Когда я слышу слова «Мавзолей Ленина» в памяти сразу всплывает что-то смутное, волнующее и, не побоюсь этого слова, эротическое. Спокойно, спокойно. Никакой некрофилии. Я тогда был вполне заурядным пионером даже слово такого не знал-некрофилия. Но обо всём по порядку.
В середине восьмидесятых мне довелось почти каждое лето бывать в столице СССР. На несколько часов, проездом. Местом службы отца был затерянный в бескрайних казахских степях ракетный гарнизон, поэтому в отпуск к родным берегам Днепра приходилось добираться аж на двух самолётах. С пересадкой в Москве.
Я помню жаркое июльское утро. На часах всего 9:20 а солнышко уже ощутимо припекает. Настроение у всех хорошее, ведь впереди три недели отдыха. Отстояв нешуточную очередь в камеру хранения Домодедово и избавившись на время от тяжелого семейного чемодана, мы оказались в просторном салоне Икаруса «Аэропорт-Центр» – приятно прохладном, пахнущем ванилью. Это означало, что совсем скоро нам опять предстоит гулять по Арбату и Цветному бульвару, покупать мороженое, кататься на катере по Москва-реке. Это сладкое слово «отпуск».
«Надо бы сходить» — отец вздохнул и сожалением бросил смятую обертку в урну возле скамейки, на которую мы присели пять минут назад. Потом полез за платком, чтобы вытереть липкие пальцы. «Хоть увидишь его. Пока не закопали». На мгновенье мне показалось, что я ослышался. Я даже перестал разглядывать идущих мимо по аллее сквера людей, пытаясь угадать, кто москвич, а кто гость столицы. Закопать Ленина? Владимира Ильича? Разве это возможно? Если папа шутит, то это совсем нехорошая шутка. Надо сказать, я был очень правильный пионер. А Ленин, понятное дело, не просто выдающаяся личность, Ленин – человек номер один, вождь Октябрьской Революции.
Раньше, в дошкольном детстве, я думал, что раз он вождь, значит носит на голове оперение. У рядового индейца одно перо в волосах, ну а у вождя соответственно. Не то, чтобы я был глупым, просто в то время отец ещё служил не в Казахстане, а в ГДР. А восточные немцы не любили вспоминать Революцию, Вторую мировую и так далее. У них были на то причины, понял я позднее. Ведь совсем не понятно с результатом последней войны. Вроде бы проиграли, а вроде и выиграли. Вроде бы выиграли, а вроде и проиграли.
Так вот, для немцев из ГДР главной войной было противостояние между коварными и подлыми ковбоями и их несчастными краснокожими оппонентами. Чингачгук Большой Змей. Могикане, Делавэры. Гойко Митич, все дела. Вот в моей детской голове советское кино о Ленине-вожде и фильмы киностудии DEFA сложились в одно целое.
Папа доел сливочный пломбир и озвучил планы на время в столице. Я уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, что хоть Ленин, как ни крути, вождь, но не увидеть мне возле стеклянного саркофага ни боевого лука со стрелами, ни самого захудалого томагавка. Будем смотреть на то, что осталось.
Сказано-сделано. Не знаю, как сейчас, но в те годы количество желающих взглянуть на мумию первого председателя Совета Народных Комиссаров впечатляло. И толпа к Мавзолею стояла огромная. Сначала, на дорожках Александровского Сада нас встретила обычная советская очередь. Нестройная, рыхлая колонна переминающихся с ноги на ногу людей. «Женщина, вы крайняя? За вами занимать? / Мама я хочу писать, мама, слышишь? Я хочу писать. / За мной еще мужчина в синем пиджаке занимал. Где же он? / Потерпи, чем ты раньше думал? Или во-он туда сбегай. / Девушка, я на пять минут отойду покурить. Скажете, что я за вами?»
Вступаем на выложенный «кирпичиком» булыжник Красной Площади. Молчаливые солдатики быстро расставляют граждан в шеренги по шесть человек. Усатый капитан негромким голосом инструктирует нас, что вот с этой минуты — всё. Выходить из строя нельзя, меняться местами нельзя. Колонна двинулась. Прошли метров тридцать и остановились на минуту, прошли и остановились, прошли и остановились. Это потом я сообразил, что в конце пути, возле почетного караула наши шестёрки по команде другого капитана начнут разматываться, чтобы тонкой непрерывной цепочкой по одному человеку нырять в темный прямоугольник входа в Мавзолей. Потом. А сначала я совершенно не ожидал, что, только тронувшись, колонна остановится. Настолько не ожидал, что влетел в человека, который шёл в шеренге передо мной. Ой!
Человек был девочкой. Белое платье в красный горошек. Русые волосы до лопаток. Роста почти такого же, как и я. Чуть ниже. Белые носочки. Красные сандалики.
Надо сказать, что слово «влетел» это не совсем верное слово. Просто, пытаясь сохранить равновесие, я довольно сильно оперся ладонью правой руки этому человеку чуть ниже поясницы. Там у человека находилась попа. Попа была тверденькая и круглая. Округлая. За несколько секунд тесного контакта у меня в голове как-бы отпечатались её форма и объем.
Шеренга дернулась, двинулась вперёд, снова остановилась. А я снова влетел правой ладонью чуть ниже поясницы. Но на этот раз стопроцентно абсолютно специально.
Спе-ци-аль-но.
Девочка медленно повернула голову и посмотрела на меня. В её взгляде я прочёл только любопытство. Мол, кто это там, сзади, всё время в меня врезается? Кто меня трогает? Ни осуждения, ни презрения, ни гнева в её глазах я не прочитал. И поэтому пару минут спустя в третий раз прикоснулся к ней ладонью.
Она никак не отреагировала.
Видимо, посмотрев на меня, она по-своему осталась довольна увиденным. Трогай. Можно.
И я трогал.
Боже мой, какая эта была замечательная попа! Упругая, кругленькая, прохладная, гладкая. Какая восхитительная окружность, переходящая в овал! Я знаю, есть в мире высшая математика, а попа этой девочки была высшая геометрия. Вот.
Почему меня не одернули? А, похоже, никто не обращал внимания. Ближе всего ко мне были родители, мама слева, папа справа, но они видимо готовились ко встрече с прекрасным и им было не до того. Или жарко. А я – нет. Я совсем не чувствовал жары.
Мы шли и останавливались, шли и останавливались. И при каждой остановке я прикасался и нежно гладил подушечками пальцев белую, в красный горошек, ткань. Я готов был идти так бесконечно долго. До океана. До Камчатки или куда-там в другую сторону? До Португалии. До тех пор, пока она не обернется и не скажет:
— Леша, извини, пожалуйста. Тут океан. Глубина сразу начинается. А я не очень уверенно на воде держусь.
И я отвечу
— Конечно-конечно. Никаких проблем.
А потом случилось то, что случилось. Застывшие с высоко задранными носами солдаты, похожие друг на друга как близнецы, автоматы с поблескивающими на солнце штыками в их руках, потом полумрак, особенно контрастный после яркого полуденного солнца, лицо, знакомое по миллиону портретов, желтый, какой он желтый и волосы рыжие или это освещение здесь такое. Трах-бах! Опять светло, узкая дорожка вдоль Кремлевской стены (Смотри Лёха, Горький! Чкалов! – Вижу. Ну-Горький. Ну-Чкалов.)
И мы опять на площади. Всё.
А вот и платье в знакомый горошек. Родители держат её за руки, она оглядывается. Мы во второй и в последний раз встречаемся глазами. А мои предки подхватывают меня и тянут совсем в другую сторону. Стоп! Стойте! А что я скажу? Дорогие родители! Давайте догоним вот ту девочку. Видите, белое платье и красные сандалики? Угу. Пока я не знаю её имени. Но это не важно. У неё замечательная попа и мы теперь всегда будем вместе. И поженимся. Моя несостоявшаяся любовь что-то отвечает своему отцу и отворачивается. Еще несколько мгновений и я навсегда теряю её в толпе.
У истории нет продолжения. А какое могло бы быть продолжение? Телепередача о поиске потерянных близких. Как там она называется? «Жди меня»? «Ищу тебя»? Двое ведущих. Он — постаревшая, но не потерявшая шарм кинозвезда — стильный и импозантный. Она — молодая сексапильная журналистка — весёлая и напористая. Звучит сентиментальная музыка. Игорь Кваша (пусть это будет именно он) вкрадчиво говорит, глядя в камеру.
— Нам написал Алексей. Алексей давно ищет девочку, которую он гладил по попе в очереди в Мавзолей в 198* году.
Кваша делает картинную паузу.
— А вы знаете Алексей, мы нашли её. Это Ирина Галкина, тогда она носила фамилию Чайкина, технолог пищевой промышленности из города Кинешма. Встречайте!
На сцену вываливается толстая тётка в белом платье в красный горошек.
Нет, пусть она будет очень даже ничего себе сохранившаяся женщина. Ухоженная. Загадочно улыбающаяся. С маленьким бриллиантом на безымянном пальце.
Она подходит ко мне и мы беремся за руки. Кваша с умилением разглядывает нас. Потом, прерывающимся от волнения голосом произносит.
— Вы не виделись тридцать пять лет… Скажите что-нибудь друг-другу.
Ирина молча смотрит на меня и загадочно улыбается. Тогда я беру инициативу в свои руки.
— Ирина… А… после Мавзолея… Куда вы потом пошли? После Мавзолея?
— В ЦУМ! — с готовностью отвечает Ирина. — Поели мороженое и сразу в ЦУМ. Мама хотела Мишуку кроссовки купить. На физкультуру и вообще. У меня — ты ведь не знаешь — брат младший есть. Мишук. Он, кстати, в зале — она смотрит в темные ряды зрителей в студии — Мишка, отзовись!
Прожектор выхватывает лысеющего блондина в вязаном свитере. Он смущенно улыбается и машет мне рукой.
А хорошо, что некоторые истории не имеют продолжения.
