Маркиза де Ливри

Облачённая в тяжёлую пурпурную мантию с широкой лентой, украшенной медальонами и истончавшей восхитительный аромат ноток ванили, фиалки и лакрицы, маркиза восседала на своём троне и с нескрываемым презрением созерцала уже порядком поднадоевшую ей многочисленную свиту, расположившуюся несколькими ступенями ниже. Компаньонки в шутовских нарядах, прислуга в дешёвой ливрее, обиженно вздыхала она, они почитают себя умниками и красавцами, но, стараясь понравиться, выглядят убогими и смешными. О боже, как же они легкомысленны, ветрены. И начисто лишены благородства и хороших, приятных манер! Дикое племя!

В её дивных бирюзовых глазах, затенённых длинными ресницами, плескалось отвращение, прямой нос морщился, словно унюхал что-то крайне неприятное, а пухлый рот брезгливо кривился. Даже идеальной формы подбородок и тот выражал неодобрение и время от времени вздёргивался не без доли самолюбования. Несомненно, у неё имелись все основания гордиться собой! Ведь её сопровождали верные спутники — молодость, красота, богатство, а также имя и титул, доставшиеся по наследству: маркиза де Ливри происходила из известного во Франции знатного рода, уходящего корнями вглубь веков. Она приходилась дочерью Гаспару де Маниба, владельцу роскошного замка Молеон д`Арманьяк в Гаскони и огромного имения площадью в три тысячи гектаров, все угодья которого были засажены чудесным виноградником, и была замужем за маркизом де Ливри — великим камергером короля Луи XV из династии Бурбонов. В ней было несокрушимое и повелительное обаяние, которое ставило её выше всех, где бы она ни оказалась и кто бы её ни окружал. Утомленная пылкой лестью, она притягивала взгляды и мысли, вызывала восхищение, трепет, зависть, и многие добивались её благосклонности. В то же время знаменитость её рода и сопряженные с ней приличия внушали ей сдержанность и скромное целомудрие.

Но неучтивой свите, с недавних пор окружавшей её, не хотелось признавать, что аристократическая неотразимость их госпожи дарована ей свыше. Они не благоговели перед ней в подобострастии, не воздавали полагающиеся ей почести и уважения, не величали сударыней и не целовали руки. Вместо этого шептали, что она, маркиза, только тем и занята, что выставляет напоказ своё превосходство, грубо шутили и хихикали за её спиной. Какое убожество! Да она, дочь гордого гасконца, вызвала бы на дуэль всякого, кто посмел усмехнуться, глядя на неё. Однако, будучи натурой уверенной в себе, всё же предпочитала сохранять благородное самообладание, и вместо ссор и перебранок ублажала себя ломтиками копчёного лосося, улитками в масле, томлённым в горшочке мясом и птицей под соусом Бешамель, сытными фуа-гра и тарт фламбе. Насладившись деликатесами и проводив их бокалом вина, она неизменно заедала их шоколадными и ореховыми десертами или выпечкой с цукатами и сухофруктами.

Вот и сейчас, после великолепной трапезы, её неожиданно охватила слабость, словно у неё начиналась мигрень. С ней всегда случалось подобное, если она переедала на ужин. Надо сказать, что вопреки худощавому телосложению, маркиза ела хорошо, и могла позволить себе грешить в еде на ночь, потому что всё равно не поправлялась. Она бессильно откинулась на подушки и прикрыла глаза, погрузившись в задумчивость, а в душе её царило смятение. Все ей просто завидуют, опять-таки размышляла она. Неудачники всегда, пока бьётся их сердце, обречены испытывать ревнивую зависть к успехам других. Как же она умудряется терпеть присутствие тех, кого, пожалуй, не впустят за порог ни одного приличного дома?

А потом мысли её рассеялись и она предалась мечтам о том славном времени, когда перед нею вновь будут склоняться до земли, когда станут прикладываться к её ногам и бросать в воздух чепцы при её величественном появлении. Зачастую, когда она предавалась размышлениям о грядущем, на неё находила грусть — тогда ей казалось, что её никто не любит. Ни одна живая душа в мире. Но ничего, ничего, успокаивала она саму себя, не падай духом, дорогая, сохраняй выдержку, всё еще сложится к лучшему. Господь не оставляет тех, кто уповает на Его милость. Он просто не может обойти ту, кто добр, полон добродетели, и по-матерински великодушен. И она улыбнулась самой себе, поскольку порой ей удавалось посмеяться над глупостями и странностями общества.

От раздумий её отвлекло внезапное появление одинокого незнакомца в проёме двери — плотно укутанный в плащ, он явился за тем, чтобы пригласить на аудиенцию очередную фрейлину из числа её подданных. Маркизе так и не удалось узнать истинной цели этих визитов. Не сумев завести осведомителей, она до сих пор терялась в догадках: что стоит за сими таинственными рандеву? Неужели девушек зовут на свидание с каким-то знатным вельможей, или даже с самим королём — для любовных утех в его секретных опочивальнях? Разве ему не хватает упругих прелестей молодой фаворитки — мадам де Майли? И коли сие есть правда, то каким образом столь неслыханной чести удостаивались заурядные и, порой, вульгарные особы из захудалых родов, не обладавшие ни благородным характером, ни тонким умом, ни другими достоинствами вроде красоты, обаяния, изысканности и умения интриговать. Не говоря уже о том, что от некоторых из них дурно пахло. И по какой причине они никогда не возвращались оттуда, словно там, за этой дверью, была дорога в преисподнюю, а их места на иерархической лестнице неизбежно занимали всё новые и новые лица? Похоже, здесь присутствует какая-то сокровенная тайна, думала она, завораживающая, притягивающая и пугающая одновременно. И обещала себе заняться этим, как только появится свободное время. А знает ли Её Величество об очередных похождениях венценосного супруга? Наверняка сплетни дошли и до её ушей. Впрочем, всё так тривиально — мир давно скатился в пропасть порока, исторг из себя всё хорошее и напитался плохим. Алчность и похоть возобладали над душами человеческими. Тем, чего вчера было принято стыдиться, сегодня гордились. То, что тщательно скрывали от чужих глаз, теперь с гордостью выставляют напоказ.

Маркиза сглотнула комок и устремила взгляд вдаль. Несмотря на молодые годы, она уже умела смотреть сквозь пальцы на происходящее. Что ж, рассуждала она, возможно, есть вещи, которые должны оставаться в тайне. Рано или поздно многое становится явным — нельзя спрятать все концы в воду. Просто некоторые секреты имеют свойство раскрываться, только когда придёт их время. А другие, как показывает её опыт, могут не открыться никогда. Как бы то ни было, дорогая, не бери в голову подобные мелочи, так будет лучше для всех.

Не прошло и часа, как маркиза почувствовала лёгкость в желудке и не удержалась, чтобы не посмотреть на себя в огромное зеркало, раскинувшееся во всю стену. Головной убор в виде шляпки, поблёскивавшей в лучах солнца, подтянутое и стройное тело, небольшая, по французским меркам, грудь, высокая шея, покатые плечи, округлые бёдра. Ну кто же устоит пред такой красотой? Она давно так не радовалась своему отражению. С каким удовольствием она прошлась бы в ту же минуту по ковру и грациозно взмахнула ногой, чтобы совершить причудливый, стремительный и головокружительный пируэт в воздухе, тем самым поразив своё неотесанное окружение в самое сердце. Если оно у них есть. Любуясь собой, она мысленно закружила вокруг собственной оси, и вдруг представила, как грохнула на скользкий пол из белого мрамора, и сердце её разбилось вдребезги на тысячу мельчайших осколков.

Кто пожалел бы её, случись такое на самом деле? Не найдя ответа, глаза маркизы наполнились тоской, потому что в одночасье рухнул её идеальный мир. К ней словно пришло прозрение. Она почувствовала себя обманутой и униженной. Увы, последние три года её жизни в замужестве не были окрашены исключительно в солнечные, жизнерадостные цвета. Сказка закончилась, когда супруги дали клятву у алтаря. Да, у них есть богатство: оно даёт чувство превосходства над другими, ощущение радости от приятного бытия или возможность созерцать красоту. Но в их семье нет тепла. Сердце её мужа затянулось льдом: будучи вечно занятым, он совсем позабыл о молодой жене. Конечно же, маркиза избегала мысли, что их любовь умерла. Но ей было ясно, что она не нашла в семейной жизни своих самых задушевных идеалов. А время летело, жизнь других куда-то двигалась. У всех. Кроме неё.

Оставшись наедине с обнажёнными чувствами, в которых сцепились в страшной схватке жившие в ней ангелы и демоны, маркиза вспомнила, что совсем недавно подвыпивший король бросал на неё взгляды, полные восхищения. Каждая женщина в душе немного распутна, подумала она. Вот и дамы в её окружении не считают предосудительным стать любовницами высокопоставленных особ. Более того, они не скрывают такого положения вещей и даже гордятся этим, распространяя молву о таком событии. И вот, совсем неожиданно, в её милой головке родилась мысль, что и она с лёгкостью могла бы найти себе что-то приличное для утешения Причём среди любого сословия, скажем, какого-нибудь молодого и пылкого шевалье, боевая слава которого ставит его выше принцев и герцогов, отличавшихся знатностью и богатством. Она легкомысленно нарисовала в своём воображении юношу, невысокого, но широкоплечего, лёгкого и проворного. Он сверкал ей в улыбке белыми крепкими зубами, волосы его развевались от ветра, а взгляд утонул в глубоком вырезе её платья, отчего у маркизы сладко закружилась голова и перед глазами засияла ослепительная радуга, извещавшая о том, что настал тот день, когда она по-настоящему влюбилась. И она более не желает вздыхать на расстоянии, но жаждет вкусить со своим возлюбленным плотских радостей. Ей захотелось кричать от восторга, но, не желая выказывать свите своих чувств, она напустила на себя лукавую весёлость, меж тем как крупные слёзы счастья текли по её щекам, ведь пылкий шевалье уже сжимал её в своих жарких объятьях. И пусть проклятая судьба разделила влюблённых слишком глубокой пропастью, маркиза была готова разделить с бедным рыцарем его будущность, сулившую, пожалуй, одни лишения, и щедро одаривала его теми упоительными ласками, родник которых внезапно открылся и забил горячим ключом из её любвеобильного сердца…

* * *

Миновав витрину, уставленную сырами, колбасами и оплетёнными узкогорлыми бутылками с кьянти, в бакалейный магазин вразвалочку вошёл бритоголовый здоровяк в малиновом пиджаке, пуговицы которого не выдерживали натиска огромного живота, и пистолетом ТТ за поясом. Его бычью шею украшала толстая, в палец, золотая цепь, а на запястье блестели дорогие часы «Ролекс». Он облизнул пересохшие губы и подошел к витрине с напитками, тупо её разглядывая.

— Вам какое, мужчина? Белое или красное? Пино нуар или мальбек? Французское или грузинское? Может, опять виски? Или водку анисовую? — испуганно спросила дородная продавщица.

— А что у тебя во-о-он там? — грубо спросил он, указав на специальную зеркальную нишу у самого потолка, в которой красовалась бутылка, облачённая в тяжёлую пурпурную мантию с широкой лентой, украшенной золотыми медальонами.

— Арманьяк. Настоящий. Из Франции…

— Гони-ка его сюда… Да пошустрей! Сколько?

— Пять тысяч.

— На, держи бабло! — небрежно вытащив из заднего кармана солидную пачку сотенных, здоровяк обслюнявил пальцы и отсчитал хрустящие купюры.

Продавщица бережно спустила бутылку с витрины и начала упаковывать её в бархатную коробку.

— Давай сюда пузырь! Нечего его наряжать, как на свадьбу.

Мужчина вырвал бутылку из её рук, а его круглое тяжёлое лицо, не обременённое следами интеллекта, брезгливо сморщилось, когда он прочитал название напитка:

— Хм… Чё за фифа такая? «Маркиза де Ливри»… Тоже мне, Анжелика — маркиза ангелов! — чертыхнулся он. — А я, стало быть, твой Жоффрей де Пейрак. Слышь, ты… Бухло-то хоть стоящее? А то смотри у меня — душу вытрясу! — и его волосатая рука потянулась вниз, к пистолету.

Куда это вы меня ведёте? — растерянно вопрошала маркиза. — На аудиенцию? С кем? С этим чудовищем? О, нет! Я не давала позволения! Это в высшей степени возмутительно! Я вам запрещаю! Это, чёрт побери, заговор! Вы будете наказаны! — но ей не ответили, потому что возгласов её никто не слышал.

Амбал схватил бутылку, и, посвистывая, покинул бакалею. Оседлав свой шестисотый «мерин», он увёз титулованную даму из старинного знатного рода, уходящего корнями вглубь веков, на самую окраину города. Там, в кругу своих бритоголовых друзей, он грубо сорвал с неё корону и двумя толстыми пальцами-клещами выдернул пробку — странное ощущение испытываешь, когда тебя откупоривают в первый раз! — и, крепко обхватив смрадными, жирными губами её горло, хлебнул. Маркиза корчилась от отвращения, переходя из одних грязных рук в другие, она кричала и обливалась слезами, трясясь от страха, а на неё дышали перегаром, беззастенчиво тискали, грубо мяли, больно хватали за грудь, вертели и так и сяк. Задыхаясь, она умоляла оставить её! И её оставили…. Когда высосали из неё последние капли.

Пустая и голая, маркиза одним броском была отправлена в огонь, где вмиг почернела витиеватая роскошь её стеклянного узора, смешавшись с отвратительным едким дымом. Костёр корчился в безумном танце на ложе из берёзовых поленьев, с неистовой жадностью обнимая свою жертву. Его зловеще багровые языки росли и меняли форму, превращаясь в невиданных чудовищ с несколькими головами, извивающимися хвостами и когтистыми лапами, они лизали её, как мороженое, норовя ворваться внутрь.

Ей же, маркизе де Ливри, в тумане надвигающегося забытия явился её милый, пылкий шевалье. Он сжимал её в своих жарких, цепких объятиях, а она, слушая его прерывистое дыхание и ощущая себя на вершине удовольствия, одаривала его теми упоительными ласками, родник которых недавно забил ключом из её любвеобильного сердца…