Самоволка, самоволочка
Армейская самоволка, о ней сказано много и по-разному. Однажды вечером, когда срок службы у рядового Глюка проходил уже второй год, в его мастерской собралась компания земляков. Ребята развлекались игрой в шашки, на щелбаны. Игра шла с переменным успехом, лбы были у всех красными, а между партиями шёл солдатский разговор, как всегда, о всякой всячине. В этот вечер превалировала тема самоволок, её изначально начал развивать Вовкин земляк и начальник спортзала, Коля Винокур. Он затянул, ни к кому не обращаясь:
– Эхе-хе! В самоволку бы смотаться, косточки размять.
Разговор поддержал Васька Смурый, он действительно в соответствии со своей фамилией казался всегда озабоченным и хмурым, хотя какие могут быть в армии заботы. Командиры и устав давно всё расставили по местам, и разложили по полочкам.
– Ага, пойди за угол, разомни там свою косточку, только угол оставь целым.
Раздался дружный гогот, и тема уже не сходила с языка, а кончилось всё, как обычно кончаются разговоры – действием. К ночи компания засобиралась в самоволку, а вместе со всеми в самовольный поход собрался и Глюк. Воинская часть, в которой служили ребята, находилась далеко от населённых пунктов, поэтому в ней никаких увольнительных не предполагалось. Это воинское подразделение давно находилось среди дальневосточных сопок, в глубокой котловине, окруженной лесами, простиравшимися в синюю даль на десятки километров. Вследствие этого, природную котловину вполне можно было назвать котлом, который был до отказа наполнен солдатским народом. Самоволки давали возможность, хоть небольшой, но передышки, можно сказать, что у котла срабатывал защитный клапан в виде самоволок, спасающий солдат от более безумных поступков, чем самовольная отлучка. Ближайшим населённым пунктом, куда можно было пойти в самоволку, был посёлок Горностаевка, находившийся в восьми километрах от части, где проходил службу рядовой Глюк. Основой этого поселения была женская тюрьма, вокруг которой веером располагались дома местных жителей. В этой притюремной деревеньке был клуб, магазин и начальная школа, этим ограничивался общественный быт деревни. Всё население кормилось от тюрьмы, работая в ней, кто надзирателями, а кто и кладовщиками. Непосредственно к тюремной зоне примыкало воинское подразделение, которое называлось – «рота охраны». Естественно, что самовольщики первым пунктом своего рандеву избрали клуб; когда ребята вошли в этот очаг культуры, их глазам предстала довольно убогая картинка. Посредине небольшого помещения стоял обшарпанный бильярдный стол с семью шарами, два из которых были выщерблены. В дальнем углу клуба стояла деревянная трибуна, на которой старенькая радиола крутила хрипящую пластинку. Вдоль стен, по всему периметру клуба стояли деревянные лавки, с сидящими на них местными невестами. У бильярдного стола стояли две группы солдат и что-то обсуждали, их настороженные и в то же время пугливые взоры выдавали их с головой. Это были самовольщики из близлежащих воинских частей. Невесты, сидящие на лавочках, были явными перестарками и далеко не красавицы, но этот недостаток с лихвой компенсировался их гордым и недоступным видом. Можно сказать, что на грубо размалёванных губах невест кривилось, даже некое брезгливое выражение. Они были в клубе явным меньшинством, это вселяло в них чувство превосходства. Среди них, на лавочках сидели три солдата в бордовых погонах, местные служаки из роты охраны. Они вели себя, как хозяева в этом убогом заведении и как позже оказалось не напрасно.
Радиола начала играть хриплое танго, Глюк подошёл к девушке, выглядевшей приличнее других, и проигнорировав сидящего рядом с ней солдата-азиата, пригласил её на танец. Это был опрометчивый поступок. Обиженный солдат не мешкая, направился к выходу и ушёл из клуба, громко хлопнув дверью. Владимир танцевал с девушкой, она ему явно симпатизировала, и они разговорились. Оказалось, что Зоя работала юристом в тюремной зоне, её направили в этот посёлок, как молодого специалиста по распределению, после окончания учёбы. Когда они танцевали второй танец, Зоя сказала:
– Сейчас сюда придёт патруль, вам надо уходить, Рамадан побежал в свою часть, он вас заложит – навязался гад, на мою голову, проходу не даёт.
– Да ты, что Зоя, он такой же солдат, как и мы. Никого он не будет закладывать.
Глюк не поверил её словам, но ребятам на всякий случай передал Зоины опасения, и самовольщики начал потихоньку рассасываться из клубных пределов. Когда уже никого из самовольщиков в клубе не осталось, Глюк пошёл провожать Зою домой. Девушка рассказывала, что живёт в общежитии одна, у неё есть там своя маленькая, но очень уютная комната. Владимир уже строил самые радужные планы, но на выходе из клубной ограды, грёзы художника были прерваны громкой командой:
– Стоять рядовой, смирно!
В одну секунду рядового Глюка окружил армейский вооружённый патруль, из смуглых ребят в бордовых погонах. Зоя оказалась права, Рамадан настучал в караульную службу тюремной зоны и Вовку «замёл» патруль.
Дальнейшие события вспоминались ему потом, каким-то детективным кинофильмом, в котором роль героя играл не он сам, а совершенно другой человек, которого он наблюдал, как бы со стороны, но в образе себя. Патрульный наряд привел Глюка в расположение роты охраны, где его поместили в автозак, который стоял метрах в 100 от солдатской проходной, или говоря армейским языком КПП – контрольно-пропускной пункт. Для полной надёжности, к нему приставили ещё и часового, хоть и без автомата, но со штык-ножом на ремне. Автозак – автомобиль для перевозки заключённых, это была обычная автомашина с металлической будкой, которая была разделена посредине решёткой. В пространство за решёткой со стороны кабины водителя, помещали заключённого, а в пространстве перед решёткой, с задней стороны машины располагались две лавочки для конвоя и вход. По тому, как его без всяких раздумий и суеты поместили в эту импровизированную камеру, Глюк понял – в этом тюремном помещении на колёсах, пересидел не один десяток самовольщиков. Карауливший его, маленький кривоногий салага-казашонок, сидящий с ним в будке, но по другую сторону решётки на лавочке, подтвердил его догадку.
– Ага, ищё адына старика папалась! Жаксы, теперь ты узнаешь, какая наша командира злая – он произносил свой монолог с явным удовольствием, даже со злорадством.
Наверное, его, служившего первые полгода солдатика, уже достаточно помытарили старослужащие, а теперь он имел возможность отыграться за свои унижения над заключённым под стражу самовольщиком. Он куражился, его косноязычные разглагольствования длились не менее получаса, но в конечном итоге часовому надоело болтать. Пока солдатик говорил, Глюк сидел за решёткой, а в его мозгу ворочалась одна неуклюжая и тупая мысль – «Как же я попал? Теперь всё, спокойной службе конец, замучают проверками отцы-командиры».
Время было позднее, караульный солдатик заскучал, начал зевать, а потом вообще собрался и ушёл со своего поста. Может быть, он захотел в туалет или попить, а может быть просто, решил покурить и ушёл на поиски окурка. Дверь автозака захлопнулась, в наступившей тишине только был слышен затихающий звук, издаваемый сапогами караульного солдатика, это ледок хрустел на вымерзших весенних лужицах. Как только стихли шаги часового, у Глюка родилась новая, совершенно отчётливая и энергичная мысль – «Безвыходных ситуаций не бывает, думай Вовка! Даже отсюда должен быть выход, возможность должна быть всегда». К счастью, собираясь в самоволку, Владимир положил в карман бушлата фонарик, теперь он ему пригодился. Глюк включил фонарик и начал методично обследовать каждый уголок своего узилища. По всей видимости, будка имела деревянный каркас, обшитый металлическими листами, которые были накрепко привёрнуты к этому каркасу шурупами. Без инструментов с этими шурупами было, не справится, рядовой оставил их в покое и начал обследовать решётку, которая разделяла камеру пополам. Решётка была раздвижной и две её створки замыкались на висячий замок, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что решётчатые створки должны раздвигаться, для этого нижний их край был помещён в полозок, а верхний край створок крепился к хомутам на колёсиках, которые должны были кататься по верхней направляющей из трубок. Вдруг Глюка обдало жаром догадки – он ещё ничего не понял, но интуиция, идущая впереди логики, сработала. Когда Владимир более внимательно пригляделся к конструкции, он увидел, что между колёсиками и круглой трубой, по которой они катались, есть пространство. Хомуты имели длину несколько большую, чем требовалось для свободного хода. Владимир взялся за нижний край, сразу обеих створок и со всей силы потянул их вверх, раздался щелчок и створки вышли из нижнего полозка. Всё! Он спокойно поднял нижний край решётчатых дверок в сторону входа, вместе с замком, и в это время услышал шаги караульного, солдатик возвращался на свой пост. Глюк потихоньку, без шума опустил решётку, теперь она спокойно висела на прежнем месте, но её нижний край был свободен от полозка. Часовой нащупал в темноте автозака лавочку для караульных, спокойно уселся на неё и снова продолжил свой монолог на тему – «Ты дурак, а наша капитана злая и…». Не успел караульный закончить предложение, как Глюк поднял решётку, сделал шаг вперёд и оказался перед лицом солдатика. Жаль, что в темноте он не видел этого лица, но, это не помешало ему крепко взять караульного за грудки. Затем Глюк, выдернул из ножен штык-нож караульного и бросил это оружие в камеру, туда – где сам пребывал несколько секунд назад, затем швырнул туда же и охранника. После этого он быстро вставил решётку на место и со словами – «Закричишь, убью!», пулей вылетел из автозака. Всё, что происходило с ним дальше, было как будто исполнением чьего-то приказа, а не решениями собственной воли и разума. Казалось, что в его голове кто-то сидел и чётко диктовал ему все дальнейшие действия. Сто метров до солдатской проходной он пролетел, как на крыльях, но самому ему казалось, что он бежит как во сне, и на ватных ногах. Почему-то, те несколько секунд, которые он бежал, казались ему растянутыми во времени до бесконечности. Позади него раздавался глухой крик запертого в автозаке солдатика – «Убежала! Убежала!». Когда Глюк пробегал помещение контрольно-пропускного пункта, то краем глаза увидел двух спящих часовых, один из которых поднял голову со своего ложа и недоумённо моргал в его сторону длинными, как у девушки ресницами. Дробный топот своих сапог по доскам проходной, потом ещё долго стоял в ушах Глюка. Убегая из расположения роты охраны, Владимир понимал все последствия своего побега – это было ЧП, в пределах одной части, а может быть и целой дивизии. Ему было понятно, что оплошавшие солдаты, да и офицеры тоже, приложат все усилия для его поимки, иначе наутро их ожидала суровая расправа от командования. Это был позор, не только маленького караульного казаха, это был позор всей части. Побег из подразделения, которое специализируется на охране заключённых, был случаем выходящим за пределы простого происшествия. Всё это Владимир лихорадочно обдумывал сидя за забором, куда он спрятался от глаз часовых. Забор находился метрах в пятидесяти от проходной и Глюк хорошо видел мечущихся на ярком свету караульных солдат. Вовка присел за этот забор и притаился, чтобы не выдать направление, в котором он скрылся. Безлунная ночь ему способствовала. Скоро первая суета у ярко освещенной проходной стихла, было очевидно, что солдаты побежали с докладом к дежурному по части. Глюк спокойным и длинным шагом, стараясь не шуметь, начал уходить от места своего заключения. На ходу он обдумывал сложившуюся ситуацию. Пройдя достаточное расстояние от проходной, он побежал каким-то пружиняще-скользящим и бесшумным бегом. Мешкать было нельзя, его охранники имели большие возможности по его поимки, они вполне могли для этих целей использовать не только весь свой личный состав, но и собак-ищеек. На всякий случай он бежал по направлению, в котором никаких воинских частей не было. Через несколько минут бега, путь ему преградила небольшая река. Он даже не стоял на её берегу, а сразу увидел большое дерево и тут же понял – это переправа. Толстое дерево склонилось над водой, а его вершина маячила на другой стороне реки. Это была не только переправа, это было и его спасение от собак, в случае если их на него натравят, след они у дерева потеряют. Глюк, перебрался по стволу дерева на другую сторону реки, спрыгнул на берег и теперь уже побежал изо всех сил в противоположную сторону от своей части. Рядовой Глюк, бежал весь остаток ночи, по огромной многокилометровой дуге, а на рассвете вошёл в расположение своего полка. По самым скромным расчётам, он пробежал двадцатикилометровый кросс за пять ночных часов, по очень пересечённой местности.
Больше Вовка в самоволку не ходил в этот посёлок, но завсегдатаи посещений Горностаевки рассказывали, что старший лейтенант, бывший начальником караула в ту ночь, лишился за разгильдяйство одной звёздочки с погон. Солдат-часовой, охранявший Вовку, получил двадцать суток гауптвахты. Видимо начальник у них действительно был злой. В любой воинской части ходит множество легенд, о том, как кто-то, когда-то – сделал то-то, легенды обрастают подробностями и всевозможными уточнениями. Побег Глюка из роты охраны в посёлке Горностаевка, стал одной из таких солдатских легенд в воинской части 72 724. Если солдаты этой части сейчас продолжают ходить в Горностаевку самовольно, значит и легенда жива.
Кооперативная квартира
Глюк вернулся после службы в армии домой, в свою деревню к матери и ему казалось, что он отсутствовал не два года, а целую вечность. Там, на Дальнем востоке, из среды армейских будней гражданская жизнь рисовалась солдатам радужной картинкой. На деле всё оказалось несколько иначе. Деревня, которую Владимир покинул, уходя в армию, и тогда не отличалась большим набором развлечений, теперь же казалась вымершей. Люди днями пропадали на работе, друзья разъехались. Теперь в деревне молодёжью называли тех, кто был ещё детьми перед тем, как он уходил в армию. Эта подросшая молодёжь казалась ему чужой и скучной. Только по выходным, деревня немного оживала за счёт приезжавшего городского люда, который когда-то был частью деревенского народа. Перед уходом Вовки в армию, сельский народ выпивал, но теперь это стало основным деревенским развлечением. Почти в каждом доме стояла фляга бражки, из которой люди варили самогонку. Владимиру казалось, что улицы стали уже и короче, дома скукожились, а их окна-глазницы стали смотреть на мир с мудрой грустью. Над Покровкой, невидимкой шлялась неприкаянная тоска – деревня, как бут-то чувствовала свою кончину – через несколько лет её действительно снесли, на её месте сейчас раскинулось ровное поле.
Прожив положенный после армии отпускной месяц у мамы, Глюк уехал в город. Там, Владимира тоже никто не ждал, два года оказались достаточным сроком, что бы растерялись друзья и приятели; парни оженились, девчонки вышли замуж, у них были теперь совсем другие интересы. Городской народ в своей массе, казался Владимиру тоже понурым и озабоченным, больше, чем он был до его ухода на армейскую службу. Для парня началась городская жизнь, по съёмным квартирам и общежитиям, с городским общепитом. Помощи ждать ему было не откуда, мать вышла на пенсию, и, хотя сорок семь рублей, которые она получала, считались в деревне хорошей пенсией, Володе она помочь не могла. Его старшие братья жили своими семьями, и им было не до него. Владимиру нужно было заканчивать прерванную армией учёбу, и чем-то жить. Работы вокруг было много, но ему требовалась работа в ночное время, которая позволяла бы днём учиться. Оказалось, что есть и такая работа, его взяли в городской отдел охраны, с условием работы – ночь через две. От художественного училища ему дали общежитие, все Вовкины проблемы потихоньку решались. Парень постепенно входил в колею гражданской жизни.
Вскоре, время для Глюка полетело стремительно. Или, говоря языком поэтическим – Вовка начал иногда пописывать стишки, и у него были строчки, посвящённые этому настроению.
«Время летело со скоростью горячего аргамака. Он мчался над землёй с развевающейся солнечной гривой, касаясь копытами гулкой земной тверди – так, что только искры сыпались из-под звонких копыт. Ветер пронзительно свистел в ушах всадника и лошадиной власянице».
Время действительно летело, но летело оно буднично, только успевай поворачиваться. Прошло несколько лет. Владимир закончил учёбу, работал на художественном предприятии и выставлял свои работы на художественных выставках. Единственной проблемой у него оставалось жильё. Только жильё ему требовалось уже для семьи, он успел жениться и родить дочку. При советской власти, для обретения жилья существовал один способ – очередь. Человек мог стать на очередь, по месту работы или по месту жительства, то есть в своём городе или посёлке, по месту прописки. Люди в такой очереди стояли десятками лет, и всё равно, многие не могли добиться получения квартиры. Существовали и всевозможные обходные пути, для ускорения очереди. Можно было пойти работать на стройку, хотя бы в качестве художника; квартиру дадут быстрее, но всё равно до этого счастливого события пройдёт десяток лет. Владимира такой расклад не устраивал, он не любил просить и тем более, не любил очереди. Кооперативная квартира – вот решение вопроса, кто-то подсказал ему эту идею, и он поставил себе цель, но одно дело поставить цель, совсем другое дело эту цель выполнить. Несмотря на то, что кооперативное жильё люди строили на свои деньги, для вступления в число пайщиков тоже существовала очередь, только не такая длинная, как на обычное жилье. Деньги на постройку кооперативной квартиры тоже нужно было где-то изыскивать. Первый паевой взнос на трёхкомнатную квартиру составлял 3 тысячи 600 рублей, остальные деньги, в сумме 6 тысяч 200 рублей, людям оформляли банковским кредитом, с рассрочкой платежа на 20 лет, под три процента годовых. Первую часть вопроса Владимир решил просто – узнав, что работников коммунального хозяйства города, в жилищный кооператив принимают без очереди, он устроился туда работать и написал заявление на включение его в число пайщиков. Вторая часть жилищного вопроса, а именно изыскание денег была сложнее, их у него просто не было. По тем временам, сумма в три тысячи двести рублей была огромной, для обычного гражданина. Дома у Владимира состоялся семейный совет, с повесткой дня – где найти деньги на квартиру. Совет прекратился, едва начавшись. Жена Владимира, заявила однозначно:
– Какая может быть кооперативная квартира, когда нам так много всего нужно? Давай мы сначала поживём, как люди, нужно купить приличную одежду, обувь, ребёнку тоже много всего требуется – жена, частила скороговоркой.
Валентина была женщиной хорошей, красивой и хозяйственной, недостаток у неё был только один – она терпеть не могла, если узнавала, что у мужа в кармане, есть хоть один рубль. Под любым предлогом, Вале нужно было этот рубль у Вовки забрать, или хотя бы потратить его вместе с ней; на хозяйственные, или любые иные нужды. Будучи экономистом, имеющим высшее образование, она умела считать и хорошо понимала, что на 270 рублей, которые они получали на двоих – кооперативов не настроишь. В отличие от неё, Владимир, оставаясь прагматиком, всегда чувствовал в себе некую жилку авантюризма. Это заставляло его решительно возражать против её разумных доводов:
– Валя, согласись – жить, как люди это значит, прежде всего, иметь собственное жильё, всё остальное приложиться, а деньги найдём – где, он ещё себе и сам не представлял.
– Послушай дорогой, все люди становятся на очередь, получают квартиры и при этом ничего не платят, а ты хочешь вывалить такую сумму, а потом ещё 20 лет выплачивать кредит. Он хоть и под три процента даётся, а за такой срок денежки набегут не малые. Давай подождём – настойчиво предлагала женщина.
– Я согласен, деньги большие, но квартиру через очередь мы получим только к пенсии – сухо ответил муж.
Разумные доводы жены почему-то злили его. В голосе Владимира начинали звенеть раздражительные нотки, и он уже рубил:
– Ну и жди, а я буду вступать в кооператив! – последнюю фразу он сказал, уже хлопнув дверью.
Легко было сказать – «буду вступать», но такую сумму денег, даже из двух общих зарплат быстро не накопишь. Максимум, что можно было откладывать на сберкнижку, это 20-30 рублей ежемесячно. Такими темпами, сумму в три тысячи шестьсот рублей можно набрать только за десять лет. Мысль о кооперативе крепко засела в голове у Владимира.
В этом месте, уже в который раз, в жизнь опять вмешался его величество случай. Буквально на следующий день после домашнего разговора, его вызвали к директору автобазы, в которой он работал. Когда Владимир зашёл в кабинет, директор напустил на себя вид свойского мужика и заговорил, перемежая речь матерками – он считал мат признаком демократии. Закурив, и предложив сигарету художнику, директор начал излагать суть дела.
– Понимаешь, мать твою так – мне, и моему главному инженеру отделали кабинеты, но получилось, как-то скучновато. Ну, подумаешь дерево, текстура там, лак и прочее – это у многих сейчас есть, хотелось бы чего-то более оригинального.
Директор вальяжно курил сигарету, ожидая реакцию на свои слова. Глюк понимал, что сам директор считает, что ему сделали классный кабинет, но в подтверждение этой мысли, он ожидал ещё и от художника комплиментов.
– Да, таким кабинетом уже никого не удивишь – в раздумчивости сказал Володя, как бы не понимая, чего хотел от него директор и продолжал: – Уже половина начальников в городе сидят в таких кабинетах.
– Вот-вот, именно, что полгорода. А ты можешь мне к этому, что-нибудь предложить, чтобы было не полгорода – директор, вопросительно и озадаченно глядел на художника.
– Так сразу, сложно сказать, не подумав – нужна какая-то изюминка, яркая доминанта. Без концепции и эскизного проекта сложно говорить, нужно создать образ кабинета современного руководителя, в свете новейших требований мировой эстетической мысли. Полистать зарубежные журналы по искусству, почитать статьи.
Вовка умел, красиво и туманно говорить на темы искусства. По крайней мере, начальника он точно озадачил своей витиеватой речью. Значительно и важно помолчав, он продолжил свой монолог:
– Что же, Юрий Михайлович, я такую сложную работу должен делать за оклад? В таком случае работа затянется надолго, а Вам, как я понимаю, хочется быстрее?
– Ладно, не темни – понял я тебя красавчик, мать твою так – добавил директор, своё любимое присловье. Затем, Юрий Михайлович задумался на минуту, а за тем продолжил:
– Получишь премию в размере месячной ставки, если сделаешь хорошо, только не тяни со сроками. Всё – действуй! Начальник хлопнул ладонью по столу, показывая этим жестом, что вопрос решён.
В семидесятых годах, прошлого века в среде начальников действительно началось некое подобие моды на отделку кабинетов деревом. Хорошие столяры были на вес золота, однако, как бы они не старались, кабинет всё равно был отделан деревом, разница была только в качестве работы.
Вовка действительно полистал журналы по искусству – в одном из них была репродукция портрета Ленина, выполненная способом флорентийской мозаики, из разноцветных пластин мрамора. Портрет был простой по исполнению, но очень красивый, благодаря природным материалам. Это было то, что нужно. В начале своей трудовой деятельности Вовка работал на мебельной фабрике и знал особенности, и возможности шпона, а именно его он решил использовать вместо мрамора. Съездив на мебельную фабрику и разжившись шпоном из различных пород благородного дерева, он приступил к работе. Портрет получился отличным, дерево по красоте и разнообразию своей текстуры не уступало мрамору, но больше гармонировало с деревянными стенами кабинета. Когда он принёс свою работу на суд начальнику, успех превзошёл его ожидания. Юрий Михайлович, не скрывая удовольствия, говорил:
– Вот! Вот она – действительно изюминка. Как ты там говорил – доминанта? Слова-то, какие мудрёные, но получилось действительно красиво, а главное ни у кого нет такого портрета, даже у председателя горисполкома! Получишь премию, заработал!
Начальник, с нескрываемым удовольствием, уже в который раз отходил к двери напротив висевшего портрета, проверяя какое впечатление произведёт портрет на входящих посетителей. С этого всё и началось, портрет Ленина оказался золотой жилой, которую Владимир стал разрабатывать. Предприятие, на котором работал художник, занималось очисткой города от мусора. В связи с этой спецификой к ним обращались руководители всего города, мусор требовалось вывозить у всех. Так, как договоры на уборку подписывал только сам директор предприятия, все видели и портрет в его кабинете. Это было лучше всякой рекламы, заказы посыпались на художника один за другим, все хотели иметь в кабинете подобный портрет. Вскоре, это стало модным, и работа закипела. Через месяц, Владимир освоил технику этого производства в совершенстве и делал один портрет за два вечера. Таким образом, у него за месяц работы выходило 10-12 готовых изделий. Продавал он их по разной цене, в зависимости от того, какая ставка была свободной на предприятии у покупателя. Оплачивать его работу при социализме, можно было только одним способом, он должен был устраиваться на предприятие, директору которого нужен был портрет вождя, временным работником. Конечно, он на этой работе только числился, а по прошествии месяца, приносил работу и получал свои деньги – 120 или, 140 рублей. Конвейер работал исправно несколько месяцев, но постепенно начались сбои, рынок насытился – но дело было сделано, деньги на первый взнос за квартиру он заработал.
Через полгода, когда Владимира Глюка приняли в члены жилищного кооператива, сумма первого взноса у него была накоплена и внесена на счёт банка. Через неделю, состоялось общее собрание членов жилищного кооператива, где его, как работника коммунального хозяйства выдвинули на должность председателя кооператива. В горжилуправлении ему дали готовый, типовой устав и печать кооператива, в картонной коробочке. Работать он должен был на этой должности в неурочное время, с окладом восемьдесят рублей. Были у председателя кооператива и льготы. Он мог себе выбрать любую квартиру в доме, который будет сдаваться первым. Это было существенным, если учитывать, что всего домов в жилищно-строительном кооперативе насчитывалось пять, а их ввод мог растянуться на год и более.
Через два года, поставленную цель Владимир выполнил, получив трёхкомнатную квартиру в городской новостройке! Только теперь он мог твёрдо заявить – «Да, я окончательно вышел из землянки!».
