К середине февраля наступила оттепель.
Стали появляться первые подснежники.
Появлялись они не спеша, но зато повсеместно. Действовали они скорее по наитию — будто слепые кроты, сами не до конца понимая, что делают и куда идут.
Лаврентий Омарович стал получать от них звонки. Один позвонил утром — то ли во вторник, то ли в среду — и предложил продать его недвижимость. Л.О. отказался, так как недвижимость представляла из себя развалины: бабушкин дом на окраине города, который никому и даром не нужен. Второй позвонил следом за первым и объявил радостную новость о том, что намеревается переехать в столицу. И тут же стал консультироваться по поводу аренды жилья в городе — да так, чтоб подешевле.
Третий подснежник обратился с куда более прозаичным вопросом. То бишь одолжить денег.
Подснежники, подснежники.
В больших количествах их можно было встретить на улицах города по выходным. Они отдыхали на свежем воздухе. Так, шел Лаврентий Омарович в пятницу вечером по Крещатику, глядит — сидит подснежник на скамейке. И, наверное, не выдержав порыва теплого весеннего ветра — хлоп! — и падает со скамейки на тротуар. Л.О. спешит к нему на помощь, но наклоняется пониже — на всякий случай. И не ошибается — от подснежника страшно разит сивухой.
— Может быть, вам врача позвать? — обращается к подснежнику Л.О.
— Ну ты же нормальный человек! — восклицает подснежник. — Дай закурить!
— Извините, — вежливо отвечает Л.О. И отправляется гулять по Крещатику дальше.
Но не проходит он и полверсты, как перед ним возникает второй подснежник. Возникает будто из-под земли — нет, из земли! Потому как сидит аккурат в клумбе.
— Может быть, вам врача позвать? — обращается к нему Л.О., делая при этом акцент на «вам».
— Исфинитте, я фас не пониматт, — отвечает подснежник.
Л.О. обращается к нему на немецком. Он немного знаком с этим языком. В ответ на это подснежник указывает пальцем на каких-то молодых людей у трактира с вывеской «Забудь Печаль». А после заплетающимся немецким языком отвечает, что «это его друзья» и «они ему помогут». А пока ему и «здесь хорошо», так что «не стоит беспокоиться».
Л.О. оставляет немца отдыхать среди цветов и снегов, а сам отправляется дальше по Крещатику в сторону Бессарабского рынка. Но не проходит и ста шагов, как видит идущего навстречу Оскара Львовича, приятеля по литературному цеху. Оскар Львович, ясное дело, навеселе. Приятели обнимаются и Оскар Львович предлагает Лаврентию Омаровичу опрокинуть стаканчик в «Забудь Печали».
И Лаврентий Омарович опрокидывает стаканчик. А потом еще один, и еще один. После чего опрокидывается сам Лаврентий Омарович.
На следующее утро он помнит такие обрывки вечера: некий Константин, в очках и с длинной кучерявой бородой, открывавший и закрывавший за всеми двери в трактир, хотя швейцаром вроде как не является; две юные девицы (а может и три, Л.О. не помнит наверняка), предлагающие «как окончательно потеплеет — ехать на остров и купаться голышом»; не то прокуроры, не то бандиты на банкете, кто-то из гостей, кричавший, что между прокурорами и бандитами разницы никакой, только погоны, и какой-то молодой юрист 2 класса, размахивающий пистолетом, но так почему-то и не выстреливший.
Подснежники, все подснежники.
Были еще жгучие кавказские глаза, кто-то бил бокалы на крыльце — кажется, это был сам Лаврентий Омарович. Оскар Львович, залезающий в такси с одной из девиц, та была в мехах.
И в конце чье-то лицо, спрашивающее:
— Может быть, вам врача позвать?
На что Лаврентий Омарович отвечает:
— Исфинитте, я фас не пониматт.
На этом его воспоминания обрываются. Наутро о себе напоминает только надоедливая боль в голове.
Подснежники. Все подснежники.
