Утром первого января Наталье Павловне не спалось. Вернее, спать хотелось, но лежать всем телом в кровати было тяжело. От подпевания Мэрайе Кэри першило в горле, правое ухо горело от многочасовых поздравлений по телефону, шея ныла от того, что этот же телефон ею, шеей, то есть, и удерживался. Но хуже всего-болели мышцы таза. Причиной был Африк Симон, движения которого повторяла Наталья Павловна возле телевизора, и причина эта была прямо скажем обидная. Мысленно похвалив себя за то, что несмотря на влитое в себя шампанское, все, что было заправлено майонезом, ею под утро было заботливо поставлено в холодильник, Наталья Павловна героически сбросила с себя одеяло.
В голове стучали. В животе бурчали. Взяв себя за коленку, как учили на пилатесе, она подтянулась и села в кровати. Где-то в области затылка метеоритом пронеслась мысль про обещание новой жизни с нового года, но мысль эта тупо воткнулась в земную породу, загорелась, пошипела немного и потухла.
Поздравлю Ирку, — подумала Наталья Павловна, — она хорошая. Ирка и вправду была неплохой, несмотря на один огромный недостаток — она нравилась мужчинам. Многим мужчинам. На телефонный звонок подружка ответила сразу. Голос ее был помятым, как фантик, но вселял оптимизм и веру в крепкое мужское начало. В ходе этого селекторного совещания было выработано стратегическое решение пить игристое в интерактивном режиме. После второго бокала, на фоне Иркиного щебетания, в трубке послышался мужскоӗ голос. Наталья Павловна отметила про себя, что это было неприятно. Резким взмахом ладони убрав зависть из своей жизни, она предложила приехать в гости. С едой. Абоненты пошептались и сказали, что очень и очень рады. Наталья Павловна была женщиной изобильной и хлебосольной, не то что там жадины какие-то.
Тетка из службы такси пообещала скорую встречу с водителем. Будучи склонной к естественным наукам, Наталья Павловна была уверена, что оливье имеет сродство к эмалированной посуде, а селедка под шубой — к нержавеющей стали, поэтому перекладывать еду не стала, а так и поместила в холщовую сумку. Долго не находилась капроновая крышка для банки с опятами, и это очень злило тетку из такси, ибо водителя она уже подала. Из холодильника Наталья Павловна вынула баночку с надписью «спецпосол», подумала о том, что неплохо было бы быть женой посла или хотя бы какого-нибудь атташе и вернула икру на полку. Съем сама, обойдутся.
Генеральское сало было завёрнуто в салфетку без сожаления. Туда же, в салфетку, было завёрнуто воспоминание об одном генерале, старом багровом хрыче без серьезных намерений.
В прихожей, подумав о том, что жарко — это не холодно, Наталья Павловна надела дубленку.
Будучи женщиной чёткой и комбинаторной, она вытащила сумки на лестничную площадку, вызвала лифт и погрузила еду в кабину. Магия утреннего шампанского обрела новую силу. Наталья Павловна осознала, что не закрыла дверь тамбура. Ключи не хотели быть найденными, а потому быковали и не всовывались в скважину, затем не хотели поворачиваться в замке. Дверь
требовала, чтоб ее поджали коленкой, а мы же помним про мышцы таза и Африка Симона.
Лифт уехал, не попрощавшись.
В голове Натальи Павловны доминировала одна ударная буква с двумя точками. Снова нажала кнопку вызова. Лифт возвращался медленно, чем несказанно вывешивал обманутую и брошенную им же женщину. Двери открылись со скрипом. Сумок не было.
Не было ничего, кроме обрисованного мерзкого шпона на стенах кабины и металлических кнопок без номеров этажей. Пахло подъездом, мандаринами и питбулем из двенадцатой квартиры.
Снова позвонила тетка из такси, и Наталья Павловна сказала, что про водителя помнит, но еду у неё украли. Диспетчер захлебнулась собой и замолчала, понимая, что скорбеть о насущном лучше в тишине. Лифт закрылся и снова уехал.
Свитер прилип к спине, дубленка прилипла к свитеру. Ехать в гости без салатов было немыслимо, иначе зачем бы Наталья Павловна была там нужна, а просидеть ещё одни сутки дома в одиночестве — невыносимо. Лифт снова приехал, на этот раз в нем был сосед, которого спросить можно было разве что про ключ на тринадцать. Наталья Павловна вспомнила про консьержку, наличие которой делало ее подъезд чуть более элитным, чем остальные парадные, и решила спросить у неё.
Сидела консьержка в бывшей колясочной, ныне переоборудованной под консьержечную и знала все. Было велено обратиться в двадцать четвёртую. Опять позвонила диспетчер такси и голосом сотрудника психологической помощи сообщила, что водитель уехал и это нужно принять как должное, смириться, то есть.
Дверь двадцать четвертой открыл толстый мальчик.
-Вы сумки не видели? — спросила Наталья Павловна. Толстый мальчик презрительно посмотрел на отчаявшуюся женщину и сказал:
-Не стыдно вам еду в лифте возить одну, без присмотра? А? Держите! Наталье Павловне уже давно за многое не было не стыдно и не совестно. Но сейчас она тяжело дышала и щеки ее были красными, ибо турецкая дубленка и шампанское искусственной газации были сделаны на совесть.
Дверь двадцать четвертой закрылась. Наталья Павловна инстинктивно взвесила сумки, — мальчик оказался порядочным.
Спускаться на лифте было обидно, а по лестнице-лень. Наталья Павловна выбрала унижение. На первом этаже лифт, этот свидетель и непосредственный участник ее позора, невозмутимо открыл двери, зевнул ими же, выпустил женщину с едой и закрылся. О звонке в такси не могло быть и речи. Пофиг, так доеду, — подумала Наталья Павловна и устыдилась дерзости собственных обрывков мыслей.
Для охоты на попутку нужно было идти ближе к проспекту. Снег скрипел под ногами, крышки кастрюль тонко звенели, нос шмыгал, чертовы гости ждали
еду. Транспортных средств было, скажем, немного. Троллейбус, как кандидатура, не рассматривался, потому что к Ирке на нем можно было бы добраться только к вечеру. Утреннее шампанское потихоньку превращало голову из кареты в тыкву. Наталья Павловна поставила сумки туда, где снег был белее, похвалила себя за чистоплотность и стала голосовать. Кто, когда и зачем назвал процедуру поднятия руки для остановки автомобильного и
гужевого транспорта голосованием, для Натальи Павловны всегда было загадкой.
Первым остановился опель-универсал, с ним не сложилось направление. Со шкодой не сложилась цена. С бмв не сложились взгляды на отношения полов. Дубленка тяжелела, от челки чесался лоб, по кончикам пальцев прохаживались невидимые муравьи. Хотелось домой и шампанского.
Рядом притормозила машина. Все пункты договора сошлись. Обсудили с водителем, куда ставить сумки. Приняли решение поставить в салон. Наталья Павловна на секунду замешкалась, куда ей сесть — назад к еде или вперед, к водителю. Победил жизненный интерес. Ну в том смысле, что смотреть мужчине в затылок было неинтересно. Предав еду второй раз за день, Наталья Павловна, подмяв дубленку и отряхнув сапоги от снега, уселась впереди. Еда, подставив вторую щеку, великодушно молчала.
Между сидениями корешком вверх лежала книга. Пелевин. “Чапаев и пустота“. Автор был незнаком, и Наталья Павловна подумала, что про Чапаева имел обыкновение писать Фурманов, а над пустотой обычно измывался Торричелли, и никак иначе. Ну еще они внешне были очень похожи, и не только усами.
— Хорошая книжка? — поинтересовалась Наталья Павловна.
— Еще не читал, друг посоветовал. Говорит, это модное, прогрессивное.
Наталья Павловна модных не любила, ибо вся хорошая литература, по ее мнению, была написана сильнопьющими писателями еще до середины двадцатого столетия.
Зайду с другого фланга, раз про книгу не клеется, — решила Наталья Павловна. — Как Новый год встретили? Весело?
— Нормально. Дежурил в отделении.
Скорее всего, одинокий, — подумала Наталья Павловна.
— Тяжелых не было. На редкость спокойно. Вот, домой еду, отсыпаться.
— А как так вышло, что вы на праздники дежурили?
— Я вообще в фармкомпании работаю, но больницу не бросаю. Коллега попросил поменяться. А мне не сложно.
Скорее всего, безотказный, — подумала Наталья Павловна и тихонько икнула. По всему городу мигали желтые светофоры, не давая шансов остановиться на красный и в образовавшейся паузе рассмотреть друг друга в анфас.
— А вы как встретили?
— Я? Вы знаете, так весело, в огромной компании! Да, было просто чудесно! — протараторила Наталья Павловна, удивившись своей нечаянной наглости. Хорошо, что он смотрит на дорогу и не видит моих бегающих глазенок.
— Вот здесь остановите, пожалуйста, я дворами пройду.
— Как скажете.
— А хотите холодца?
— Хочу.
Наталья Павловна потянулась назад, достала судок из сумки и вручила водителю.
— Куриный, на свиной голяшке. Хрен у вас дома есть?
— Найду.
Скорее всего, надёжный, — подумала Наталья Павловна.
— А как же я вам посуду отдам?
— Заберите меня послезавтра. С дежурства.
