Стричься я не очень люблю. И к стрижке, если честно, равнодушен. Мне, конечно, не наплевать на собственную внешность, но в душе я всегда придерживался правила: мужчина должен быть чуть-чуть красивее обезьяны. Главное – красота души. А всё остальное само собой сложится.
Не знаю, может, поэтому у меня никогда не было своего мастера-парикмахера. Жена, правда, пыталась меня к кому-то записывать, но длительного испытания такой проект не выдерживал. Я чаще всего не стригся совсем или, если быть точным, оттягивал до последнего и стригся лишь в тот день, когда должно было состояться какое-либо важное мероприятие, на котором выглядеть заросшим кинг-конгом уж совсем было неприлично.
Возможно, это отчасти объяснялось тем, что меня никогда в жизни не стригли так, как мне бы в глубине души хотелось. Бывало, что хорошо стригли, спору нет. Но… Что-то в этой стрижке каждый раз оказывалось не так… Одно время я пытался «направлять» парикмахеров, требовать от них чего-то. Но в конце концов понял, что всё бесполезно, и потерял вкус к самой процедуре. Садился обречённо в кресло и решал: пусть делают со мной, что хотят. Пусть сами выбирают, как мне выглядеть. На то они, в конце концов, и специалисты.
Флаг им в руки.
М-да…
В этот день должен был состояться приём в посольстве. Пригласили и меня. Я, вздохнув, посмотрел на себя в зеркало – на своё заросшее отражение, похожее на вымученного лешего. И ещё раз вздохнул.
Позвонила жена.
– Дорогой, – сказала она, – мне порекомендовали одну очень интересную парикмахерскую, которая рассчитана как раз на таких, как ты. Уверена, тебе понравится. Запиши адрес… – И она подождала, пока я, чертыхаясь, достану ручку и бумагу. – Записывай…
Я записал.
– Только, – продолжила моя ненаглядная. – Только… Там, как бы это сказать…
– Что? – нетерпеливо спросил я.
– Ну… Сам увидишь. – Она замялась. – Всё будет хорошо. Я тебя люблю! – Чмокнув в трубку, жена отключилась.
А я остался стоять с телефоном в руке, слегка озадаченный странным предостережением…
***
Парикмахерскую я искал долго. Адрес вроде бы читался ясно, но найти его в хитросплетении переулков оказалось не так-то просто. Я забрёл вообще в какую-то подозрительную часть города. Мрачные дома, подворотни, грязные узкие улицы с мусорными баками и – повороты, повороты, повороты; целый лабиринт. И спросить не у кого – кругом ни души, как в каком-то фильме ужасов.
Наконец нашёл. Скорей по везению – заглянул наугад в одну из подворотен, а там – полустёртая выцветшая вывеска «Парик…херская Кат…» Значит, стало быть, она и есть.
Гм.
Зашёл. Полумрак, затхлый запах, облупившиеся стены; пара парикмахерских кресел и давно немытые зеркала. Клиентов нет. Только владелица салона – разодетая чирикающая дама поздних бальзаковских лет (она ужасно обрадовалась при виде меня) да какая-то тощая, как спичка, девица, сидевшая на полу в соседней каморке. Когда мои глаза чуть попривыкли к темноте помещения, я заметил, что девица играет с куклой – расчёсывает ей длинные и пушистые кукольные волосы.
Дама встретила меня щебетанием:
– Ах, как хорошо, что вы пришли! Ах, какой вы умница! Чик-чирик, чик-чирик, чик-чирик! Ах-ах-ах-ах! Какой вы красивый молодой мужчина! Мы сделаем вас ещё неотразимее! Будете мачо! Чик-чирик! Ах-ах-ах!..
С обречённым видом я снял очки.
Дама, ни на минуту не замолкая, принялась меня обихаживать.
Я молча поддался, когда она усадила меня на стул перед умывальником и возилась с моей головой, щедро поливая её шампунем. Чик-чирик! Молчал и когда вытирала меня колючим стареньким полотенцем, после мойки. Ах-ах-ах! Краем глаза я порой замечал худющую девицу, так и не удосужившуюся встать с пола, и не обратившую на моё появление ни малейшего внимания – она, кажется, уже причесала свою игрушку и укладывала её спать.
У девицы из носа свешивалась длинная-предлинная мутная сопля…
Наконец позднебальзаковская дама взяла меня под ручку и, как маленького, отвела к основному в этой комнатушке месту пыток, обшарпанному кожаному креслу времён императора Веспасиана. Вела и распиналась:
– Чик-чирик, чик-чирик, чик-чирик! Ах-ах! Какой мужчина!..
Я сел. В общем-то ни о чём не думая. Отключённый. И ни о чём не думал даже тогда, когда дама принялась возиться с моими руками… Лишь когда она пристегнула запястья ремнями к ручкам кресла, во мне шевельнулось: что-то явно не так.
– Что вы делаете???
– Ах, чик-чирик! Это для вашего же блага! Всё будет хорошо! Мачо, мой милый мачо!..
Я сидел, совершенно обалдевший и тупо смотрел сам на себя – на своё отражение в зеркале – впрочем, довольно расплывчатое, ибо без очков меня всегда побеждала моя близорукость.
М-да.
– Каталея! КА-ТА-ЛЕ-Я!!!
Дама обращалась к тощей сопливой девице, и довольно громко.
– Клиент пришёл!!!
Ноль внимания… Девица всё так же сидела на полу и, по-моему, раскачивалась с куклой из стороны в сторону – туда-сюда, туда-сюда. И мычала.
Разодетая бальзаковская дама поспешила в соседнюю каморку к девушке.
– Каталея, дорогая, – услышал я. – Нужно встать. Подняться. К тебе пришёл новенький. Обслужи его, пожалуйста, как ты обычно делаешь. Ну, давай, моя заинька.
Она подняла девицу чуть ли не силой и, развернув, подтолкнула её ко мне.
Я попробовал было оторвать руки от кресла – но безуспешно.
Девушка – с совершенно сумасшедшим видом, бледная, с запавшими глазами – приближалась. Смотрела она вообще не на меня, а сквозь меня. К тому же взгляд её косил, что придавало ей сходство с полупьяной Горгоной. Сопли уже почти не были видны – особенно после того, как она их длиннющим тонким языком слизала.
С уголка губ потянулась вниз ниточка слюны…
Я дёрнулся.
Ух ты!
М-да…
Дама-хозяйка подвела девицу вплотную ко мне.
– Каталея, зайка, вот тебе хороший молодой человек. Сделай его, как ты умеешь. Давай, давай, я думаю, ему понравится.
Она вложила девушке в руку ножницы и направила её кисть – так, чтобы была ближе к моей голове. Показала жестом, на пальцах: чик-чик! чик-чик! чик-чик!
Я замер от ужаса.
Девчонка стояла как истукан, с ножницами в ладошке, и молчала.
Вряд ли она вообще понимала, что происходит.
Готов поклясться, что ни черта не понимала.
Она просто глядела куда-то поверх меня – наверное на потолок, весь тёмный и безобразный от бесконечных потёков. И едва слышно постанывала. Потом как-то подозрительно зашипела. Качнулась. С шумом выдохнула воздух – мне аж стало дурно в этот момент – и будто взорвалась.
Наконец-то она увидела меня. И глаза её преобразились. Они вдруг загорелись огнём, сверкнули – причём превратились при этом в две тоненькие щёлочки. Каталея взмахнула рукой, и я услышал бешеное, раздающееся со скоростью пулемёта хр-р-р-р; это с металлическим скрежетом гуляли по моей шевелюре взбесившиеся ножницы.
Каталея отпрыгнула от меня; осмотрела; и снова сделала прыжок пантеры – ко мне. Лёгким ветром пронеслась над моей головою. Собственно, если бы я спал, то, наверное, ничего бы и не заметил, не почувствовал. Но я не спал – а наблюдал за ненормальной парикмахершей с диким ужасом, что, впрочем, абсолютно никак не сказывалось на процессе.
Каким-то совершенно непонятным для меня образом Каталея преобразилась. Наверное, правильнее будет сказать, что она танцевала вокруг моей особы. Выделывала всякие па, повороты, пируэты – но не с целью продемонстрировать танец, а для того, чтобы ещё точнее, ещё изящнее, лучше, красивее срезать ту или иную торчащую волосину или прядку волос. Она извивалась – но грациозно и самым фантастическим образом.
Ножницы у неё в руках щёлкали безостановочно и при этом своим звуком воспроизводили стрекотание кинопроектора.
Они ЛЕТАЛИ.
Каталея была красивая в этот момент – потрясающе красивая, прямо-таки неземная, озарённая волшебством, и от неё исходило внутреннее сияние.
Я сидел, вцепившись в подлокотники, не имея возможности даже двинуть пристёгнутыми руками, и с напряжением ждал. Хотя мало-помалу напряжение спадало.
Девушка вальсировала вокруг меня… Вальсировала в одиночку – я как партнёр был неподвижен и являлся не более чем объектом её чисто профессиональной страсти.
Вдохновение… Вдохновенность, сосредоточенность, магический огонь – и удивительная лёгкость, так я могу описать то, что являла собой в такие минуты Каталея.
Даже дама позднего бальзаковского возраста – которая здешняя хозяйка – затихла и перестала на время процедуры чирикать. Не знаю, была ли она вообще в этой комнате… Или, может быть, залегла, любуясь высшим…
Я как мог всматривался в зеркало перед собою. Беда в том, что будучи близоруким, я просто не в состоянии был себя рассмотреть. Зато видел облачко – воздушную девушку, стремительно носившуюся вокруг меня как олицетворение красоты и грации.
И вот… И вот… Каталея внезапно остановилась. Выпрямилась. Стала как истукан. И померкла… Руки её бессильными плетьми повисли вдоль тела… Взгляд потух, внутренний огонь погас… Ножницы вывалились бы – если бы их тут же, прямо на лету не перехватила мадам-хозяйка…
Я вжался в кресло. И как-то непроизвольно перевёл дух…
Каталея закончила.
Разодетая дама-чирикала развернула девушку и, слегка подталкивая в спину, повела в соседнюю каморку, где Каталею уже ждала её кукла. Каталея как-то вся съёжилась, уменьшилась, сгорбилась. И, по ходу дела, что-то там про себя замычала. Мне даже показалось, что она состарилась. На сто лет.
Боковым зрением я успел даже увидеть сопельки из её носа – но только на мгновение, потому что девушка шмыгнула и – отвернулась. Потом села прямо на пол и принялась тупо раскачиваться: туда-сюда, туда-сюда…
Хозяйка парикмахерского салона поспешила ко мне.
Отстегнула руки от подлокотников.
Зачирикала, защебетала: ах-ах-ах! чик-чирик, чик-чирик! Какой мачо, какой мачо! Погодите, я вам сейчас всё покажу!
Она подала мне очки с полочки, и я, опять прозрев, внимательно всмотрелся в своё отражение в зеркале.
Дама всё кудахтала. Но даже она не смогла нарушить гармонию.
Из зеркала на меня глядел… Да-да, я сам не поверил своим глазам. Это был необыкновенный тип, только что сошедший на берег со своей роскошной яхты. Нет, это был принц из сказки – обаятельный, как тысяча аленделонов. Мало того, причёска, которая украшала его прекрасную голову, была точь-в-точь такой, о какой я тайно мечтал всю жизнь. Ну, ладно – половину своей сознательной жизни. Начиная с юношеских тусовок, когда один поцелуй школьной красавицы ценился много больше, чем миллион билетов в кино.
Это было всё.
Это было… ЭТО БЫЛО ЗАМЕЧАТЕЛЬНО-О-О!!!!!!!!!
Я задохнулся от восторга, любуясь – впервые в жизни! – сам собою…
– Ах, мачо, мачо, мачо-мачо-мачо-мачо, – затараторила дама-хозяйка. – Ах, какой красавчик! Вам – пожалуйста, счёт.
Я, на мгновение спустившись на землю, взглянул на бумажку. И у меня потемнело в глазах…
– Ах-ах-ах-ах! – ворковала хозяйка. – Ах-ах-ах-ах!!!
Я ещё раз кинул взгляд на себя в зеркало – на прощание – и не стал торговаться. Молча отсчитал, сколько она просила, и ринулся к двери. В дверях обернулся: Каталея по-прежнему сидела на полу в той, другой каморке и сама себе показывала что-то на пальцах. Какое-то представление. Меня она, понятное дело, не видела в упор.
Я вздохнул.
И вышел в переулок, тёмный переулок, сопровождаемый пулемётной очередью из уст неутомимой мадам.
***
…Я шёл по улице, центральной улице города и наслаждался. Наслаждался тем впечатлением, которое производил на женщин тут и там. Никогда ещё я не был объектом такого внимания со стороны проходящих красоток; это тешило моё самолюбие, и впервые на своей памяти я ощущал себя мужчиной на все сто.
Да, совершенно точно, я стал другим, совсем другим человеком.
Я внезапно УВЕРОВАЛ В СЕБЯ.
В моё слегка опьянённое состояние души ворвался звонок мобильного телефона. Звонила жена.
– Как ты, дорогой? Тебе понравилось? Я так и знала, так и знала! – радости её не было предела. – У меня есть ещё для тебя хорошая новость. Твои зубы. Ты же всегда жалуешься на свои больные зубы, а к врачу ходить не хочешь. Так вот, я нашла для тебя один адресок – там помогают как раз таким, как ты. Записывай, мой любимый…
Она говорила, а я стоял на улице, под взглядами восхищённых прохожих, и слушал, как равное мне солнце благословляло меня…
