Дом с игровыми автоматами
Карманный фонарик в темноте подсвечивает лицо снизу. Кажется, что у рассказчика только губы и кончик носа, а выше — ничего. Черный провал. Если вглядеться, можно различить неясные очертания глаз без зрачков. Темнота слушает его шёпот.
— Одного мальчика в школе дразнили «лупатым». Да. У него были большие и выпуклые глаза. Ну, так что же, — говорил он сам себе, — зачем так унижать. Я бы никогда, например, не стал, даже если бы очень захотелось. Подло это… Жили они вдвоем с матерью, отца он никогда не видел. В школе у мальчика был один друг и несколько врагов. Больше всего мальчику доставалось от одноклассника Семёна. Он был выше и сильнее всех в классе, занимался сначала борьбой, потом боксом. Часто, завидев мальчика, он мог выкрикнуть: — Эй, здоров, вылупок! Шары не потеряй… Мальчик терпел и копил обиду. Этот Семён везде ходил с девушкой из старшего класса по имени Алла. Они были соседями в заводском районе. Семён привлекал девушку тем, что был крупнее и наглее всех ее сверстников, хоть и на год младше. Кроме глаз навыкате и тихой натуры мальчик имел обидно маленький рост и узкие плечи. Он понимал, что ему ничего не светит. Алла была длинноногой, стройной блондинкой с зелеными глазами, распущенными волосами и высокой красивой грудью. Эта грудь снилась мальчику по ночам. Никакого внимания на него девушка не обращала, но хуже того — она обидно хихикала, когда Семён поддевал мальчика. Это было невыносимо.
Однажды к ним приехал чешский луна-парк, и жизнь города сильно изменилась. Жизнь мальчика, так точно. Расположились приезжие в городском Парке имени 1 мая. До этого там можно было, разве что покататься на чертовом колесе, потанцевать на танцплощадке, попить ситро в кафе и сходить в комнату смеха с кривыми зеркалами. Теперь в городе его называли: «Парк первого рая». И было, за что. В тире за пять попаданий причиталась жевательная резинка с незнакомым, чудесным вкусом. Она была виде сигареты. Представьте… Вкус не пропадал даже через три дня. От щедрости, хоть и братских, но на самом деле буржуйских чехов были привезены невиданные, райские развлечения.
В парке появился яркий и шумный автодром. Очередь к нему не иссякала никогда. Во «Дворец страха» с ожившими мертвецами, кровавыми маньяками и скелетами нужно было въезжать на тележке по рельсам. Из колонок доносились песни зарубежной эстрады. А самый главный рай, мечта и наваждение, не только детей, но и взрослых города — игровые автоматы.
В дальнем углу парка с незапамятных времен стояло старое белое здание с колоннами, сильно выделяясь своей архитектурой среди советских построек. Широкие ступени лестницы, опиравшейся на арку, вели на второй этаж. Там в тени акаций расположился просторный балкон с колоннами и увитой плющом балюстрадой, полукруглыми арками и высокими окнами. До этого в доме была то ли бильярдная, то ли библиотека, потом его занимала администрация парка. Теперь на фронтоне красовалась вывеска с мигающими лампочками и чешскими буквами, из динамиков сладко пела «АББА», а внутри жужжали, щелкали, пищали и квакали на все лады невиданные чудо-автоматы. Аттракционы завораживали всех, кто впервые заходил в здание. Вход был бесплатным, а поиграть стоило пятнадцать копеек. Цена пустой бутылки из-под кефира. Здесь можно было, прильнув к перископу, сбивать торпедами корабли. Взяв ружье охотиться в джунглях на бегущего носорога. Держась за штурвал проводить самолет под мостом. Управлять гоночным болидом на экране, вцепившись в настоящий руль и давя на педаль. Воображая себя астронавтом, можно было управлять рычагами космолета, сажать его на чужую планету. Уже не говоря о футболе, хоккее и баскетболе на двоих под стеклянным куполом воображаемого зала. Большие фигуры персонажей мультиков приглашали малышню посидеть на себе, двигаясь, сверкая и напевая мелодии.
Мать мальчика редко выделяла ему деньги на луна-парк из небольшой зарплаты. Он побывал в заветном доме раза три-четыре, не больше. А хотелось каждый день. В свободное время он просто ходил посмотреть. Мальчик видел, как умельцы с просверленными монетами и привязанной к ним леской играли помногу раз бесплатно. Некоторые школы города даже проводили педсоветы, где учителя гневно осуждали аттракционы. Считалось, что деньги развращают детей. Но сделать они ничего не могли.
На второй этаж дома пацанам вообще нельзя было попасть. Во-первых, некоторые игры там стоили уже двадцать копеек. Во-вторых, до шестнадцати лет туда не пускали. Говорили, что там можно играть на деньги, что там в автоматах фотографии голых девиц. И всякую другую ерунду. Те, кто постарше, иногда попадали туда, но почему-то никто толком о таинственном зале рассказать не мог, и это еще больше распаляло мальчика. Скорее всего, их оттесняли от автоматов, набивающиеся туда, взрослые.
Перед тем злополучным днем мальчик подслушал разговор Семёна с Аллой. Тот приглашал ее завтра поиграть в доме игровых автоматов. Он был сыном какого-то большого начальника с завода, и деньги у него водились. Она согласилась, а мальчик совсем обезумел. Ему до чертиков захотелось с ними. Уже неплохо играя в большинство игр, он надеялся выиграть у Семёна во что-нибудь у нее на глазах, доказать, что он не простой, не лупатый, а умелый и ловкий. Не знал он, к чему это приведет.
Всё упиралось в проклятые деньги. Мать сетовала, что еле-еле в этот раз дотянет до зарплаты, но мальчик решился на страшное. Он вытащил из ее кошелька три рубля, не думая уже ни о чем. В парке было мало людей в этот рабочий день. Мальчик встретил парочку на подступах к знаменитому дому. Алла сегодня была прекраснее обычного. Изумрудная кофточка, облегая чудесную грудь, очень шла к ее глазам, тесная мини-юбка открывала красивые колени так, что у мальчика вспотели ладони. Но Семён с Аллой были не одни. Следом за ними шли еще трое парней из рабочего района. Двое из них, незнакомые мальчику, были постарше года на два, а третий — известный всей школе, отсидевший за кражу парень по кличке Брумла. В этот раз Семён ничего обидного не выкрикнул. Держа фасон перед парнями, он не стал размениваться на мелочи, просто снисходительно протянул мальчику руку. Алла кивнула, и они уже собрались зайти в дом, как один из парней стал требовать у мальчика деньги. Районные пацаны часто подкарауливали маменькиных сынков у дома с автоматами, чтоб поживиться. Милиция даже заставила парковых дворников сильно обрезать кусты вокруг дома. Так ей было легче отлавливать вымогателей.
Мальчик отпрянул, не особенно надеясь найти помощь у одноклассника. Получив от Брумлы короткий и сильный удар в живот, он согнулся пополам, задохнулся от боли. Третий обшарил его карманы, забрал три рубля, и на глазах Семёна с Аллой все трое отправились играть на деньги мальчика. Когда он выпрямился и вдохнул, — никого уже рядом не было. Мальчик сел на лавочку, он почти плакал.
Кто-то сбоку позвал его. Голос был мужской, низкий, с иностранным акцентом:
— Агов! Хлапец…
Рядом с лавочкой стоял и курил тонкую сигару странный человек. Мальчик, забыв, какие он только что придумывал страшные казни Брумле, парням из района, предателю Семёну, и даже высокомерной Алле, уставился, открыв рот, на незнакомца. Это был мужчина лет пятидесяти в фирменном джинсовом комбинезоне на голое тело и в черной косынке на мощной шее. На его плече мальчик увидел большую синюю татуировку в виде волка, держащего лапу на черепе. Окладистая черная борода и блестящая лысина довершали чудной вид. Он заговорил снова:
— Видел всэм вщехно, я все видел.
Мальчик собрался уйти, но мужчина остановил его жестом.
— Мам то тади на старости… Это… Как по-русски: я здесь главный. Хочешь, помогу тебе?
Мальчик пожал плечами. Он уже немного понимал по-чешски после того, как в прошлые посещения часто слышал разговоры служащих луна-парка. Но этого мальчик видел впервые. Мужчина выпустил кольцо дыма.
— Не бойся меня. Сам с детства ненавижу таких бастар. Я проведу тебя в зал, дам денег полный карман — грат си сколько захочешь. А тех я потрэстам… Накажу, да.
— Не, не надо, дядя… Я не возьму… Вы что, в милицию их хотите сдать? Да они сбегут от вас мигом… Не связывайтесь.
— Ниц не бойся. Бэз полициэ. Только обещай. Про вшехни ты немного мне помоц. Поможешь… То и вще. Соугласит… Соглашайся, хлапец.
Мальчик поежился от пронзительного взгляда.
— Не знаю… А что делать, дядя? Может, я не смогу…
— Когда я заведу их до другэго этажа, ты просто закроешь двэрэ вэнку… закроешь дверь снаружи. На засов. Там внутреннего замка нет. Мам то?.. Ну, это… Понял?
Мальчик еще пытался сообразить, способен ли он на такой договор, а мужчина уже насыпал ему в карманы большую горсть монет. Не успел он опомниться и сказать «спасибо», как ноги сами понесли его в заветный дом. Через несколько минут его обидчики и одноклассник предатель с девушкой Аллой, раскрыв рты наблюдали, как странный чех наклоняется к мальчику возле автомата «Морской бой», и говорит на ухо:
— Тут едно таемстви… Когда корабли зачнэ идти справа, ставь прицел в правый угэл. Только покажется — стискнэтэ гашетку. Забъетэ вщехны.
— Да, именно забью, всех вас забью! И мальчик направлял, как учили, и корабли взрывались. Снова бросал монеты, и опять стискивал, сцепив зубы и ликуя. Грохотали взрывы, плыли торпеды, играли марши, шла призовая игра, но мальчик этого не видел. Он все опускал монеты. Позади собрался народ. Семён ухмылялся, Алла не обращала на битву и на мальчика никакого внимания. Она скучала, сидя в углу на огромном утенке. Мальчику уже было все равно.
— А тэть, милая публикум! — хрипло заорал мужчина в комбинезоне. — Прошу вшэхни до другого этажа! Днэс мужи каждий! Можно всем! Праздник! Сегодня здарма!
Расталкивая всех, Брумла первым вылетел из зала, и помчался вверх по ступенькам. Следом понеслись его друзья, за ними Семён, подхвативший за талию испуганную Аллу, и все остальные. Мальчик тоже рванулся было, но почувствовав на спине взгляд бородача, остановился в дверях. Тот выпустил кольцо дыма, потом два других направил сквозь первое, хищно улыбнулся и сказал: «Договор, хлапец…»
Фонарик дважды мигнул и погас, наверно перегорела лампочка. Рассказ продолжался дальше в полной темноте.
— Поднимаясь по широким ступеням, мальчик не сразу понял, что изменилось. Потом он заметил, как, проникавший до этого из раскрашенных витражных окон электрический свет погас. На балконе стало быстро темнеть. Солнце закрыла грозовая туча, принеся порывистый ветер с крупными холодными каплями. Акации вокруг дома зашумели, мелкая листва полетела сквозь балюстраду ему под ноги. Через миг небо обрушилось на парк мощным ливнем. Побеленные перила сразу стали серыми. Шквальный ветер хлестал в арки ледяными потоками. Молния от неба до земли ослепила мальчика, потом тихий угрожающий гул стал разрастаться издалека, и все заполнило грохотом. Мальчик прилип к окну, уйдя подальше от перил. Гром напомнил ему о договоре. Он быстро подбежал к дубовым дверям и задвинул засов. Сразу же изнутри стали бешено колотить в дверь.
— Ну, что он им сделает, — стал успокаивать себя мальчик. — Попугает, может, немного… Что еще-то? Добрый он все-таки, этот чех. Хоть и наколка такая. Денег дал. Пусть за все обиды мои расплатится. Аллу только жалко. Ничего… Чтоб знала… Но случайные-то ни при чем. Нет. Не тронет же он их…
За витражами что-то тускло блеснуло. Потом свет в зале зажегся ярче, а снаружи стало совсем темно и сыро. Мальчик почувствовал озноб. Он приник к окну, стал ногтем сдирать гуашь с витражного стекла. Когда образовалась приличная амбразура размером с перископ игры «Морской бой», мальчик прислонился и заглянул внутрь. То, что он увидел заставило его оцепенеть. Рот открылся для крика, но закричать мальчик не смог. Он почувствовал, как глаза его, и без того выпуклые, полезли вон из орбит.
На шпалах детского аттракциона «Паровозик» лежала голова Брумлы. Внутри самого паровозика сидела, скрючившись пополам, совершенно белая Алла с застывшим взглядом. Весело мигая лампочками, пуская из трубы дымок и звеня колокольчиком паровозик с Аллой ездил взад-вперед, терзая безжизненную голову бывшего хулигана и вора.
Мальчик перевел взгляд в дальний угол. Там что-то шевелилось. Приглядевшись, он увидел, что в большом стеклянном ящике аттракциона «Кран», среди мягких игрушек и пачек жвачки, извиваются двое друзей Брумлы, пытаясь найти выход. Но ящик был закрыт снаружи. Стальная клешня крана преследовала их везде и, когда загоняла в угол, — вцеплялась железной хваткой в глаза, нос и щеки. Кровь уже забрызгала изнутри почти все стены, видны были открытые в крике рты. Потом все покрылось вспененной бурой жижей до крышки ящика. По стенке стекал чей-то вырванный глаз, ладони судорожно хватались за стекло. Мальчика стошнило прямо на окно перед собой.
Когда он снова смог дышать, рвота уже стекла, и в самодельный перископ можно было смотреть. Он увидел, как стальные посетители сбились в углу в небольшую кучу. Две девочки лежали в обмороке на полу друг на дружке. Человек в комбинезоне вышел из темного угла, ведя под руку плачущего Семёна. Теперь на голове у чеха был красный колпак с прорезями для глаз. Потухшая сигара торчала из прорези для рта. Мальчик с оторопью увидел, что волк на татуировке чеха теперь сжимал в пасти кинжал. Подведя поникшего парня к паровозику с Аллой, главный распорядитель взял того за волосы, поднял голову, заставляя смотреть. Внезапно с улицы раздался рев моторов. Мальчик содрогнулся, что-то, разбив витражи, влетело в зал. Это был тот самолетик, который он раньше заставлял в игре пролетать под мостом, только в десять раз больше. Он сделал мертвую петлю и пошел в крутое пике на Аллу. Через секунду она охнула и ее, отрубленное пропеллером, ухо повисло на лоскуте кожи. Голова девушки, с закатившимися под лоб глазами, откинулась назад, заливая кровью изумрудную кофточку. У мальчика подкосились ноги, он вцепился в подоконник, не смея отвести взгляда от окна. Озноб сменился холодным потом. Самолетик, сделав вираж перед мальчиком, улетел через дыру в окне, а мужчина под руку повел Семёна к автомату с нарисованным болидом «Формулы-1». Из ящика автомата торчал настоящий автомобильный руль. На экране монитора зажглась разноцветная надпись «Grand Prix», заиграла громкая музыка. Чех прикурил сигару от надписи, открыл небольшую дверцу в автомате. На ней мальчик успел заметить прорезь и висящую табличку со словами: «Опустите 15 копеек. Гнутые и юбилейные монеты не опускать». Потом повелитель аттракционов что-то сказал Семёну на ухо, и тот сам засунул свободную руку в открытую пасть автомата. Мужчина резко крутанул руль. На экране покатилась адская гонка, руль вращался теперь сам с дикой скоростью. Семён, упав на колени, выдернул остатки кисти из автомата, затряс бахромой из кожи и костей. Через минуту он залил кровью весь пол под собой, и корчась, лежал в луже. Палач из луна-парка повернулся к мальчику за окном. Вынув сигару и сняв колпак, мститель посмотрел прямо на него. Вместо окладистой бороды у оборотня теперь была аккуратная испанка. Глаза в зеленых обводах налились темным светом. Нос сузился, превратившись в кривой горб. Морщины стали рытвинами. Он показал другое лицо. И тогда мальчик закричал.
Когда Игнат закончил, в ночной палате первого отряда еще долго стояла тишина. Слышно было, как дышит, вздрагивая во сне, принесенный кем-то уличный котенок. Первым не выдержал Серёга. Его единственный школьный друг, который приехал с Игнатом в лагерь.
— Ну, ты и гад! Вот, кто теперь заснет?! Ты конченый… На фига было про себя придумывать? Ты чё, думал я не догадаюсь?
— А, чё? Страшно?
— А, то… Думаешь, я не понял, про кого ты? Не знал я, что тебя обокрали эти… А дальше, конечно, выдумка и мрак полный… Ну, ты, оказывается, и злопамятный человек. Знаешь, что Аллочка за Семёна нашего замуж собралась? Нет? Только, теперь скажи всем здесь, что они живы, а то и правда никто до утра не заснет. Ну тебя, псих…
— Скажи… — всхлипнул из-под одеяла Славка. Он прятался там уже с середины рассказа.
— Ну, живы, живы… Серый, чтоб ты знал, я к этой дуре с того времени вообще никак. Да, вы чё все? Договорились же… По очереди.
— Пошел ты, — пробасил толстый Олег. — Думаешь, если хорошо умеешь трепаться, тебе все можно? Я чуть не…
— Как хотите, — Игнат отвернулся к стене. — Больше от меня ничего не услышите. Еще попросите. Всё… Спать.
Поезд недавно миновал знакомое село. Скоро должны были начаться пригородные станции. Игнат Иванович ехал в родной город по делам, и за одно на встречу выпускников. За прошедшие тридцать лет после школы он ни разу не был на этих встречах. Жил он далеко, а его друг Сергей остался в городе, и каждый год слал приглашения. Теперь Игнат Иванович был с оказией, и сам позвонил другу. Оказалось, они классом встречаются всегда в Парке имени 1 мая.
Современный парк порадовал Игната Ивановича. Вместо старой танцплощадки раскинулось озеро с островком, лебедями и плакучей ивой посередине. Ручейки впадали в озеро, крохотные выгнутые мостики украшали их. Несколько шикарных кафе появилось вдоль главной аллеи. Даже небольшой зоопарк умудрились построить возле чертова колеса. И только бывший дом игровых автоматов выделялся из всего, но теперь по-другому. Вот оно, где было «счастье за пятнадцать копеек» — улыбнулся Игнат Иванович. Обнесенный забором, заросший кустами и плющом, стоял этот дом в углу парка брошенным серым монстром. На стенах появились трещины, в пустых глазницах окон гулял ветер, побелка облупилась, колонны и балюстрада на балконе стали кое-где осыпаться. Даже вечные акации поредели и подсохли. Наверное, давно собрались реставрировать, и забыли. А, может, «распилили» выделенные деньги, и судятся теперь…
— Что ни говори, а больно смотреть, да? — позади стоял Сергей, раскрыв объятия.
— Привет, дорогой, — друзья обнялись. — Да уж, сколько лет…
— Серый, а верно, что после отъезда чехов года через два наши аппараты завезли?
— Ага. Только делали их на оборонных заводах. Краски блеклые, музыка противная, лампочки тусклые. Но детвора валила гурьбой. На второй этаж всех пускали. Там, правда, появилась уже не механика с зеркалами, а электронные симуляторы. Знаешь, сколько любителей было у «Конька-горбунка», а «Воздушный бой» какой был, «Скачки». Блеск… Там экономика процесса была устроена просто: каждое устройство имело денежный план на день — восемь рублей десять копеек. Эти деньги государство должно было получить в любом случае, остальная выручка считалась бонусом. В нашем доме автоматы за день зарабатывали в несколько раз больше плана. Но работники «Союзаттракциона» все равно сдавали в кассу ровно по восемь рублей десять копеек. Прикинь… Да, ты уехал, не знаешь, — он достал сигарету, но не закурил, а вдруг спросил, смеясь:
— Слушай, Игнат, я все вспоминал потом, на кой ты в пионерлагере эту историю с чехом и кровью нагородил? Так их ненавидел? Ну, пусть Брумла, другие, но Аллочку-то за что?! Ну, ты болван…
— Серый, там уязвленное самолюбие, зависть и недетские фантазии. Может, накануне «Вий» посмотрел, кто его знает… Ты, что ли никогда не мечтал растерзать обидчика? Хотя в кошачью виселицу я не играл, и собакам хвосты не рубил… Наверное, не больше других был жестоким. Уже не помню. Чушь всё… Эта Аллочка мне все нутро выжгла своей грудью, ну ее… Только стыдно до сих пор, что у матери деньги стащил.
Сергей отвернулся от дома, предложил:
— Пойдем в кафе, там человек десять уже собралось.
— Знаешь, Лев Толстой в книге «Воспитание в свободе» описал детский суд, случившийся в яснополянской школе. Один из учеников украл что-то, и когда дети узнали, кто вор, учителя предложили им самим определить наказание. Одни предлагали высечь, другие — пришить ярлык «вора». Последнее требовал мальчик, который до этого носил ярлык «лгуна». Как тебе? Наказание было определено, и во время пришивания ярлыка все ученики со злой радостью смотрели. Некоторым карательная мера казалось слишком мягкой, дети требовали ужесточить ее и провести виновного по деревне…
— И, чё?
— А, то, Серёжа, что я тот самый «лгун» с ярлыком. И, потом, с этими автоматами… То, что учителя наши из лучших побуждений старались оградить нас подсознательно от чего-то… Да, от всего… Воспитывая в несвободе, хоть их самих тоже всегда ограничивали. Ну, и что… Вышло? Нам свобода нужна была и раньше, и теперь… Сам знаешь, для чего. Украсть все, что «накапает» после восьми рублей десяти копеек…
— Вспомнил тоже еще… Я учителям благодарен, а люди всегда одинаковы. Дети, вот, развиваются, это да… Сейчас детские банды такое творят, волос стынет. И в ютуб сразу… Что там твои фантазии. Не заморачивайся ты. Может когда-нибудь отреставрируют дом-то. Будь у меня миллион, я бы из него ресторан сделал. Ладно, пошли…
В середине встречи в кафе появились Семён с Аллой. Она постарела сильнее его. Знаменитая грудь поникла, зеленые глаза выцвели, только волосы остались прежние, до плеч. Они были распущены и сегодня. Пышущий силой и уверенностью Семён контрастировал с женой. Подойдя к друзьям, он протянул для рукопожатия левую руку, держа правую в кармане. Игнат пожал тоже левой, переглянувшись с Сергеем. Тот спросил:
— Ты чего это, не по-русски?
Семён, смутившись, вытащил руку из кармана, и друзья застыли, молча глядя на нее. Вместо кисти он достал протез в черной замшевой перчатке. Увидев их лица, Семён засмеялся:
— Эй, вы! Чего побледнели-то… Ха! Что случилось? Протеза никогда не видели?
Игнат поежился. Спросил, замирая:
— Что с рукой, Семён?
— Да, ладно. Потом… Неудобно…
— Нет! Сейчас… Дамы могут зажать уши, — настаивал Сергей.
— Обычное дело, — начал Семён. — Помнишь, я в проф центре тогда на столяра учился в девятом? Вот. А, когда отца посадили надолго за взятку в особо крупных, пришлось выживать. Работал после школы помощником столяра, вот тогда циркуляркой и отрезало…
— Погоди, а сейчас ты как?
— Ну, сейчас у меня мебельная фабрика. Всё в шоколаде. Алла домохозяйка. Да, дорогая? Двое детей. Старший институт окончил.
— Хорошо, что так…
— В смысле?
— Не про руку, конечно, — Игнат поперхнулся сигаретным дымом. — Про фабрику я, про Аллу, про детей… Да, ладно, проехали…
В кафе вспоминали школу. О том, как он дразнился и о случае с украденным трояком Семён, казалось, забыл, хотя много говорили про любимый луна-парк и дом с игральными автоматами. Игнату тоже не хотелось об этом. Про себя он думал: «Так мне и надо было. За мать…» Выяснилось, что Брумла опять сидит, и теперь срок большой. Все хорошо выпили, потанцевали, спели хором «Белой акации…». Только Алла не касалась спиртного, не подпевала и почти не участвовала в разговорах. Игнату показалось, что ей не по себе в парке.
Вечером он вызвал такси. Друзья вышли из кафе, чтобы проводить. Когда машина отъехала, Алла неожиданно помахала ему вслед. Игнат заметил, как легкий ветер трогает ее льющиеся янтарными волнами волосы. Поднимает их с плеч, обнажая шею, и выше… Он отвернулся, чтобы не видеть.
