Сыр предательски пах.
Райка осуществляла спецоперацию по перебазированию сыра из точки А в точку Б. Точкой А был холодильник ее собственной «однушки», точкой Б – холодильник Визуально-досмотрового отдела Головного офиса одной компании.
Заказанный подруге Вольге и привезенный из Тулузы сыр попал к Райке в выходные прямо с доставкой на дом. Вольга и Райка в честь встречи распили Божоле, вспомнили забубенную юность и хмельные долго провожали друг друга от двери подъезда до трамвайной остановки и обратно.
И только на утро, проснувшись, Райка почувствовала неладное: воскресное пробуждение казалось чем-то неуловимо испорчено. И пока она подозрительно исследовала свои хоромы, настойчиво прислушивалась к самой себе, смутное ощущение чего-то постороннего и противоестественного все нарастало. Опыт работы в Визуально-досмотровом отделе привел-таки к холодильнику, а как только она отворила его дверцу, все стало ясно – здесь. Сразу вспомнились вчерашние слова Вольги: Раёк – это не сыр, это пищевой оргазм, как ты заказывала — самый зрелый, с плесенью, там ему поклоняются, обожают, за вкус и запах зовут «Ноги Бога». Божоле сыром не закусывали, берегли. Сыр оставлен для дела. Райка заказала его для взятки. У нее уже давно никак не выстраивались отношения с ай-ти-Богом их Головного офиса, а потребность в его расположении оставалась просто архиактуальной. На Райке висели два пилотных проекта, успешная защита которых открывала прямую дорогу к ключевой позиции в табеле о рангах и впрямую же зависела от вновь внедряемой электронной программы. Как же она намучилась с капризной непокорной программой! А тот единственный, кто мог ей помочь в укрощении — ай-ти-гуру по прозвищу Крокодилыч — не жаловал лузеров и ламеров, в связи с чем как-то особенно невзлюбил Райку. И вот пришлось искать пути к его желудку, не претендуя на сердце. Слабостью Крокодилыча считались сыры с плесенью. Когда сей факт выяснился через активисток Пимкину и Кацнельсон, очень кстати в Тулузу – родину лучших французских сыров – засобиралась Вольга.
Промучившись все воскресенье «сырной» болезнью, тщетно борясь с неотступным навязчивым духом, Райка как никогда мечтала о начале рабочей недели. Она упаковала берестяные коробочки в два, потом в три полиэтиленовых пакета, задвинула сверток на нижнюю полку, насколько могла реже приоткрывала дверцу холодильника, молниеносно вытаскивая в образовавшуюся щель понадобившийся продукт, но стойкий смрад упрямо проникал в кухню, растекался коридором, комнатою и даже, кажется, выползал через входную дверь на лестничную клетку. Райка тормошила подвядшие лилии, купленные самой себе для настроения, окропила углы светелки остатками Diorissimo, проветривала комнату, впуская в форточку осенний ветрище. Ничего не помогало. Под вечер она завернулась с головою в плед, читала с фонариком Ремарка, жевала чернослив с орехами, пытаясь отвлечься, но перманентно ощущала в носу раздражающе-липкий запах Камамбера.
Устав от подпледной жизни, выбралась из духоты на свободу, поводила носом из стороны в сторону, сильно надеясь на вечернюю прохладу, но не тут-то было: сыр предательски пах. Худшие опасения оправдались, когда в двенадцатом часу ночи в дверь позвонила соседка Аревик Карапетовна.
— Слюшай, Райка, мне кажется, наш сосед, этот бабушка Сидорыч, отбросил лыжи.
— С чего Вы взяли?
— Ти когда ее видел?
— Вчера.
— Вот и ми вчера, а сегодня ми ее не видел.
— Да и что такого? Сегодня воскресенье, в подъездных посиделках выходной.
— Нет, слюшай. У нее там за дверью труп. Нюхай, нюхай!
— Да, ничем не пахнет… — стоя в дверях, Райка только хотела было сказать, мол, не знаете, что такое трупный запах, как сообразила, чем именно поднята тревога.
Кажется, уже и сама Аревик Карапетовна сообразила, что трупом тянет не от соседки Сидоровны, а совсем с другой стороны. Райка сделала шаг вперед и плотно захлопнула дверь за спиной перед самым носом любопытствующей особы. На голоса и стук осторожно приоткрылась третья дверь на площадке и в образовавшуюся щель еле высунулась голова в розовых папильотках.
— Кого хороним, соседи? Кто здесь труп? – вкрадчиво уточнила Анжелика Сидоровна.
— Бабушка Сидорыч, барев дзес, как здоровье, как внуки? Пишут? Рад видеть твой розовый голова. Как твои кошки, дай им Бог тоже здоровья….
— Анжелика Сидоровна, ложная тревога, — поспешила успокоить соседку Райка.
— А чем это у нас тут пахнет? Опять мусоропровод филологи таджикские не убирают. Понаехали, понимаешь, профессура…
— Слюшай, Сидорович, это не мусоропровод, это где-та ближе пахнет, не пойму где, — озабоченно бормотала Аревик Карапетовна, передвигаясь явно в верном направлении и все ближе подступая к двери Райкиной квартиры, — Слюшай, Райка, а не ты слючайно прячешь там труп молодого скелета? Вот ходит к тебе один с третьего этажа…
— Слюшай, Аревик, сто раз говорила, это друг детства, когда с женой сорится, приходит на реабилитацию, слюшай, да?
— Чего дразнишься, чего дразнишься? Ладно, пусть ходит, мне-то что…
Продолжая диалог, не обращая внимания на застывшую на пороге в боевой позе Райку, Аревик Карапетовна улучила момент и с силой толкнула дверь за плечом молодой соседки. Сыщице очень хотелось оказаться правой и доказать, что не зря подняла жильцов в столь поздний час. Но дверь нисколечко не поддалась. Тут Райка к своему ужасу сообразила: замок захлопнулся, а ключи-то внутри квартиры, преспокойно висят себе на крючочке у зеркала. Услыхав непереводимый на армянский русский фольклор, Аревик Карапетовна поспешила ретироваться, а розовые папильотки моментально исчезли за другой дверью.
Вечер уже почти перешел в ночь, когда жилец с первого этажа – он же слесарь домоуправления Рубль Двадцать мастерски вскрыл дверь в Райкину квартиру. К тому времени Аревик Карапетовна и Анжелика Сидоровна, должно быть, уже давно почивали и настоявшимся сырным духом насладился один Рубль Двадцать. Благодарная Райка щедро расплатилась с соседом, выслушала подробную инструкцию, как завтра утром закрывать покореженный замок, какой купить ему на замену и так далее и тому подобное. Вот только ставить новую личинку Рубль Двадцать отказался по причине отбытия в понедельник на дачные хлеба. Решение «замковой» проблемы Райка благоразумно решила отложить на вечер после рабочего дня и с облегчением проводила слесаря, принюхавшегося и бормотавшего себе под сизый нос: хорошая у тебя закуска, дочка, знатная закуска…
Ночь пролетела в кошмарах и видениях: Райке снился «сырный бум», обвальные скидки сподвигли любителей сыра на масштабные закупки. Люди тащили в руках, зубах, на голове бруски и диски голландского, российского сыра, как африканские женщины корзины с поклажей. Райка и себя видела в набедренной повязке из страусиных перьев, в бусах из кругляшек чеддера на голой груди и с шайбой твердого сыра на макушке. Она переступала босыми ногами по горбатому мостику через Обводной канал и, едва прикасаясь к тяжелой ноше тонкими пальчиками, гордо дефилировала под восторженными мужскими взглядами.
С трудом проснувшись и едва не опоздав из-за затянувшихся сборов, она выбралась утром с надежно упакованным увесистым свертком из полусонной однушки на улицы пробуждавшегося города. Вода в канале плескалась с насмешливым шепотом, но больше ничего не напоминало о ночном дефиле. Одну остановку Райка проскочила, не рискнув запихнуться в трамвай, набитый до отказа сомнамбулами-пассажирами, спринтером рванула сразу до метро.
В вагоне поезда метро свободных сидячих мест не наблюдалось, преодолеть причитавшиеся четыре остановки предстояло стоя в довольно плотном окружении. Едва отошли от перрона, Райка в духоте уловила настойчивый амбре Камамбера из плотно упакованных в полиэтиленовый кокон берестяных коробочек. Она старалась не шевелиться, не двигать лишний раз сумкой, почти не дышать, не создавать новые волны едкого запаха. Но состав как назло дергало, машинист то разгонялся, словно на взлетной полосе, то тормозил, будто проверяя глазомер на расстоянии от точки разгона до отметки системы прицельной остановки.
А сыр-таки предательски пах.
Навязчивый смрадный дух проникал под легкий плащик, под полы шелкового платья, цеплялся за стринги, за чулки, пролезал в бюстгальтер и в нем уютно устроился под самым носом у Райки. Воображение рисовало что-то ужасно неприятное, отвратительно гадкое, мерзкое и мучило сознанием, что это ее нежное тело, даже после утреннего душа и порции Diorissimo, несет на себе дурное зловоние гнили. Первой забеспокоилась женщина в панаме, она закрутила головою, передернула плечами, стала принюхиваться к пассажирам справа и слева от себя, явно пытаясь определить источник запашка. Вслед за теткой в панамке зашевелился старичок, умудрявшийся в толчее через двое очков читать газету: кажется, где-то пованивает. Затем схожую обеспокоенность выказала молоденькая девица, видимо ровесница Райке, но с виду будто бы случайная захожанка в метрополитен. Она и так шарахалась от всяких попыток проникновения окружающих в ее личностное пространство, а тут еще откуда-то дурно запахло, и девица стала недвусмысленно затыкать нос холеными пальчиками.
Рая вросла в пол вагона, держа равновесие.
А сыр как назло щедро пах!
Его обладательница конфузливо краснела, наблюдая постепенно возникающее вокруг себя свободное пространство, какое, бывает, образуется возле вольготно устроившегося среди общей давки бомжа. Решив не терять самообладания, она закрыла глаза, делая вид, что смрадный дух к ней вовсе не имеет отношения, но и под прикрытыми веками ощущала любопытные, осуждающие, насмешливые взгляды тетки в панаме, старика в двух очках, холеной девицы и остальных пассажиров.
Две остановки были преодолены в искусственной полудреме, но на третьей, о, ужас, под прозвучавшее мантрой «Осторожно, двери закрываются» в переполненный вагон, видимо, с перрона разглядев некоторое свободное пространство, ввалился долговязый парень с рюкзаком и собакой. Отвоевав у пассажиров место для себя самого и рюкзака за спиною, парень притянул за поводок спаниеля к противоположной двери с надписями «Не прислоняться», но пес, учуяв что-то возбуждающе притягательное на входе, пошел в разведку. Он быстро прошлепал лапами по теткиным растоптанным мокасинам, расстегнутым сандалетам старика, лакированным лодочкам девицы, ответно завизжавшей: хамство, и победно уселся у ног Райки с просящим видом подняв к ней свою мордочку. Все местное собрание немедленно повернулось в сторону молодой девицы, вжавшейся в металлические перила, словно останки птеродактиля в горную породу. Взгляды обозначали: ну, вот кто нам морочил голову. Ну, вот, а какая молодая…. Так себя запускать… Дальше Райка не дочитала общественное мнение, но появилась мысль: а что, если тут его и забыть, этот проклятый сыр. Пусть поступает в Бюро находок. Пёс умоляюще смотрел на Райку, Райка – на пса. Она гипнотически передавала симпатичному спаниелю: изыди, предатель, ты же не пограничный нюхач, не мина-розыскной. Проклинала долговязого с рюкзаком, который еще не пропитался атмосферой и приветливо улыбался бледной девушке, не убирая от неё своего питомца, он же не злой.
Наконец поезд причалил к перрону нужной станции.
Так быстро она еще никогда не бегала вверх по эскалатору. Очнулась в грузовом лифте Головного офиса среди таких же опаздывающих, как и сама. Рассеянно ответила кому-то на приветствие и мечтала об одном, чтобы тут не началась та же история, что в метро. И началась бы, народ уже стал принюхиваться в замкнутом пространстве лифта, натужно тащившего шестнадцать человек под табличкой «Не больше двенадцати», но Райка и сыр, не дожидаясь очередного позора, вылетели на третьем, оставив о себе дурные воспоминания пятнадцати пассажирам. Остальные этажи они преодолели, перескакивая через две ступеньки вверх огромными пролетами старого советского ренессанса здания. В помещении Визуально-досмотрового отдела сверток с сыром немедленно закинули в холодильник, а пропитавшуюся сырным духом сумочку выставили с вывороченными внутренностями для лучшего проветривания на карниз между оконными рамами.
Тем временем сыр предательски пах.
Весь день заглядывавшие коллеги и посетители спрашивали «а чем это у вас здесь пахнет» и Райка с Пимкиной и Кацнельсон совместно решали, каким образом купировать запах. Ко всему прочему, оказалось, что Крокодилыч, как многие представители загадочного ай-ти-племени, плодотворно потрудившись предыдущей ночью, отсутствовал на работе в дневное время. Большим начальством такое особое положение сотрудников не приветствовалось, начальство поменьше закрывало глаза на странности, лишь бы результат на-гора, но для проформы в журнале местных командировок все же проставлялась отметка об отлучке Крокодилыча в филиал компании на другой территории. Таким образом у Райки не получалось быстро сбагрить надоевшую ношу. Пимкина и Кацнельсон – вечно готовые к любому ажиотажу лишь бы рабочий день скоротать – радостно, но тщетно придумывали способы удаления запаха.
А сыр предательски пах.
Когда Крокодилыч все-таки появился, он заперся у себя в «крокодильей берлоге», не реагировал на стук кулаков, барабанную дробь костяшками пальцев и даже на жалобное поскребование точеных ноготков, а спустя некоторое время, отперев дверь, казался крайне удивленным коллекцией разноцветных стикеров, приклеенных по периметру притолоки.
«Ваша программа – для гениев, а я среднестатистический специалист. Рая»
«Любить такой запах – это извращение. Пимкина»
«Съешьте уже его. Спасите Раю. Кацнельсон»
«Пилотные проекты под угрозой. Рая»
«Мне что уже увольняться? Рая»
«А что у меня есть… вкусненькое. Рая»
«Вы сжалитесь? Рая»
«Вы злой и черствый Крокодилыч!» Аноним.
В сумерках, когда Пимкина и Кацнельсон, ветераны офисного безделья, отправились домой на заслуженный отдых, а Райка осталась рыдать за своим ПК, в кабинете неожиданно появился Крокодилыч.
— А чем это у вас в отделе пахнет? Крыса сдохла или мышь канцелярская? – спросил он ровным голосом, как бы без эмоций.
— Уж Вам-то должно быть известно лучше других, чем здесь пахнет…- нехотя отвечала, хлюпая носом Рая.
Вдруг отчаявшаяся, с красными заплаканными глазами, девушка нервно рассмеялась и дала себе волю.
— Вы ай-ти-шники – циники, у вас все лузеры, все недоумки. Да знаете, сколько я уже сама разобрала в вашей программе? У Вас там с макросами беда. А у меня беда с Вашим сыром и с дверным замком у меня беда… Может я и не разбираюсь в командных кодировках, зато шарлотку пеку, крестиком вышиваю, пою частушки и на байдарках хожу…
Неожиданно для себя Райка рассказала присевшему напротив нее Крокодилычу все перипетии с Камамбером, соседками, подозрением на убийство, обструкцией в метро, спаниелем-розыскником, любопытствующими коллегами и бесконечным вопросом «а чем это у вас здесь пахнет»…
— А хотите откровенность на откровенность? Над Вами пошутили, я терпеть не могу сыр с плесенью, даже запах его не выношу. Завтра я Вам налажу программу, взнуздаем, усмирим, покорим, успеете к сроку со своими пилотными проектами. На чем Вы остановились?
Райка, как зачарованная:
— На схеме рекуперации и приема избыточных токов…
— Ну, хорошо, вот с этого места завтра и продолжите. Сегодня у Вас трудный день сложился, а у меня трудная ночь случилась, давайте по домам. Только тут требуется устроить принудительное проветривание
Отворив настежь дверь в коридор, Крокодилыч направился к окну, потянул на себя первую фрамугу, а вторая сквозняком сперва широко распахнулась, а после с треском захлопнулась, выплюнув Райкину сумочку с карниза пятого этажа на палисадник под окнами.
Потом Крокодилыч несся вниз, огромными шагами перепрыгивая через три ступени лестницы, пока Райка спускалась на лифте.
Потом они вдвоем собирали разбросанное по траве традиционное наполнение среднестатистической женской сумочки.
Потом вместе застряли в лифте и, хохоча, минут сорок переговаривались с грозным диспетчером. А после тряслись четыре остановки в вагоне метро, направляясь чинить дверной замок и допивать Божоле в Райкиной однушке. В распухшей от содержимого планшетной сумке Крокодилыча лежали берестяные коробочки с Камамбером, с вкуснейшим сыром, пахнущим как ноги Бога, и удивительное дело – никто рядом не шарахался, не поводил носами, не морщился, не принюхивался. Крокодилыч в вечерний час-пик подчеркнуто заботливо оберегал Райку от наваливавшихся людских тел, а Райка в моменты чередующихся разгонов и торможений состава, ну, совершенно случайно теряла равновесие в поисках надежной опоры. Райка мысленно спорила с коллективным Пимкина-Кацнельсон: вовсе он не циник, Крокодилыч, да и имя у него редкое – Иннокентий — и ощущала под полами платья какой-то приятный зябкий холодок, и слышала нежный аромат Diorissimo, зазвучавший вдруг неожиданно терпко на ее «мурашистой» коже. Заканчивался еще один обычный день, где сыр пах так предательски и так судьбоносно.
