«Это скоро кончится, Аля».
Она сидела у окна, наблюдая за тем, как точными упругими движениями мать нарезает мясо – сначала говядину, потом свинину – и время от времени подавала признаки жизни, ограничиваясь междометиями и короткими безопасными фразочками.
– Что за серьги, Аля? У тебя же полно приличных.
– Да так, купила по случаю.
– Ну вот, ей-богу. Тебе что, пятнадцать? Сними. С души воротит.
– Сниму.
– А чего напялила? Те, что я тебе на тридцатилетие дарила, не потеряла ещё?
– В шкатулке.
– Вот и сними.
Виктория Евгеньевна крутила ручку мясорубки, перехватывая её то сверху, то снизу, чтобы сподручней было перемолоть попавшийся хрящ, вдавливала в металлическое жерло кубики мяса, говядину, за ней свинину, следом лук, размоченный в молоке хлеб. Алина прекрасно понимала смысл, который вкладывала мать в котлетный ритуал: он заменял одновременно и «дочка, я не обижаюсь», и «всё ещё можно исправить». Свинина, говядина, лук, хлебный мякиш.
– Что говорю, слышишь? У Юлии Семёновны есть знакомая, у неё дочь на прошлой неделе родила.
– Что? Кто? Юлия Семёновна?
– Тьфу! Ты слушаешь мать вообще? Юлии Семёновне семьдесят шесть!
– В семьдесят шесть?
– Да что с тобой? Юлия Семёновна своё отрожала! Я тебе про дочку её знакомой. Понимаешь?
– А. И что?
– Ну вот. Родила от мужчины… в общем, она у него получилась вторая помимо жены. Бизнесмен какой-то по строительству.
– Надо же.
– И у каждой от него по ребёнку. И каждой! – Виктория Евгеньевна воздела поблёскивающий от мясного сока палец. – Каждой… он тебе и квартиру, и машину, и полный, прости господи, пансион.
– И что?
– А то!
Мать сунула в мясорубку хлебную корку, крутанула несколько раз, чтобы согнать с винта остатки мяса, срезала ножом налипший на решётку фарш, вытерла о край миски.
– Я тут поразмыслила… может, тебе такого же завести? – драматически вскинув брови, она выдержала долгую, долгую, долгую паузу. – Всё лучше, чем сидеть тут одной в дурацких серьгах, – продолжила, оторвав кусок бумажного полотенца и оборачивая им левую, испачканную руку. – Ну, я так думаю. Не я одна. Юлия Семёновна права: времена такие. Воспитали бы сами. Он бы деньгами помогал. В школу бы хорошую пристроил. Жильё, опять же… Я же тебя воспитала. Без папаши твоего, дезертира, справилась. А там смотри. Думай. Твоя жизнь. Тебе решать. Ты чего масло-то не трёшь? Растает же совсем. Где тёрка у тебя? Вот не скажешь тебе, ничего сама не сделаешь.
Оксана позвонила в среду в обеденный перерыв. Неожиданно болтливая, с первых слов заискивающая.
– Алина Владиславовна, есть минутка? Можете говорить?
«Чего тебе ещё?», – подумала она, а вслух сказала:
– Да-да, конечно. Узнала вас.
– Вы визитку давали. Я тогда и подумать не могла. Всё же договорено было. Мы в пятом роддоме собирались. Алина Владиславовна, тут так неудачно получается. Наш доктор, Ирина Захаровна, внезапно в Сочи уезжает на конгресс. Какой-то акушерский. Вместо главврача. У того со здоровьем проблемы. Рожать не у кого. Вы предлагали с доктором помочь. Алина Владиславовна, очень будем признательны. Можете с Николаем Кареновичем договориться?
– Непременно. Давайте вечером созвонимся. Я наберу.
«Чёрт. Может, отказаться? Сказать, что не вышло?».
Но она вспомнила спиннинг, брошенный её дезертиром на лоджии – не исключено, что специально, чтобы маячил, цеплял за больное, вспомнила Коленьку – и решила: «Нет уж, горите в аду».
Вечером она позвонила Оксане и в красках расписала, с какими трудностями столкнулась, уговаривая заведующего, на какие ухищрения пришлось пойти – «соврала, что вы моя близкая подруга» – и под охи-ахи Оксаны, исполненные надежды и зарождающейся женской дружбы, перешла к деловой части, суть которой сводилась к приглашению явиться в клинику со всеми бумагами в любое удобное время.
Пока Оксана рассыпалась в благодарностях, бывшая Мальцева пыталась понять – знает ли собеседница, с кем свела её судьба, с кем она собралась роды устраивать. Если показала визитку мужу, знает наверняка. «О, так это ж моя бывшая!». И потом, конечно же, шуточки – жёсткие, скользкие. О ситуации, о ней самой. И тогда получалось, что Оксана играет тоже. Делает вид, что ей неизвестно, кто такая Алина Владиславовна. И тогда получалось – во-первых, что парочка сговорилась действовать скрытно, прятать Гошу за кулисой. «А где же наш папа? Почему не видно?». «Ой, да всё работает. Вы же знаете, как сейчас. Без выходных». А во-вторых получалось самое обидное – что Гоша с Оксаной решили ею воспользоваться. Пусть дурочка всё уладит, а потом, когда дело будет сделано, не страшно и Гошу Мальцева рассекретить. «Вот так совпадение! Это ты! Ну, давай, нас машина ждёт. Всех благ». Разумеется, если смотреть формально, она сама всё заварила. Но какими же нужно быть чёрствыми безжалостными людьми, чтобы как ни в чём не бывало принять этот вызов отчаянья, ответить столь цинично на спонтанный, жалкий, нелепый, самоповреждающий порыв женщины, оставшейся один на один с миром, в котором собственная мать считает, что она не заслуживает ничего большего, как стать номером четыре в списке самца-строителя. Был, впрочем, ещё один вариант: Оксана действует без ведома Гоши. Что могло означать только одно: все её «мы договорились, мы хотим» – фальшивый фасад. И близости между ними – ноль. Гоша и в новой семье сохранил привычку пережидать проблемы в камышах, под бульканье грузила и комариное нытьё. Но не могла же Оксана её не погуглить. На сайте клиники выложены дипломы и сертификаты, выписанные на Мальцеву Алину. А вот тогда уже получалось, что эта беспринципная большеногая тварь задумала над ней посмеяться.
Из списка знакомых Юлии Семёновны, которым та гордилась, как уходящий на пенсию заслуженный кадровик, бывшей Мальцевой однажды перепала Эльвира – потомственная гадалка, ведунья и медиум. Силы невероятной. Слава по всей Ростовской области. Дом с мраморной лестницей. Во дворе, для сеансов – ротонда в итальянских витражах. Впервые в этой знаменитой ротонде, под сияющим Зодиакальным кругом, она побывала после третьего выкидыша – и её пробрало насквозь, когда, положив руку на колоду карт, Эльвира педантично, начиная со студенческих лет, перечислила все её несчастья, точно назвала количество неродившихся у неё детей и, вынув душу пронзительным взглядом карих глаз, подытожила: «Сбежать он хочет. Но, может быть, успеешь». Алина тогда не успела. Мешочек с заговорёнными травами пролежал под матрасом без дела: собравшись уходить, Гоша так к ней больше и не притронулся.
Эльвира и в этот раз знала, что делать. Долго убеждать гадалку, что последние события взывают к возмездию, не пришлось. Всё было настолько прозрачно, что, едва коснувшись карт, Эльвира зацокала языком. «Дурные мысли о тебе вижу, девочка моя, намерения злые». Хорошей гадалке слова не нужны. Хорошая сама всё знает. И не чурается распутывать колтуны человеческих судеб. Тут убыло, там прибыло. По всем счетам придётся заплатить. От Эльвиры бывшая Мальцева ушла с верой в неизбежную кармическую справедливость и неприметной английской булавкой, которую в качестве тёмного подклада предстояло оставить в квартире Мальцевых.
В контейнере от киндер-сюрприза, тихо притаившегося во внутреннем кармашке сумки, булавка ждала своего часа, пока Алина с изобретательностью сказочного героя преодолевала расстояние, отделявшее её от статуса близкой подруги Оксаны. Первый визит к заведующему начался с того, что она встретила Оксану на входе и, бережно приобняв, проводила до самого кабинета. «Я же сказала ему, что мы подруги. Пусть видит», – улыбнулась она, пропуская Оксану вперёд.
– Николай Каренович! Вот моя девочка! Очень хотим у вас рожать!
Провожая обратно, задержала её на ступенях.
– Не уходи сразу. Немного постоим, как будто разговариваем. У Кареновича окно сюда выходит.
Оксана смущённо пролепетала, что не знает, как благодарить – и тогда бывшая Мальцева нежно и как-то очень доверчиво коснулась её запястья.
– Ну, может быть, чаю как-нибудь попьём.
В присутствии Оксаны – вслушиваясь в её смех, наблюдая, как та подтягивает резинку, в которою собраны волосы на затылке, она переживала неясные сомнения: может быть, нет никакого заговора, Гоша не в курсе, а Оксана не копалась в её дипломах на сайте? Но, оставшись наедине с собой, вновь обретала кристальную ясность мысли и уверенность в своей правоте. «Соберись. Не теряй бдительность. Не дай им и здесь победить».
Первый раз был недолгим, но исключительно удачным.
Оксана заглянула в её кабинет за пять минут до перерыва.
– Была у Кареновича. Сказал больше двигаться.
– Так, может, пройдёмся? Мне самой не помешает.
Она почувствовала себя счастливчиком в казино, который входит, ставит, не глядя – и срывает куш.
Потягивая травяной чай из эко-стаканов, они прогулялись по бульвару Пушкинской от здания клиники до публичной библиотеки. К концу прогулки она знала об Оксане если не всё, то самое важное. Университет бизнеса и права, специальность «маркетолог». Полгода стажировки в «Солнечном круге», первый новогодний корпоратив на левбердоне – и тут с репликой «Девушка, разрешите угостить вас шампанским» на сцену выходит Мальцев, чтобы, не откладывая дело в долгий ящик, ещё через полгода предложить ей руку и сердце. «Надо же, а со мной тянул до последнего, пидор». И сразу же – прощай, маркетинг, «муж сказал: сиди, рожай». В закупках зерна хорошо зарабатывают, может себе позволить. Бывшая Мальцева удивилась, что Гоша за два года не только успел чудесным образом освоить новую прибыльную профессию, отказавшись от копеечных заработков штатного электрика – но и столь радикально изменить взгляды на устройство семейной жизни, что даже стал походить на нормального мужика. Удивилась, разозлилась – но мысль о булавке в контейнере киндер-сюрприза мгновенно успокаивала, расслабляла, разливалась щемящим предвкушением.
– А подружки в «Тиндере» зависают, по клубам. Как замуж вышла, так и пропали, завидуют, – посетовала Оксана, и стало ясно: дело на мази.
Очень скоро от прогулок по Пушкинской они перешли к посиделкам в кафе, совместным визитам в маникюрный салон и, наконец, к ежедневной переписке в WhatsApp. Пересланное сообщение – фотография Оксаны с расплющенной о подушку щекой, снизу подписано: «Тот неловкий момент, когда обещала мужу секс, но уснула, как только увидела кровать». А в зеркале трюмо – лохматые мужские ляжки и клетчатые трусы. И всё, до ночи стучит в голове: «Мальцев похудел, начал носить «боксеры»».
Выбирать послеродовой корсет они отправились вместе.
На последнюю перед родами сладкую вечеринку – оказалось, что большеногая не только украшения мастерит, но и печёт на продажу – Алиночка на правах лучшей подруги была приглашена за два часа до начала, помочь украсить кремом капкейки и накрыть на стол.
В назначенное время, недельной бессонницей отполированная до финального блеска, игнорируя ультиматум матери сейчас же явиться к Семёновне, пока он не ушёл – или начинай заводить кошек, Аля! – опустошив две банки Red Bull и трижды проверив, на месте ли заговоренная булавка, с букетом королевских лилий она стояла на пороге двенадцатой квартиры.
– Ой, какие лилии! Обожаю! Как пахнут!
«Вот же сука. Как можно лилии любить?».
Улыбнулась накатившему на неё животу и вошла.
Оксана толкнула зеркальную дверцу шкафа-купе в прихожей, достала с полки глиняную вазу с плодово-ягодным узором.
– Проходи в комнату. Разувайся. Какая юбка классная.
– Люблю свободные.
– Гоша скоро будет. Сумку вешай или вон там бросай.
И замолотила пятками в сторону кухни.
– Ремонт шикарный! – воскликнула бывшая Мальцева, с сожалением отметив про себя, что туалет с ванной раздельный, а ведь напрашивалось в этой планировке: дверь ближе к углу и большой совместный санузел, даже джакузи помещалось.
Было бы проще, если бы в памяти её хранилась пустая бетонная коробка, по которой водил их риэлтор, взбивая подошвами пыль и похрустывая пупырями керамзита. Но каждый метр этого пространства она успела обустроить… теперь ей показалось, что и пожить здесь успела… вернее, там – там пожить, в другом несбывшемся мире… Из прихожей в гостиную арка без двери, сюда плитка под белый кирпич. Пуф, торшер. Здесь место для коляски.
– Ты где там? Чего не проходишь?
– Сейчас.
– Гоша дизайнера профессионального нанимал.
– Ремонтом вашим любуюсь, – вынула из сумки одноразовые тапочки, разорвала упаковку. – Я со своими, ничего? Привычка.
Держа на вытянутых руках вазу с пышно развалившимися лилиями, Оксана протопала к гостиной и, встав перед дверью, показала взглядом: откроешь?
Подошла и открыла. И – скорей, чтобы не успеть захлебнуться страхом, как перед прыжком с высоты, шагнула внутрь.
– Наконец-то познакомитесь. А то всё никак, – радовалась Оксана. – Через час обещал быть. Умотал к Серёжке, партнёру. Зашиваются. У них сейчас горячий сезон.
Светло-серые стены, огромная «плазма», кремовый ворсистый ковёр. По ковру рассыпана пёстрая мелочёвка: мотки проволоки, клубки ниток, стеклярус, пуговицы, лоскуты разноцветной замши. Установив вазу на журнальный столик, Оксана обернулась. Оглядела беспорядок и, шумно выдохнув – так, что бывшая Мальцева от неожиданности вздрогнула, начала опускаться на пол.
– Надо собрать.
Оказавшись в позиции штангистки, готовой взять снаряд, она вдруг завалилась на бок, встала на одно, потом на оба колена.
– Давай помогу.
Но Оксана уже сгребала в кучу своё рукодельное добро.
Шкатулка нашлась в кресле. Подхватила её и присела рядом – помогать.
– Всё прям из рук валится, – извинялась Оксана.
Настроение переменилось – сейчас расплачется. Сморщился, вот-вот задрожит, подбородок.
«Как знала! Что-то между ними не то».
Шарики стекляруса застучали, ссыпаясь в шкатулку.
– Нет, он много работает. Я понимаю. Деньги всегда в доме есть. Любая мечтала бы. Раньше ни разу не ссорились. До беременности. Ещё этот год у них на работе сложный. Какие-то разборки бесконечные. Он вечно какой-то… ходит, молчит сам с собой. Фитнес свой забросил. Нет времени совсем.
Бывшая Мальцева участливо кивала – слушаю тебя, подруга.
– Вчера пришёл, я лежала. Весь день с утра, знаешь… ни гулять не пошла… только есть вставала. Расплющило совершенно. Пришёл. Кричит: солнышко, я дома. Встала. А у самой в глазах всё плывёт, тут тянет, там колет. Сижу, не вышла встречать. Думаю, сейчас очухаюсь, две минутки. Входит в комнату. Вижу, уже кислый. Ну, началось. Уже чем-то накрыло. Как, мол, дела? Нормально, говорю, слегка придавило, сейчас встану. Ну, хорошо, говорит, раз нормально. И слышу по голосу – всё, приплыли. Как с того света. И на меня не сморит, глаза в сторону. И я, такая, понимаю… твою ж мать, там посуда в раковине за целый день немытая. Забыла помыть.
– Из-за посуды?!
– Что ты, Аля! Это реально пунктик. Если посуда немытая дольше, чем пятнадцать минут – о, беда, беда.
На поверку оказывалось, что хорошая работа если и улучшила Гошу Мальцева, то далеко не во всём. В прошлой жизни он не позволял себе такие фокусы.
– И, главное ведь, ни слова не скажет. Смотрю, к компьютеру своему пошёл. Включает «Танки», наушники напяливает. Дальше всё понятно. Можно не подходить. Гоша, что случилось? Гоша, ты на что-то обиделся? Гоша, не молчи. Хоть ты на уши встань, будет молчать.
– Вышла за танкиста – считай, вдова. Ну, то есть… это я как врач… в смысле, я хотела…
Но Оксана лишь махнула рукой – мол, ерунда, понимаю.
– Прижмёшь его – он сразу: всё нормально, давай не обострять. И вот хоть убейся.
– Помню, как же.
– Я что, мало денег приношу, не заслуживаю жить в чистоте? Это он как-то заявил. А посудомоечные машины, они же вредны для здоровья. Вот так! Ты не знала? Да! Там химикаты! И фастфуд мы не едим, там же непонятно кто непонятно какими руками готовит.
– Нет, ну уж это совсем!
– Ещё этот ролик дурацкий, скрытой камерой. Где повара в блюда плюют. Видела? Мы после него и в рестораны перестали ходить.
– Ну ты посмотри!
– А что жена беременная и еле, бывает, шевелится, это его не колышет. Встала, сделала!
Оксана привалилась спиной к креслу, удобней располагая поясницу.
«Оскотинился Гоша, – мысленно констатировала бывшая Мальцева. – Мне жизнь изгадил, теперь вот за эту взялся».
Она сначала удивилась, что изъяны семейной жизни Мальцевых не вызвали в ней ни чувства удовлетворения, ни облегчения, а потом испугалась: всегда на пути к справедливости искушение жалостью самое коварное. Она нашла в каком-то блоге.
«Соберись».
– Где-то здесь салфетки, – зашмыгала носом Оксана, готовясь к завершающим аккордам. – Клетчатые такие, цветные.
Подавая Оксане очередную салфетку, брезгливо принимая обратно набухшие комки, которые некуда было девать (и она расставила их клином по центру журнального столика), она повторяла про себя хлёстко и весело: «А как ты хотела? Только ноги раздвигать легко». Клетка превратилась в камуфляж. Бумажные шарики встали танковым взводом в ожидании команды «бой начинается».
Звук входящего сообщения поднял её на ноги, словно сигнал тревоги.
– Надо глянуть, извини, – бросила, выходя в прихожую.
Жёлтое пластмассовое яйцо она сунула в правый карман – удобней будет доставать.
В телефоне её ждало сообщение от матери: «Покупай лоток, Аля. Барсика в субботу привезу».
Выключила телефон, бросила на дно сумки.
Высморкав последнее, промокнув глаза, Оксана начала подниматься.
– Я же тебе квартиру не показала.
Перемена была быстрой.
– Со спальни начнём.
За нежданными излияниями последовала традиционная экскурсия по недавнему ремонту для вновь прибывших – лоджию мы с гостиной совместили, здесь теперь кроватка встанет, если комод убрать, а это спальня, я так долго цвет выбирала, не могла выбрать с первого раза, пришлось переделывать, хорошо, дизайнер подсказала…
Вежливо улыбалась, хвалила вкус хозяйки – и, ощупывая упругий пластик, присматривала место для булавки.
Если воткнуть в диван, скорей всего, быстро найдут. За шкаф бы приклеить, так скотч не прихватила – всего не продумаешь. Хорошо бы в цветочный горшок. Но на подоконниках ни единого цветка – что за люди! В супружеский матрас, конечно, ещё эффективней – можно было бы попробовать сесть на кровать, дескать, ах, какой мягкий, где покупали, и сунуть в боковину – но ведь рискованно под покрывало лезть. Опять же, и выскочить может из матраса, не успеет толком подействовать. В кресло, наверное. В обивку. Добраться до задней стенки. Туда редко кто лазит.
– Кстати! Там капкейки наши, наверное, готовы.
Похоже, расклад действительно поменялся – колесо фортуны, как и обещала Эльвира, начинало раскручиваться в обратную сторону. Как только вошли на кухню, Оксана всплеснула руками:
– Капец! Сахара-то нет! Крем же ещё делать.
Таймер духового шкафа мигал, отсчитывая секунды.
– Последнюю пачку уронила перед твоим приходом. Говорю же, всё из рук. Сахар по всей кухне сметала. Нужно за сахаром.
– Пойдём за сахаром сейчас?
На разделочной доске горка рубленых грецких орехов. «И куда, интересно, девалась его аллергия?».
– Нет, я схожу. Ты побудь тут. Через семь минут уже вынимать, – постучала ногтем в окошко таймера. – А то пересушим.
– Так ты сама пойдёшь?
«Если правда Барсика припрёт, отнесу Ирине Ивановне».
– Ты магазин где, не знаешь. Между домами там, сам чёрт ногу сломит. И, честно говоря, – Оксана виновато улыбнулась. – Хочу мимо парковки нашей пройти. Глянуть. Может, уже приехал. А то было несколько раз – вижу с балкона, проехала машина, а его потом целый час не дождёшься.
Продолжая рассказывать – теперь уже о том, как научилась готовить ягоды для украшения выпечки у модного кулинарного блогера, Оксана переодевалась в прихожей и всё никак не могла решить: белый сарафан, но там пятнышко на рукаве не отстиралось, или футболка с ромашками, но пузо будет выглядывать. Оксана переодевалась, бесстыдно уставив на неё лупоглазый свой пупок, и бывшая Мальцева понимала, что пока он её видит, нужно замереть – не разговаривать, не жестикулировать. Не раскрываться. Просканирует и уличит – тогда не избежать провала.
– Или всё-таки сарафан, – Оксана потянула с себя футболку.
«Да иди уже. У тебя всё либо мало, либо в пятнах. Тоже мне, мать».
Напомнив, что капкейки следует вынуть, как только зазвенит таймер, она ушла.
Тихонько накинув дверную цепочку, бывшая Мальцева, наконец, выдохнула. Колесо фортуны мелодично поскрипывало, набирая обороты. Барсик остервенело грёб в лотке под заботливым взглядом Ирины Ивановны. Голоса боевых товарищей в шлемофоне перекрывали хриплые басы форсированных двигателей.
– За что мне это всё?!
Бросилась в комнаты.
Здесь будет детская кроватка.
Нет. Нельзя. Дети – святое.
В спальне, не теряя времени, вынула булавку. Пустые жёлтые половинки сложила на кровать. Опомнилась, убрала обратно в карман.
Где-нибудь здесь. И пусть у него отсохнет.
Фотография в рамке привлекла её внимание. Оксана в обнимку с улыбчивым мужичком – белая рубашка с шортами – на фоне морского заката. «Брат, видимо, – догадалась. – Надо же, какая семейственная».
Матрас. Сейчас ничего не мешало.
Какая половина его?
На прикроватных тумбочках никаких подсказок.
Наклонилась, потянула верхний ящик. И тут же захлопнула. «Я буду мамой!», – выкрикнул ей в лицо огромный живот с розово-голубой обложки.
Стало быть, Гоша спит справа. Всегда выбирал справа.
Отогнула покрывало, приподняла угол матраса и одним движением, лаконичным и точным, как укус пчелы, впечатала булавку в упругую мякоть матраса.
Когда Алине было шесть лет, мама повезла её в Алушту, набираться здоровья перед школой. Бабушка ехать категорически отказалась: черешня в тот июль разродилась небывало обильным урожаем – а компоты сами себя на зиму не закроют. Жили в домике с белыми стенами. Стены были неровные и шероховатые – когда Алина рисовала, у неё получались такие же – и на солнце сверкали, больно было смотреть. Мама велела не трогать, потому что побелка может осыпаться. Но каждый раз, когда мама уходила на кухню, Алина, улучив минуту, накрывала ладонью меловую корочку, всегда очень сухую и тёплую – осторожно, едва касаясь, чтобы не испортить. И загадывала желание, всегда одно и то же – вернуться сюда опять. На хозяйской веранде ютились пышноголовые лимоны, по забору наперегонки бежали роза и виноград. После дождя всё это пахло плотно, пронзительно, пёстро – и Алина отправлялась гулять по двору, чтобы вдохнуть каждый аромат отдельно. У соседей жила лопоухая собачка Вжик. Услышав стук посуды, она прибегала посмотреть, что подают к столу и нет ли чего вкусного. Окна летней кухни открывались прямиком на море. Ужинали, разглядывая синие и красные угольки заката, усыпанные семечками парусов, а завтракать можно было на пляже. Как же пахло лимонами. Мама научила играть в «дурочка» и помогала собирать красивые камешки на берегу.
– Аля!
Ветер сорвал с мамы шляпу на пирсе, и она рассмеялась и сказала: «Русалке в подарок». Но на следующий день шляпа, обмотанная гирляндами водорослей, ждала их на пятачке за валуном – на их любимом месте. И Алина испугалась: русалка вернула подарок. Она промолчала, чтобы не показаться трусихой. Но в море в тот день не зашла. А главное, лимонами пахло всё сильней, до оскомины.
– Аля, ау!
«Не те лимоны, – думала она. – Не те».
Ей бы отдышаться. Выплюнуть вязкий приторный воздух.
Но поздно уже.
По воде плыли лимонные дольки. Море шипело в ушах.
– Аля! Слышишь?
Стук. Дождь, наверное. Стучит по жестяному козырьку. Как тогда. Она почти проснулась, но дождь так сильно барабанил по железу, ломился так напористо, что захотелось переждать, пока всё кончится, пока не стихнет, и, возвращаясь в ласковую дрёму, она нырнула с головой под одеяло – в нагретую за ночь серёдку.
– Аля, ты где?
