Она с детства любила все цветы, но особенно обожала одуванчики. Иногда они с родителями выбирались в лес: отец был военным, дома его видели редко, поэтому каждый совместный поход на прогулку надолго «застревал» в памяти детей: двух абсолютно непохожих друг на друга сестер. Старшая после таких вылазок заваливала дом букетами одуванчиков.
— Опять ты это убожество в дом тащишь, – громко возмущалась мать.
— Они же красивые?! – Дочь искреннее не понимала такую неприязнь к ярким желтоголовикам.
— От них одна грязь в доме! На руках – разводы от сока, на столе – пыльца от цветов. Через пару дней они соберутся в полет, ищи их тогда по всей квартире, убирай с паласов…
— Я уберу, – тихо и спокойно отвечала дочь.
— Естественно, ты! Кто еще то? Не я же притащила в дом этот сорняк!
— Листья молодых одуванчиков даже в салаты класть можно, – не сдавалась дочь.
— И что ты хочешь этим сказать? Ты их для салата принесла?!
— Нет, конечно, – беззаботно смеялась старшая, – лето на дворе, они уже цветут, у них вторая «молодость», которую в салат не положишь. Просто красиво: смотри, какой я венок сплела. Правда, здорово?!
— Да ну тебя с твоими глупостями! – раздраженная мать принималась за домашние дела.
А вот сурового отца-майора она смогла уговорить каждый год фотографировать ее на одуванчиковой поляне рядом с домом. Отказать в маленькой просьбе старшей дочери, он не мог. Да, в отличие от младшей: красивой любительницы мальчикового внимания, она была худой, с выдающимися скулами и с удлиненным овалом лица, но зато с серьезным отношением к жизни, которое ему очень импонировало. Старшая училась в четвертом классе, когда выяснилось, что сестру, не умеющую читать, не то, что в школу с «повышенными» знаниями, в которой она сама училась, но даже в обычную не возьмут! А у замученной работой и домом матери, и, тем более, у вечно марширующего на плацу или мотающегося по полигонам отца, нет сил и времени заняться ее обучением. К тому же сама голубоглазая, кудрявая, похожая на фарфоровую куклу «барышня» не больно хотела напрягаться. Никому ничего не сказав, старшая, терпеливо снося слезы, крики и истерики, вскоре добилась того, чтобы сестрица не просто складывала «м-а м-а», а вполне сносно читала букварь. Мать эту победу тут же «использовала по назначению»: с этого времени все уроки младшей стали делаться с помощью старшей. Все шло замечательно пока та, которая училась и учила, не окончила школу. С золотой медалью, естественно. Вот тут-то оценки «куколки» со взглядом, не обремененном проблесками мысли, резко упали до критической отметки. Правда, саму младшую это не беспокоило: она «купалась» во внимании мужчин, а что еще девушке надо для счастья? Учеба – это для таких дурнушек, как ее сестра. Как ей еще устроиться в жизни? Только через красный диплом!
В то «выпускное» лето произошло маленькое событие, после которого за старшей сестрой закрепилось прозвище «Одуванчик». Пока все сдавали экзамены, их «классный» поэт неожиданно, но к счастью, неудачно решил свести счеты с жизнью. Лежа в больнице, он наотрез отказался видеть кого-либо кроме той, которую считал единственным другом: самую серьезную девочку в классе, и она тут же принеслась к нему с пакетом конфет.
Стоял приятный летний вечер, они вышли в парк, обнесенный высоким забором. Рядом прогуливались странные личности. Один пытался стрясти с березы яблоки, второй непрерывно ходил взад-вперед по дорожке и громко смеялся. В конце концов, они перестала обращать на них внимание, и разговор миролюбиво тек, не задевая «подводные» камни июньского дня, сильно изменившего жизнь школьного поэта. Неожиданно за их спинами выразительно захмыкал человек в больничной одежде. Выражение его лица было милым и наивным, но правую руку он почему-то держал за спиной. Друг тут же вскочил и загородил собой девушку, но человек в полосатой пижаме, отодвинув его в сторону, и вытащил руку… В ней был зажат огромный белый одуванчик, который был тут же преподнесен ей с изящным поклоном:
— Возьмите, девушка, вы так на него похожи…
Человек исчез, так же внезапно, как появился, оставив после себя улыбку чеширского кота и ощущение нереальности происходящего. Каким-то чудом она смогла донести необычайно огромный и пушистый подарок до дома. Там она брызнула его лаком для волос, и цветок долго стоял на ее столе.
Услышав эту странную историю, младшая с легким пренебрежением: уж ей то дарили букеты нечета этому сорняку, стала звать старшую Одуванчиком. Постепенно к ней «подтянулись» родители, одноклассники, подруги и даже друзья семьи стали обращаться к ней, не иначе, как «Одуванчик», словно не было у нее красивого и звучного имени. Впрочем, девушку это не смущало: видимо, помогали легкий характер и абсолютное неумение злиться.
Платье на выпускной она тоже выбрала в «одуванчиковом» стиле: желтое, летящее, а светлые, распущенные волосы завершали цветочный образ. Прозвище приклеилось к ней намертво, и плавно «перетекло» в институт, куда кроме нее поступили еще три одноклассницы.
— Здравствуйте, … – любимец девушек всех курсов экологического факультета замялся, он помнил только прозвище первокурсницы, но насколько удобно будет ее так назвать, не знал. Она сама продолжила:
— Одуванчик. Не смущайтесь, я уже привыкла. Мне иногда кажется, что я родилась с этим, — она тоже замялась, но через мгновение весело продолжила, – именем.
— Вы, на самом деле, удивительно похожи на этот цветок.
«Кто бы мог подумать, что эта тихоня такого парня себе оторвет, – удивлялись окружающие красотки, искренне непонимающие, что мог найти в Одуванчике (гениальное прозвище для этой невзрачной худышки) отличник, красавчик, солист институтской рок-группы и неизменный участник КВН-ов – студент четверокурсник. Да он и сам себе не смог бы объяснить, почему в день посвящения в первокурсники подошел именно к ней.
Пока студентки недоумевали и ненавидели Одуванчика, она тихо и незаметно вышла замуж за институтскую звезду. Пересуды по поводу новой семьи утихли, когда все увидели, что у тихони пропала талия: предмет зависти однокурсниц, сидящих на бесконечных диетах, и чересчур быстро начал расти живот. В это время муж, окончивший институт с красным дипломом, и успевший немного поработать в неплохом НИИ, резко решил сменить профессию. Одуванчик, с радостью принимавшая все решения второй половины, тут же съездила в институт и, положив на огромный живот студенческую тетрадку, с присущий ей аккуратностью, старательно переписала все условия поступления. Теперь вечерами, она, открыв учебники, внимательно слушала мужа, и задавала каверзные вопросы, стараясь раскидать как можно больше сена под копыта закусивших удила экзаменаторов.
Вторым по счету красным дипломом, молодой муж хвалился уже перед двумя домочадцами: женой и трехлетним сыном, который, конечно, не мог понять: по какому поводу все выражают такой неуемный восторг, но был не прочь повеселиться с родителями. «Корочки» отмечали в новой, маленькой, но удивительно уютной квартирке…
— Давно что-то вы к нам не заходили? У вас все нормально? Как сын? – Одуванчик вздрогнула, услышав вопрос, заданный громким и резким голосом матери.
— Все хорошо. Сын? Отличник и радость школы и семьи, ты же знаешь. В гости? Времени совсем нет: олимпиады, конкурсы, научные чтения.
Она быстро отключилась, чтобы мать не успела еще что-нибудь спросить, иначе придется лгать, а она вранью с детства не обучена. О том, что на самом деле происходило в ее жизни, она старалась не только никому не говорить, но и не думать. Пыталась жить, не вспоминая о своей когда-то счастливой семейной жизни.
— Ну, сколько можно заставлять нас мыть руки?! Мыли только что!
— Не ругайся, пожалуйста, я как вспомню эту страшную больницу. Я так боялась, что наш сын. Я не хочу, чтобы опять…
— Прошло все! Нашему сыну ничего не угрожает, успокойся уже. Да и что ты преувеличиваешь? Ну да, кто-то не справился с болезнью. Ну, бывает, но у нас-то все хорошо! Не думал, что ты такая чувствительная, всегда ж нормальная была, разумная. Да! Я завтра задержусь на работе, меня не ждите, сами ужинайте.
Сначала задержки стали «доброй» традицией, а потом он однажды просто не пришел домой, прислав друга за вещами. Вот как-то так тихо и обыденно «умерла» ее семья, ради которой она жила, отказавшись от перспективной работы. Мужу тогда предложили преподавать в институте, и она, конечно, не смогла поступиться его интересами.
— Ты дома нужнее, – сказал он ей. – Сын еще маленький. Создавай уют, жди нас, люби, заботься, что может быть лучше для женщины?!
И она ждала, создавала, любила, заботилась, гордилась известным в городе юристом, который, по счастью был ее мужем…
Мать только через год узнала, что у Одуванчика больше нет семьи.
— Почему ты нам ничего не сказала?!
— Папа всегда говорил: ты сильная, ты можешь. Ты должна. Я хотела быть, как он говорил. Не хотела вас огорчать.
После развода сына начало раздражать слишком пристальное внимание и нескончаемая опека Одуванчика: когда он задерживался после школы на час, она успевала позвонить ему раз двадцать. Друзья смеялись, он злился.
— Где ты? Что случилось? Я волнуюсь!
— Не надо волноваться! Со мной все нормально. Все хорошо! Что ты меня позоришь. Не звони! Слышишь? Не-зво-ни!
В один из осенних дней, когда она как обычно ожидала возвращения сына, пришел муж. Бывший, но сохранивший ключ от квартиры.
— Дома сидишь? Одна?! Неудачница. Никому не нужная, старая, вылинявшая тетка. Зачем ты золотую медаль вызубривала? Диплом красный выучивала? Ты же никто и звать тебя никак! Меня весь город знает. А ты кто? Повар? Домработница? Уборщица? Нянька? Самой от себя не противно? Я до сих пор как вспомню про бесконечное мытье рук, тошнить начинает. На себя давно в зеркало смотрела? Как ты опустилась: младше меня, а уже старуха!
— Ты же меня любил.
— Тебя?! Любил? Таких разве любят? Я просто хотел серую мышь найти, чтобы многого не требовала. У меня же бабы через месяц после свадьбы появились! Скажешь: не знала?
— Это не правда. У нас тогда все было хорошо. И сын умный, красивый. Такие дети только от любви бывают…
— Не смеши! Такие дети бывают от наследственности. Ему есть в кого: у него отец приличный. А тебя в психушку надо сдать, чтоб жизнь людям не портила. Мне сын все время жалуется, как ты его достала. Заведи себе мужика и названивай ему, сколько влезет. Или собаку, чтоб было с кем выть. Не оставишь сына в покое, заберу его к себе, а тебя квартиры лишу.
— Зачем ты так? Это же мои родители квартиру покупали. А сынок. Я же только для него…
Что еще наговорил бывший муж, она уже не слышала: в тот вечер ее в первый раз увезла «Скорая». Их будет еще много: приходов бывшего мужа, а после них: белых машин с красными крестами и больниц. Потом звонки и приходы прекратятся, но больница станет «вторым домом».
Квартиру бывшему мужу «оттяпать» не удалось, но он забрал то, что было гораздо ценнее: «нормальную» жизнь Одуванчика.
Она всегда была спокойная, молчаливая, «непроблемная», в отличие от младшей сестры: красивой, но истеричной, меняющей с завидным постоянством кавалеров. Мать всегда считала: с трезвомыслящей старшей ничего случиться не может, потому все внимание отдавала младшей. Как же она теперь себя ругала, что не доглядела, не заметила, не поняла! Рыдала, просила прощения. Только Одуванчик не могла его принять. Она теперь жила в «своем» мире, где не было зла и предательства. Каждый день Одуванчик гуляла в старом парке. Она на цыпочках ходила по лужайкам: боялась помять цветы.
— Им больно, они же живые, – светло голубые глаза наполнялись искренними слезами. За прошедшие годы она нисколько не изменилась: была все такой же худой и нескладной.
Сын, которого бывший муж смог отобрать, долго жил в семье отца. Ему было категорически запрещено звонить и писать матери. Вначале это даже нравилось: тебя никто не беспокоит, не волнуется, не помогает! Никто не звонит, не помогает, не беспокоит. Никто не волнуется. Никто не…Никто…Постепенно его почему-то стала раздражать молодая и красивая жена отца, на которую ему сначала было так приятно смотреть. В голову периодически начали «лезть» мысли о матери. Эти непрошенные гости молча пробирались в закоулки памяти, услужливо «перелистывая» альбом воспоминаний, от которых он так старательно пытался избавиться. Вот они втроем гуляют в парке: папа в синем галстуке, мама в клетчатом платье, и он в зеленой футболке и синих джинсах выглядывает из-под низко опущенных лап старых елок. Тут он обыграл папу в шахматы, радостно сжал кулачки и улыбается самой «широкой» улыбкой, на которую только способен. А это уже самый престижный в городе лицей, куда он гордо шагает в первый класс, держась за руки родителей. Сзади печатает крупные шаги дед, рядом бабушка с огромным букетом. Здесь они катаются с горки, мама взвизгивает от страха, а папа солидно позирует сыну-фотографу. Это Черное море: худенькая мама, папа в ластах и маске для подводного плавания, а он сам в желтом надувном жилете. Выпускной: он в белой рубашке, с синей лентой через плечо: «Выпускник». Рядом отец. Мать далеко. И уже не та, которую он знал.
Он старательно гнал воспоминания. В конце концов, он же не виноват, что мать стала такой. У него своя жизнь. Но ведь это ей он обязан своей любовью к учебе и желанием все сделать на «пять с плюсом». Вдумчивым отношением к жизни, не желанием размениваться на мелочи. Состраданием к людям: далеким и близким. К двоюродному брату, почти совсем глухому от рождения. Это волшебное «почти» оказалось решающим. Он стал заниматься с мальчишкой, научил понимать речь и даже самому немного говорить, пусть и с аппаратом. Тете заниматься этим было абсолютно некогда, да и не интересно.
После очередной больницы дочери, сердце сурового майора отказалось справляться со свалившейся бедой. Вслед за ним угасла некогда резкая и громкая мать. Не смотря на заманчивые перспективы, сын Одуванчика решил вернуться в городок со старым парком. Он сам не мог объяснить: почему и когда к нему пришло это желание. «Она моя мать. Я не могу ее бросить».
В старом городском парке танцевала женщина. Она легко «порхала» над землей, подчиняясь ритму ей одной слышимой музыки. Распущенные волосы с венком из желтых одуванчиков развевал легкий летний ветер. За ней внимательно наблюдал сидящий на дальней лавочке высокий, худой мужчина. Закапал дождик, он поднялся и подошел к женщине.
— Мам, пошли домой. Погода портится.
Глядя на сына почти прозрачными голубыми глазами и больше подчиняясь спокойному голосу, чем узнавая его, она, неловко выполнила последнее «па» и послушно пошла за ним.
— Ты куда? Мы уже пришли.
Она улыбнулась безмятежной улыбкой: «Ой, а я и не заметила. Вот какая глупенькая». Мать засмеялась веселым, беззаботным смехом, от которого у молодого человека все внутри перевернулось…
— Я тебя все равно люблю, – он обнял мать и, аккуратно поддерживая под руку, повел по лестнице.
