ДЕВОЧКА МАЛЕНЬКАЯ
О-ёй-ёй!!! Что же ты наделала, девочка маленькая, хорошенькая моя?
Так вот, жила-была-росла на Шестой Станции в семействе краснодеревщика Зиновия Мовшовича девочка по имени Этель, по фамилии — тоже, конечно, Мовшович. И была она на подлёте к тому времени, когда у девочек начинают зарождаться мысли об ЭТОМ. Не то, чтобы Этель прямо всё время хотела ЭТОГО, нет. Она делала перерыв на завтрак, обед и ужин. Потому что нельзя совмещать два желания, кушать еду и ЭТОГО. У мальчиков, я уже не помню.
Этель рано научилась читать, и её маме Руфи очень гордилась такой её образованностью. А аба Зиновий не думал об этом. Он думал, как заработать на еду. Он, глядя на Этель, понимал, что чем больше за покушать, тем меньше за ЭТО. Он желал, чтобы его дочечка, маленькая, хорошенькая, войдя в самый жизненный сок, найдёт себе мальчика, умненького и богатого. И только потом –ЭТО!
— И красивого! – краснея, говорила Этель.
— Нам с лица воду не пить, — строго говорила маме Руфь. – а вот… — и тут же замолкала, краснея …
А потом смотрела на мужа небольшого росточка с рябым лицом и жидкими пейсами взглядом, говорящим, что в семейной жизни, действительно с лица воду не пить. И от этого взгляда Зиновий как-то хорошел и даже сам себе казался красивым.
И Этель, глядя на такой обмен взглядами родителей, тоже краснела и соглашалась на… в обмен на… А потом уединялась в своей комнатушке и, ну, вы меня понимаете.
Долго ли, недолго ли Этель ждала мальчика, умненького и богатого, и я уже и сам устал ждать.
И вот в один прекрасный день, а у в Одесе всегда прекрасный день, а на улицах Большого Фонтана – тем более, а за Шестую станцию – и не говорите. Я вам уверяю!
Так вот к лету к кондитеру Лившицу, который тоже жил на Шестой станции Большого Фонтана приехал на каникулы из Москвы сынок Айзек, который по процентной норме учился там в университете филологии. Зачем еврейскому ребёнку учить русскую филологию, я понятия не имею знать. И был этот Айзек был образован, через одно рукопожатие (с аба Лифшицем) богат и, вы будете смеяться, красив. А ещё он очень плохо играл на виолончели. Зачем еврейскому мальчику плохо играть на виолончели, я понятия не имею знать. И вот родители Мовшовичи и Лифшицы свели молодых детей на предмет пройти под хупой и продолжить в веках фамилии Мовшовичей и Лифшицев.
И было Этели в ту пору 14 лет.
И вот они уже это сделали. И была свадьба, разные сладости от Лившица и новая кровать красного дерева от Мовшовича.
И вот молодых отвели на брачную ночь порядком «одна». И Этель, которая уже была себе мокрой, распахнула губы для поцелуев и для ЭТОГО, и Айзек вошёл в неё. И Этель, кроме мелкой боли, ничего не почувствовала! Никакого ЭТОГО не было и в помине. И Этель решила, что так и должно быть. И они стали жить жизнью. Айзек рассказывал ей про филологию, читал ей русские романы и очень плохо играл на виолончели.
И вот вскорости в Одесу из Москвы приехал на единственную гастроль виолончелист Нохум Фридлянд. И Айзек с молодой женой пришли в Летний театр, что на Дерибасовской, по контрамарке, которую им дал администратор Фима Летнего Театра, который изредка играл дуэт виолончели (Айзек) и барабана (Фима).
И вот в зале полный аншлаг.
И вот на сцену выходит Нохум Фридлянд. Это был мелкий еврей ростом в половину виолончели, с кривыми ногами с носом со смычок виолончели. И он начала играть, И Этель шестым, седьмым и восьмым чувствах увидела в нём ЭТО! А когда он начал играть, ЭТО в нём дало бурный рост, И Этель помела ЭТО и в себе.
А потом Айзек пошли за кулисы познакомиться. Айзек, как виолончелист – с виолончелистом, а Этель как жена виолончелиста, И было вино, и был марафет. И Айзек выпал в осадок. А чего ещё ждать от еврея, русского филолога. Да ещё и дурно играющего на виолончели!
И ЭТО произошло. С Нохумом. Впервые в жизни Этель. И она поимела себя на седьмом, восьмом и далее небесах.
И было девочке 15 годочков.
И она бежала с Нохумом в Москву. И было вино и марафет и ЭТОГО немерено. В перерывах между концертами и даже в антрактах самого концерта.
А потом Этель Нохуму надоела. Так бывает, как вам (и мне) это ни не нравится. И он сдал Этель в аренду…
А потом….
И было Этель 16 юных лет…
Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?..
(Слова А.Вертинский)
ВЕСНА НА ИТАЛЬЯНСКОЙ УЛИЦЕ
На Итальянскую улицу пришла весна. Не то, чтобы она пришла только на Итальянскую, нет она пришла и на Дерибасовскую, Молдаванку, Пересыпь и на всю Одесу целиком. Возможно, весна пришла и в другие российские земли мест обитания русского народа разных пород и национальностей. В том числе и еврейской.
И на Итальянской расцвела акация. А ещё она расцвела на Молдаванке и Пересыпи. И всю ночь до зари на этой самой акации пели шальные соловьи.
И однажды на этой самой улице случайно встретились Костя-моряк, который на Привозе торговал кефалью, и рыбачка Соня, которая торговала бички. А как они оказались на Итальянской в один и тот же момент, я понятия не имею. И рыбачка Соня лукаво сказала:
— Я вас знаю.
А он, раскрыв «Казбека» пачку, сказал ей с холодком (наигранным):
— А я так вижу в первый раз
Врал, конечно. Она ему нравилась давно, но на Итальянской впервые. И предложил Соне как бы случайно «пройтиться там, где мельница вертится, электричество сияет и фонтаны шпындеряют, а в ветвях акаций соловей запузыривает…»
— Это – ваши стихи? — спросила Соня.
Тут Костя задумался. Он точно знал, что не он написал этот стих, да и на Пушкина – тоже не похоже, потому что он не знал, кто это такой. Поэтому он заявил, что стих – народный. Имея и себя в смысле народа, а кто скажет, что моряк – не народ, то я вам заявляю, так кто же народ, если не моряки?
И вот они шли по Итальянской. Костя курил «Казбек», а Соня глядела на кольца дыма и воображала, что это – обручальные кольца: нежное на Сонином пальчике и мужественное – на Костином. Бедная девочка не знала, на каком именно пальчике, потому что талмудисты до сих пор об этом спорят. (А где вы видели не спорящих талмудистов?) И сначала им светило солнце, а потом отсвечивала холодная безразличная Луна.
И они мечтали, что вот они вернутся к себе на Пересыпь, реб Амиэль проведёт их под хупой, и рыбаки наденут башмаки со страшным скрипом, и будут петь, гулять, и плясать Фрейлехс…
И у них родятся дети, которые станут рыбаками и моряками. Рыбачками и морячками. А может, у них будут другие занятия, ну это будут уже их заботы, Костиков и Сонечек.
И вот в Итальянскую улицу пришёл рассвет, смолкли соловьи, и облетел пух с акаций. Я вам не скажу за всю Одесу, вся Одеса очень велика, но на Итальянской улице наступила тишина. И эту тишину спугнул разрыв первой бомбы… Нет, нет, Соня и Костя остались живы. В это утро…
Соню расстреляли со всей её семьёй 18 октября 41-го, а Костя погиб 10 апреля 44-го…
Аккурат в день освобождения Одесы…
Аккурат на Пушкинской улице (бывшая Итальянская)…
И через время по весне на Пушкинской улице встретились мальчик и девочка. Я не знаю их имён. Но они встретились…
Целую ночь соловей им насвистывал,
Город молчал, и молчали дома…
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет их сводили с ума…
Возможно даже, что их звали Костя и Соня.
И зовут…
(автор неизвестен)
КАБАЧОК
Если кто не в курсе, то на Итальянской, где она плавно вливается в Приморский бульвар, на самом этом перекрестье живал-бывал кабачок под простеньким названием «Папа Сатырос». И, чтобы вы меня больше не спрашивали, так он назывался по имени папы Сатыроса, греческого контрабандиста, который некогда гонял из Греции в Одесу коньяк, чулки и презервативы. И заработал на этом деле малую копейку на открытить кабачок.
И этот кабачок очень уважали моряки с Молдаванки и, Пересыпи. И их женщины, которым моряки за приятное времяпрепровождение, в смысле кратковременного брака, давали копейку коньяком, чулками и презервативами. Ну, а живую копейку на пропитание женщины имели с продажи коньяка, чулок и презервативов
И были дни и ночи, полные огня. И была там одна шлюшка, не могу сказать за возраст… Не старая, лет сорока, фигура – атас! Груди до колен. Пепельный волос, редкий, но до жопы, ах, что за жопа, кто такие жопы только выдумал… Жопа не жопа, а Белогорская крепость. Такие крепости хорошо брать с тыла. Ну, и ноги… Были. Они, как когда-то сказал покойный пианист Миша Банк, значения не имеют, они всё равно в стороны идут.
Ну, и губы. Как без губ. Красные! В несколько слоёв! По ним можно было изучать историю человечества.
Волоокие, как у блудливой коровы, глаза с любопытством смотрели в разные стороны. В те времена, когда они не смотрели в переносицу.
В общем, крупная была эта шлюшка. Объеденье!
Звали её Зосей из полячек. Ну, это на работе. А в миру была она была экснострис (из наших) из одного местечка недалеко от Мозыря, и имечко ея было Анна Фигельман.
И вот как-то в нашу гавань зашёл корабль. Не то, что бы большой корабль, нет, но с парусами, один из которых был алым. И капитаном его был небольших параметров евреец Фьедя Штильмах. Он же был и командой корабля. Под названием «Св. Гогенмахер».
И этот корабль вернулся из дальнего плавания. Из города Херсон, в котором брат Фьеди Штильмаха Гоша, обратно Шпильман, держал ювелирную лавку поддельных прибамбасов. Драгоценные камни из бутылочного стекла, швейцарские часы из Мариуполя, золотые цепи из чистой меди (ну, немножко зеленоватой).
И Фьедя Штильмах торговал этой хренью по всей Одесе, чтобы одеские женщины казались себе женщинами французскими. А Анне Фигельман Фьедя ею доплачивал в качестве бонуса к гонорару живыми деньгами. И за долгое время она была увешена ею, ровно мумия Тутанхамона. (Фараон такой был)
И Фьедя с Зосей-Анной были вполне себе респектабельной парой. И все посетители кабака поднимали бокал за их счастье. Когда Фьеды припывал в Олесу. А когда он не приплывал, поднимали бокалы просто так. Не стоять же бокалам на стола просто так, без дела.
И вот однажды он вернулся в Херсон, и местный венеролог Фима Гурвич исследовал Фьедю на предмет. И получил положительный ответ на этот предмет. И Фьедя понял, что Зося-Анна Фигельман ему изменяет во время его отсутствия в Одесе.
И он вернулся в Одесу, выпил с Зосей вина, и бросил Анну Фигельман в бушующий простор. Но не добросил. Он же вон, какой маленький, а она – вона какая большая. И Зося-Анна разбилась о скалы. Где она нашла скалы на углу Итальянской и Приморского бульвара, я не знаю.
А Фьдя Штильмах вскорости умер. И на его могиле поставили три креста.
Аминь.
Эпилог. Вы можете спросить меня, откуда я знаю эту историю. И я вам отвечу. Эту историю я нашёл в старой подшивке газеты «Одеский вестник» в изложении нашего местного поэта Эдика Ба… (Кусок газеты с фамилией Эдика был оторван). Предлагаю её вам.
Девушку из маленькой таверны
Полюбил суровый капитан
За глаза пугливой дикой серны,
За улыбку, как морской туман.
Полюбил за пепельные косы,
Алых губ нетронутый коралл,
В честь которых бравые матросы
Осушили не один бокал.
С берегов, похожих на игрушки,
Где коврами бархат на лугах,
Для нее скупались безделушки,
Ожерелья, кольца, жемчуга.
Каждый год с апрельскими ветрами
Из далеких океанских стран
Белый бриг, наполненный дарами,
Привозил суровый капитан.
А она с улыбкой величавой
Принимала ласки и привет,
Но однажды гордо и лукаво
Бросила безжалостное «нет»…
Он ушел, суровый и жестокий,
Не сказав ни слова в этот миг,
А наутро в море на востоке
Далеко маячил белый бриг.
И в тот год с весенними ветрами
Из далеких океанских стран
К берегам приветливым и теплым
Не вернулся больше капитан.
И никто не понимал в июне,
Почему в заката поздний час
Девушка из маленькой таверны
Не сводила с моря грустных глаз.
И никто не понимал в июле,
Даже сам хозяин кабака:
Девушка из маленькой таверны
Бросилася в море с маяка.
Так погибли пепельные косы,
Алых губ нетронутый коралл,
В честь которых бравые матросы
Осушили не один бокал…
(Слова народные)
В КЕЙПТАУНСКОМ ПОРТУ
Так вот, одна пожилая еврейская леди по имени Жанетта вышла в белый свет, как в копеечку, а точнее в Кейптаунский порт, на предмет покупки мороженой курицы на Шаббат своему мужу Абраму, выходцу из древнего еврейского рода баронов фон дер Пшиков. Вы можете спросить меня, каким образом евреи оказались в Кейптауне, и я вам отвечу:
— А где их нет?
И вот этот Абрам фон дер Пшик очень уважал курицу на Шаббат. Нельзя сказать, что он в будние дни не уважал куриц, нет, но в Шаббат он её уважал больше всего.
Также вы можете спросить меня, почему курицу нужно покупать в Кейптаунском порту, а не, скажем, в магазине шаговой доступности, и я вам отвечу:
— Потому что именно магазин в Кейптаунском порту и был магазином шаговой доступности!
И при этом магазинчике была таверна «КЭТ». Именно так назвала таверну прапрабабка Абрама фон дер Пшика Катя Киперман. В древние времена она в тех местах торговала вином и собой тружеников морей из разных мировых мест… И вот однажды она подзалетела от немецкого моряка барона фон дер Пшика, а может быть и от кого другого, но ихних имён она не знала, а вот боцман с фрегата «Кайзер Гёте» носил фамилию барон фон дер Пшик. Может быть, его звали как-то по-другому, но вот Катя Киперман решила, что так вот и кличут этого боцмана. «Барон Фон дер Пшик». Ну, вот оттуда-то и пошёл род баронов Фон дер Пшиков на южно-африканских берегах.
И вот Жанетта шла из таверны «КЭТ» купить курицу в магазинчик шаговой доступности.
И вот эта бабушка, бабушка-старушка не спеша переходит дорогу. Каким образом она оказалась на дороге, если магазинчик, таверна «КЭТ» и барон Абрам фон дер Пшик живут в одном и том же помещении, никто понять не может до сих пор!
И тут на этой дороге к ней подходит полисмен из зулусов и на ломаном идиш требует с нее 3 рэнда (это ихний южноафриканский рубль) за неправильный переход дороги. И опять наступает когнитивный диссонанс: какую такую дорогу она переходит, и что эта дорога делает в одном и том же помещении? Откуда появилась такса в 3 рэнда за переход несуществующей дороги? И наконец: зулусу мало того, что он – зулус, так он ещё и херово говорит на идиш?!
Опять же у престарелой чувихи, кроме 3 рэндов на курицу, из денег ничего нет. Не взяла из дома. И она не сможет накормить барона Абрама фон дер Пшика куриным консомэ с гренками, фаршированной куриной шейкой, куриной грудкой в кляре и куриными ножками в соусе из куриных потрошков. Ой Вей!
И тогда бабка находит выход. Она платит полисмену- зулусу 3 рэнда штрафа, потом отдаётся ему за те же 3 рэнда и покупает на них курицу для своего Абрамчика фон дер Пшика! Барона, конечно!
И она возвращается домой. И начинает готовить. И тут в дом, в той его части, где торговые помещения в смысле вина и женщин, врываются 14 французских и 14 английских моряков. В поисках вина и женщин. Ну, если с вином всё в порядке, то с женщинами – проблема. Шаббат! Никого в доме нет! А есть только баронесса фон дер Пшик. Наша старушка! Которая только что закрыла сделку с полисменом зулусского происхождения! И она устала! Даже за 84 рэнда. (По 3 рэнда за каждого из 28 англофранкоговорящих моряков). Двоих, даже троих, но не 28!!!! В Шаббат! Да, и кто будет готовить Абраму барону фон дер Пшику курицу? Я вам спрашиваю?
И французы, и англичане стали спорить, кому из них быть в числе двоих или даже – троих.
Но спор в Кейптауне решает браунинг. Точнее пулемёт Максим из которого барон Абрам фон дер Пшик и расстрелял англо-французское кодло. И смог, наконец, поесть свою курочку. А потом… Ну, совет семейству Пшиков да любовь…
Бай мир бисту шэйн,
бай мир hосту хэйн,
бай мир бисту эйнэр ойф дэр вэлт,
бай мир бисту гит,
бай мир hосту ит,
бай мир бисту тайерэр фун гэлт.
(Автор слов Дж. Джейкобс)
GO HOME
— Ох ты, боже ж мой!!!
Вот сижу я на балконе дома, что на Брайтоне. Пью виски, потому что у местной водки вкус не тот, совсем не тот, что в садике у дома моих родителей улице в нашего местечка, ой не тот.
…Вот ты сидишь в Шаббат после синагоги, во дворе хорошая погоду, а в нашем штетле всегда хорошая погода. Даже, когда снег и ветер, и с неба льют какие-то ленивые сопли. И вот ты сидишь под зонтиком и пьёшь водочку со всей мишпухой. И мама Саломея – тут, и папа Файтель – тут. Он пока здесь, как тут. Всевышний пока отложил встречу с ним. Ну, нельзя ему после неведомой лихорадки пока выпивать, нельзя! Я имею в виду папу Файтеля. А насчёт Всевышнего, знать не имею. Но думаю, что мысленно Он тоже сидит за нашим столом. Почему я так думаю, спросите вы, и вам отвечу: Где за столом сидят евреи, там и Всевышний сидит с ними. Ну, и выпивает с ними. А что Ему делать одному в Шаббат. Ну, если уж Всевышний выпивает, то он простит папу Файтеля за рюмку-другую водочки. И не пустит к нему неведомую лихорадку. Зейде Шмуль прежде чем выпить, говорит бабуке Фриде, что он только-только выпьет только-только одну рюмку водки, потому что как не видит заливное из щуки без совсем никакой водки… Ну, и маринованную с чесноком свёклу. Ну, и супчик с лапшой без водки, я вас умоляю!.. А уж не выпить под кисло-сладкое мясо это – уж, совсем, совсем! Может, Всевышний и создал специально кисло-сладкое мясо, чтобы им закусывать водочку?.. А?.. Как вы сами себе думаете насчёт кисло-сладкого мяса с виски?.. Никак!
То-то! Это совсем иная масть. Здесь абсолютно другая логика жизни! Здесь сначала закуска, а потом – выпивка! Антиподы!
За нашим столом сидят мои друзья по хедеру, по ешиве, по жизни. Ефим – по хедеру, Боря – по ешиве, Ицхак – по жизни. А чем Ицхак занимался, я уже не помню. Но чем-то же он занимался. И он тоже сидел за столом. Потому что друг он и есть друг. Чем бы он ни занимался! Ну, немножко воровал. Ну, ещё немножко ещё воровал. Ну и в- третьих, чуть-чуть грабил. Но главное, чтобы человек был хороший!
Ну, и Циля, моя невеста, со своими родителями. Ах, Циля, Циля, как ты там в нашем штетле? Имею подозревать, что ты всё-таки вышла замуж. Как такая девушка, как Циля останется за без мужа? Никак. Я всегда в Шаббат думаю за Цилю. Причём, больше всего думаю за Цилю, когда имею рядом какую-нибудь местную девушку. Из Бруклина, Квинса, Гарлема. И одну – из резервации около Тахо. Нет, они были хороши в интимных делах, но — Циля!.. Нет, с Цилей у меня ничего не было. Но я думаю, что Циля из нашего штетла!.. Это было бы «что-то»! И не мешайте мне так за нас с Цилей думать!
И вот я иду в синагогу послушать кантора Котю Гольдштейна. Ах, что за голос! За всю мою долгую жизнь я не слышал такого голоса. Таким голосом Котя поднимает тебя в небо, а потом опускает в глубины моря. И ты качаешься то на облаках, то на волнах. То на облаках, то на волнах . И это ещё Котя, сволочь такая, поёт на английском языке! Ах, идиш, идиш… Ах, Псалмы Давидовы, ах, ах, Псалмы Давидовы!!!
When Israel was in Egypt land…
Let my people go!
Ну, как жить?!.
В молодости ты не думаешь за старость. Ты думаешь, что хорошо там, где тебя — нет. Ты уже знаешь, что в гостях хорошо, но ещё не подозреваешь, что дома это – дома.. А ведь… Ох, как давно это было…
Мне мама тихо говорила:
«Зачем друзей своих покинул?»
Прости мне, мама, мои дороги,
В стране далёкой ночь длинней,
В пути усталом мне не хватало
Моих друзей, моих друзей.
Мне мама тихо говорила:
«Зачем оставил ты невесту?»
Я знал, не венчан, красивых женщин,
И в этом, мама, моя вина.
Из жизни прежней пришёл к ней грешный
Сюда, где ждёт меня она.
Мне мама тихо говорила:
«Зачем забыл родные песни?»
Прости мне, мама, чужие песни
В чужой прекрасной стороне,
Я все забыл их, одну лишь помню,
Что ты когда-то пела мне…
И вот я прилетаю домой… А дома уже нет. Он, как был в тогда, так в там он и остался… И все, о ком я писал раньше, так и остались в там.
И я прихожу на мёртвое кладбище…
Мне мама тихо говорила:
«Зачем ты отчий дом оставил?»
Ловил жар-птицу в высоком небе,
Упал на камни я без сил.
К родным долинам пришёл с повинной
Твой блудный сын, твой блудный сын.
(Перевод И.Резника)
МАЛАЯ АРНАУТСКАЯ
У в Одесе была Большая Арнаутская. А если была «Большая» улица, то должна была быть и «Малая». Вот она и была. И совершенно необязательно должна быть «Средняя». Вот её и не было. И на этой Малой Арнаутской в доме № 41, говаривали, в раньшие времена жил-поживал Остап Бендер. Но это совершенно не обязательно, чтобы, кроме него, там больше никто не жил-поживал. Вот и жили-поживали другие живые люди. А если заглянуть во двор, то в нём были разные окна разных людей. Но их было много, сколько может быть окон у во дворе дома 41, или ещё какого нумера.
Я туда ходил по одному важному делу. Когда бывал у в Одесе. Когда был молод. Вы будете с меня смеяться, но я когда-то был молод. И это дело существовало в окне. Если пойти слева от под аркой по часовой стрелки. Но я ходил направо, чтобы оттянуть наслаждение от налево. Против часовой стрелки, Ну, вы меня понимаете.
Так вот сразу от направо с той сторона окошка полуподвала сидел колченогий инвалид Полторович. Сидел и дремал, а когда мимо окошка проходили женские ноги, Полторович оживлялся а, потом опять дремал. Когда я с ним здоровался, он сообщал, сколько женских ног прошло мимо его окна. А мужские ноги он не считал, потому что они его не интересовали. Потому что, если по ногам можно узнать лицо женщины, то насчёт мужских указаний не поступало. Ну, ещё он лудил женские итальянские туфли от Полторовича. Которые были не хуже родных итальянских от Полтороватино. Но значительно дешевле. И эти туфли носили женщины с Малой Арнаутской, которые не могли носить настоящие итальянские, потому что, какие настоящие деньги у женщин с Малой Арнаутской?
Далее против часовой стрелки, были окна Канторовичей. Стоматологической сущности. От лечения кариесов, удаляльщиков, ортопедов и заговарителей. То-есть, если человек приходил с кариесом 4-го справа от входа в рот зуба, то в дело вступали заговарители, и через несколько дней из подъезда выходил ошарашенный клиент с протезом на 33-35 зубов голым в прямом смысле слова. А ихние шмотки продавала тётя Рая из соседнего подъезда. И толкала их тёте Фае, которая жила на третьем этаже, которая толкала шмотки оптом на Привозе тёте Хае, которая толкала их уже в розницу, как секонд-хэнд из Парижу. Но! Прежде чем толкать их в розницу, тётя Мая из следующего подъезда пришивала к ним этикетки «Chmotki iz Pariju».
Дальше была лестница, по которой можно было подняться сразу на третий этаж. А первого и второго этажа не было. Потому что в лихие времена малые арнауты держали осаду больших арнаутов с Большой Арнаутской. И малые гадили им на головы, и большие арнауты валили к себе на Большую Арнаутскую. А вот зачем большие арнауты пытались покорить малых, было неизвестно. Ни в каких учебниках об сём об этом не осталось ни намёка… Даже в «Кратком курсе ВКП(б)». А со временем забылось, кто такие арнауты, и что они делали на исконной одесской земле. Один наш историк-любитель по фамилии Мовшович, живший в дальшем подъезде, говорил, что эти места занимали албанцы разных размеров. Конечно, никто ему не верил. Во-первых, из албанцев – те ещё агрессоры, а во-вторых, откуда тогда на Арнаутских улицах появились евреи? Одеские евреи – те ещё агрессоры! И живущий над Мовшовичем Циперович заявил, что местные евреи это – евреи из пропавшего колена Израилева Румиинова. И предъявлял пергамент, на котором был записан Исход №2. На арамейском. А так как никто не владел арамейским, то Циперовичу верили на слово. И местная синагога купила этот пергамент за бешеную копейку. Пока не появился историк-любитель Туманович с пергаментом, в котором была версия происхождения наших из колена Завулонова. Исход №3. Естественно – на ароамейском. А потом появились ещё, и так далее… И местная синагога… Бешеные копейки… На которые и жили Мовшович, Циперович, Тумановичи и другие «вичи». И я подсчитал, что потерянных колен Израилевых было 26.
И вот мы подходим к последнему (крайнему) подъезду. Не помню, кто жил на первых этажах, а на третьем жила красотка Соня, девушка свободных профессий, которая продавала фальшак контрабанды французской любви. И местный фартовый люд посещал её за небольшую копейку. А если Соня была занята с одним из фартовых, то выставляла на балкон ведёрко с цветущими…
Ой лимончики, вы мои лимончики,
Вы растете у Сони на балкончике.
Ой лимончики, вы мои лимончики,
А вы растете у Сони на балкончике.
И я, когда бывал в Одесе, всегда навещал Соню. За поговорить. От неё я узнавал новости. Благо от всех клиентов эти новости она и имела:
На базаре шум и гам
Ведутся разговорчики,
Кто-то жухнул чемодан
И запел лимончики.
И я всегда ждал, когда её покинет кто-то их фартовых.
И вот я приезжаю в Одесу, и иду на Малую Арнаутскую.
Иду направо мимо всех подъездов и дохожу до Сониного…
Ой лимончики, вы мои лимончики,
Вы стоите у Сони на балкончике…
Курю. Жду, общаюсь с евреями. Никто не выходит из подъезда. Потом вглядываюсь в балкон… Господи!
Ой лимончики, вы мои лимончики,
Вы засохли у Сони на балкончике.
Ой лимончики, вы мои лимончики,
Вы засохли у Сони на балкончике…
Да, вспомнил, Остап Бендер жил в доме №40…
(Автор слов Я.Ядов)
ПИСЬМО
Здравствуйте Эммануил Моисеевич, Хаг Песах Самеах.
А теперь по существу. Мне ещё сильно повезло, что вы наградили меня триппером. Фимку Герштейн вы наградили сифилисом. Которые (триппер и сифилис) вам подарил тюремный надзиратель одеского кичмана Тарас Тарасыч Охрименко за помощь вам в побеге из этого самого одесского кичмана.
Если вы помните, в одеский кичман вы попали за похищение вами изумрудного колье, которое вы сняли с меня после того, как изнасиловали в Пурим. Я не могла вам сопротивляться, потому что вы насильно влили в меня поддельную мадеру, мотивируя, что в Пурим евреи обязаны напиваться, как русские на Пасху. На мой вопрос, так ли уж необходимо в данном случае иметь в качестве примера русских, вы ответили повторным изнасилованием. Безо всякой мотивации.
Моих маму и папу вы убили, чтобы не мешали повторному изнасилованию. Сделав ссылку, что, уж, если вы свою маму зарезали, отца своего убили и младшую сестрёнку в колодце утопили, то почему бы вам так не поступить с моими мамой и папой. Мне ещё повезло, что у меня нет младшей сестрёнки, а воду мы берём из колонки.
Зато вы задушили моего брата Амана, не поделив прибыли от продажи поддельной мадеры. Мне ещё повезло, что я ею не отравилась.
Кстати, за продажу греку Целипидесу памятника дюку Ришелье мне пришлось отсидеть два года в вышеупомянутом одесском кичмане. Потому что на акте продажи памятника стояла подделанная вами моя подпись. После того, как я по истечении двух лет бежала с одесского кичмана с помощью Тараса Тарасыча Охрименко, которому вы дали за это неслабую копейку, которую до того получили за продажу меня общей мужской камере вышеупомянутого одеского кичмана.
А сделали вы это, чтобы списать на меня восстание на броненосце «Потёмкин». Которое произошло из-за того, что вы поставили на броненосец червивую солонину.
Пишу вам из одиночной камеры одеского кичмана. За сим, прощаюсь с вами, Эммануил Моисеевич.
PS.
Я тебя очень сильно люблю,
Я не выношу ненависти к тебе,
Я тебя слишком сильно люблю,
Чтобы сердиться на тебя.
Я тебя слишком сильно люблю,
Чтобы злиться на тебя.
Я знаю, что я сумасшедшая,
Что тебя так сильно люблю.
Я отдала тебе мою жизнь,
Мое сердце и мою душу.
Я больна, но
Я даже и не думаю о мести.
Я тебя слишком сильно люблю,
Чтобы злиться на тебя.
Я знаю, что я сумасшедшая,
Что тебя так сильно люблю!
ХОДОК
Дядя Сима был тот ещё Ходок. Так он сам за себя думал. А раз он так за себя думал, то почему бы мне думать не так? Почему мне сказать ему — нет? Нет, дядя Сима, ты не тот ещё Ходок? Зачем? Кому от этого будет лучше? Мне, вам, дяде Симе, остальным евреям с нашей улицы? Ну, за всю Одесу я уж и не говорю. Если дядя Сима считает, что он –Ходок, то вся Одеса скажет:
— Да, дядя Сима, ты – Ходок. Мы просто не знаем у в Одесе такого, как ты, дядя Сима, Ходока.
А вот, куда и зачем он ходил, это – другой вопрос. И вот на этот другой вопрос я попробую дать ответ, И ваше дело сказать:
— Да, реб Мойше, ты – гройсе копф!
Или:
— Нет, Моисей Файтелевич, вы – еле-еле поц!
И я не обижусь, потому – когда как.
Так вот сначала дядя Сима вскорости после бармицве сходил к Фае, дочери коммивояжера Арона Кугеля и даже провёл её под хупой. Но до этого они гуляли по Ланжерону. И купались в море. Они были одни, несмотря на что вокруг имелись другие пары, и просто так, и только им двоим подмигивала худощавая Луна. А потом они пекли на костре мидии, которых дядя Сима достал из моря. До этого мидии мирно спали на дне, и из сонного состояния перешли в вечное. Вообще-то никто не видел бодрствующих мидий.
А потом дядя Сима даже подарил ей сына. Или Фая – дяде Симе. И они даже смеялись над этим расхождении. И они жили недолго, но счастливо.
А потом дяде Симе перестало счастье, и он пошёл к Фанечке, дочери обувного коммерсанта Кугельмана, хотя там его никто не ждал, и совместно с нею родил девочку. Они жили подольше, и ловили бичков на Пятой станции. Не на самой станции, где трамваи и дачники, а в море у этой станции. Они жарили на костре бичков с помидорами, сладким перцем, ну, и чуть-чуть немного чеснока. Для вкуса, а не для того, чтобы пахнуть запахом.
А потом дядя Сима разошёлся с Фанечкой из-за расхождения характерами. Он не мог простить Фанечке недовольство его похождением с Франечкой Кугельмахер. Дочерью парикмахера Кугельмахера в «Парикмахерской Кугельмахера». И всё из-за того, что дядя Сима жарил на костре с Франечкой Кугельмахер ставридку на подсолнечным маслом. Тут я, как потомственный смешняк, мог бы и пошутить, что это дядя Сима одновременно жарил ставридку и Франечку Кугельмахер, но не буду. Потому что!
И ещё потому, что какие уж тут шутки, если от этого получается двойня. А это, сами знаете, какое это счастье.
Ну, через время дядя Сима ушёл от Франечки просто так. И всё потому, что был Ходоком. Я уже даже не могу разобраться, где причина, а где следствие. То ли дядя Сима сначала шастал туда-сюда, а потом его прозвали Ходоком? Толи сначала дядя Сима был этим самым Ходоком, а уж потом и вынужден был шастать туда-сюда?.. Детерминизм, знаете ли. Наука умеет много гитик. Что и не снилось нашим мудрецам. Типа шила в жопе. Так вот в жопе дяди Симы торчали десятки шил.
Поэтому он ходил по всем мейдале Одесы на букву «Ф». Он уже выловил почти всю рыбу из Чёрного моря. Детей он перестал считать. Его курчавые волосы под цвет нашего моря стали немного седыми, потому что их и было немного. И был счастлив! Ну, не совсем…
А потому, в конце концов, дядя Сима захотел покушать жареных мидий… Но мидии в море кончились. И Фаи Кугель уже не было здесь тут. И дядя Сима ушёл за ней. Я ж говорил за Дядя Сима – Ходок
Его не вернёшь, не догонишь,
рукой не помашешь вослед.
Ой, где взять бы немножечко,
хоть бы немножечко
счастья – пропало и нет…
(Перевод Н.Сагаловский)
КЛЕЗМЕР
Ой, вей!
Была в наших краях один небольшая компания музыкантов. Клезмеры в смысле. Имён их моя поношенная память не удержала. А вот ихие прозвища она каким-то образом сохранила. Если при виде их память сразу же и подкидывала ихие прозвища… Если, значит, еврей дует в кларнет, значит, он Кларнет, и никоим образом не Скрипка. И уж точно не фортепьяно. Да, и где вы видели фортепьяно в клезмере? А? Или вы сошли себе с ума? Как вы себе представляете себе путешествие из штетла в штетл с фортепьяно? Где? Хоть оно и на колёсиках? Вы видели наши дороги? То-то, А вот аккордеон – за милую душу. Вот этот еврей и был Аккордеоном. А так он был уже прилично стар, то аккордеон таскал его сын по имени Скрипка. Потому что он играл на скрипке, которую таскал его престарелый отец. Согласитесь, скрипка значительно легче аккордеона.
А теперь догадайтесь, как звали музыканта, игравшего на контрабасе… А вот и нет! Его звали Басист! И был он очень мелким человеком. Это не метафора! Это – его человеческие размеры снизу доверху. Между тем играл он божественно. Во всяком случает так о нём говорила Туба, музыкант, который дул в тубу так, что его лица никто не мог разглядеть. В смысле, из лица, кроме щёк, вроде, как и не бывало. Ну, и другими частями тела была та же самая проблема. Их, тоже было не видать за инструментом, Но они, конечно тоже были. Не бывает людей без, кроме – без щёк.
И музыка у них была разная. Но еврейская. Потому что не бывает клезмера русского, украинского, польского… Даже немцы не могут играть клезмер. Хотя, как я уже когда-то писал, немецкий язык – это испорченный идиш.
Вот такой вот коллектив шастал по галуту многие годы и радовал слух ашкеназам восточной Европы. Играли на свадьбах, похоронах, на бармицве, на рождение ребёнка, второго ребёнка, третьего… Ну, и просто для послушать. Для радости слуха.
И вот как-то тут у нас в мире началась война. Ну, сами понимаете, какие заработки при войне, кроме похорон. Правда, их было много. Ну, и обратно, какая радость музыканту за одни похороны.
И тут случалась такая штука. Они играли на похоронах реб Ицхака, раввина одного маленького штетла. Его убило из пушки неизвестного происхождения. И некому было прочесть Кадиш на его похоронах. И тогда Скрипка надел талит (для тех, кто не в теме: молитвенное покрывало), прикрепил ко лбу тфилин (для тех, кто не в теме: коробочка с цитатами из Торы) и прочитал:
Йисгадал вэйискадаш шмэй рабо: бэолмо ди вро хирусэй вэямлих малхусэй
вэяцмах пурконэй викорэв мэшихэй: бэхайейхэйн увэйеймэйхэйн
увэхайей дэхол бэйс йисроэйл бааголо увизман корив вэимру омэйн…
И как раз другая неизвестная пушка шарахнула по похоронам реб Ицхака и прибила Скрипку насмерть. И от него остались только талит и тфиллин. Ну, и скрипка тоже осталась цела. Потому что «скрипку» убить нельзя.
И тогда клезмер пошёл прочь от этого места на юг.
Что я могу вам сказать? Мировая война она потому и называется мировой, потому что идёт по всему миру. И у во всём мире стреляют из пушек или ещё чего пригодного, чтобы из живых людей делать мёртвых. А не для красоты вида, который и без пушек более, чем хорош. Вы спрашиваете, для чего Всевышний сделал пушки?
— Почему, реб Мойше, почему? — спрашиваете вы.
И я вам отвечу, вопросом на вопрос, как это принято у нас, почему вы спрашиваете это у меня, а не у Всевышнего?
Так вот в районе у Херсона пушка, не та пушка, которая убила Скрипку, а другая, убила Аккордеон. Потому что нет на свете пушек, которые не для убить, а для жить, любить, лечить…
Я понимаю, вы ждете, когда, где и кого убьёт пушка следующего музыканта. А вот и не дождётесь! Басиста убила Винтовка! Винтовка – это такая маленькая пушка для убить на выбор. Почему Винтовка выбрала именно Басиста, не ко мне. Адресат я вам дал. Если что-нибудь узнаете, расскажите мне. Я никому не скажу. И было это на берегу Средиземного моря в Великой Османской Империи.
Ну, Кларнета зарубили кривой турецкой саблей, когда они с Тубой читали Кадиш.
И не миновать бы такой участи и Тубе. И он перестал дуть в тубу. И он собрался умереть самостоятельно. Грустно жить одному на этом свете, евреи. Как, в прочем, и гоям – тоже.
И тут:
Уважаемый лорд Ротшильд.
Правительство Его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа, и приложит все усилия для содействия достижению этой цели; при этом ясно подразумевается, что не должно производиться никаких действий, которые могли бы нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине или же права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой другой стране.
И Туба опять раздул щеки….
Давайте возрадуемся…
Давайте возрадуемся…
Хава Hагила
Хава Hагила
Хава Hагила Вэнисмэха
Хава Hагила
Хава Hагила
Хава Hагила Вэнисмэха
Уру, уру ахим
Уру ахим бэлэв самэах
Уру ахим бэлэв самэах
Уру ахим бэлэв самэах
Уру ахим бэлэв самэах
Уру ахим
Уру ахим бэлэв самэах…
И к Тубе присоединились Кларнет, Басист, Скрипка и Аккордеонист…
(А.Ц.Идельсон)
А откуда они появились, вопрос опять же не ко мне.
МУРКА
Прибыла в Одессу банда из Амура,
В банде были урки, шулера.
Банда занималась темными делами,
И за ней следила Губчека.
Ладно… Ну, вот скажите на милость, что делать в Одесе банде из Амура? Мало в Одесе своих банд? И! Что-то такое Амур! За Одесу – знаю. За Ростов – знаю. Херсон – знаю. Ну, за Хацепетовку туда-сюда. Отдельные деловые говорят, что есть ещё Москва. Тут сказать ничего не могу. Может, и есть. Но Амур… Вус, вен, вузерцих? Где, скажите, есть такая география?
Был ещё такой греческий Амур, шлемазл насчёт любви. С крыльями наподобие аэроплана. Ну, это уже глупство глупское!
В банде были урки, шулера,
банда занималась тёмными делами…
Вы ничего не заметили? А?.. Выходит, уркаганы, шулера – тёмные дела, а майданщики и медвежатники – луч света в тёмном царстве? И в какую калькуляцию запихнуть гопников? И несть им числа.
И вот за этой бандой «следила Губчека»! Молчите? Не знаете, что сказать? А почему за нашими бандитами она не следила? Чем мы хуже? Вы и я, к примеру?..
Ладно, идём дальше по тексту слов:
Речь держала баба, звали ее Мурка,
Хитрая и смелая была.
Даже злые урки и те боялись Мурки,
Воровскую жизнь она вела…
Имею вам спросить, об чём говорила Мурка, кто этой Мурке дал право говорить текст слов, какие дела она имела, чтобы вся Одеса сказала Мурке: «Ах, Маруся!», чтобы сам Миша Япончик сказал: «Ах, Маруся, я вам уважаю!»
Была одна история: однажды, когда Мотя Крель с ребятами решили подломить меховой магазин пана Кшесиньского, то магазин уже грабили ребята Сруля Гандельсмана. И пока ребята стреляли друг в друга, магазин обнесли на шесть шуб дочки (близнецы) мамы Ривки. На предмет
Мама, мама, что я буду делать,
Как наступят зимни холода,
У меня нет тёплого платочка,
У меня нет зимнего пальта.
Ну, согласитесь, шубы годятся поглавнее теплых польт. Только причём здесь Мурка?!
Ну, ребята Моти и Сруля, конечно, тоже хороши. Кто берёт револьверы на мирный грабёж? Так что, когда ребята из Губчека приехали везти ребят Моти и Сруля в Губчека, им пришлось везти ребят прямо в морг. Об этом в тексте слов ничего не сказано! И опять же, при чём здесь Мурка?!
Как пошли провалы, начались облавы,
Много стало наших попадать.
Как узнать скорее — кто же стал шалявым,
Чтобы за измену покарать
Какие «наши»? Откуда и куда «стали попадать»? Все здесь, как тут! Кроме ребят Моти и Сруля. Где здесь Мурка?! А?.. Говорите, если есть, что сказать! Нет! Так что молчите в тряпочку! Если, конечно, джентльмен не сморкается в два пальца.
Едем дальше…
Как-то шли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в шикарный ресторан.
Там сидела Мурка в кожаной тужурке,
А из-под полы торчал наган.
Ну, конечно, советские губчекисты распивают чай файф-о-клок в шикарном ресторане с торчащей из-под полы кожанки волыной! Щас!!! Мне с вас смех берёт!
Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка и прощай!
А ты зашухарила всю нашу малину
И за это пулю получай!
Это, пацаны, полный абсурд нонсенса!!! Мария Климова (Мурка) вышла на пенсию в 52 году!!! А когда померла, неизвестно! Может до сих пор жива!!!
Так что эта песнь песней – голимая поэтическая поэзия одного одесского куплетиста Яшки Ядова. Который еще и «Бублички» отбацал! Огромадные авторские получал!
А на самом деле дело было так:
Раз пошли на дело я и Рабинович,
Рабинович выпить захотел.
А чего ж не выпить бедному еврею,
Если у него нет срочных дел?
Если хочешь выпить — а чего не выпить?
И зашли мы с ним в один буфет.
Там сидела Хаська, у нее под юбкой
Дробом был заряжен арбалет.
Чтоб не шухериться, мы решили смыться
И за это Хаське отомстить,
В темном переулке возле синагоги
Мы решили Хаську подстрелить.
— Здравствуй, моя Хаська, здравствуй, дорогая.
Здравствуй, дорогая, и прощай!
Ты зашухарила Арона с Соломоном
И теперь маслину получай.
Рабинович стрельнул, стрельнул – промахнулся
И попал немножечко в меня.
Я лежу в больнице, сволочь Рабинович
С Хаськой пьет уже четыре дня.
Ну!..
(Авторы: Я.Ядов; Резанов, бр.Жемчужные)
НА ДЕРИБАСОВСКОЙ
Тут у меня спрашивают, как на самом деле было дело в той пивной, которая открылась на Дерибасовской. Имею вам сказать в первом разе, что пивная была не на Дерибасовсой, а на Французском бульваре. Нет, на Дерибасовской тоже была пивная, и когда-то же она тоже была открыта, но эту вот пивную держал вовсе не Вася Шмаровоз, а Петя Кучерявый, а мордобоевка происходила именно на Французском бульваре. И всё дело происходило именно там. Вы имеете гражданское право меня поинтересоваться, откуда вы, реб Мойша, имеете знать за пивную на Французском бульваре, и за тот погром, который евреям учинили обратно тоже евреи! А всё очень просто, я там был! Просто много лет тому давно.
И, если вы этого хочите, то я вам скажу за тот вечер. А если и не хочите, то я вам расскажу всё равно. Потому что рассказать, это мой маленький промысел на кусочек хлеба с маслом. Вот почему я очень часто, чаще, чем бы хотелось, хожу голодным.
Так вот, всё было не так! Вася Шмаровоз никоим образом не делал лицо красным, когда Арончик пригласил красотку Розу на чарльстон, и никоим образом не пытался делать Арончику по роже, потому что, следите за ходом мысли. Роза была шмарой по профессии, и Вася был её хозяином и художественным руководителем, и отдавал её напрокат посетителям пивной на Французском бульваре, и имел с этого копейку на кусочек хлеба с маслом.
В тот раз мы с маркёром Моней, хребет которого сломал кий в кафе Фанкони, и пришлось брать другой кий ломать хребет и так далее на спор. Кто – кого? Кий – хребет, или хребет кием. И с этого аттракциона Моня имел неплохую копейку на кусочек хлеба. Без масла. Диабет! На, вместо масла, он брал рюмку водки, которая снимала боль после столкновения хребта с кием. Спортсмен!
Так. Об чём это я?.. Так вот мы с Моней пришли в пивную на Французском бульваре вы будете смеяться, попить пива и что получится.
И именно там и пребывали три шмары. Маруся, Роза, Рая. С их всегдавешним попутчиком и спутником жизни Васей Шмаровозом.
Маруся, хоть и была шмарой, но была шмарой от кутюр, с пакетным набором любовных услуг в пять звёзд. Которым её обучил её покойный муж Савелий Краснер. Вдовой её сделал Вася Шмаровоз, когда Маруся не брала с Савелия копеек, с которых Вася имел профит. И Вася прибил Савелия, ничего личного. Конечно, можно было бы прибить Марусю, но уж очень она приносила Васе хороший профит. Я-то знаю, я с Марусей пропил папин дом. И, как минимум, две комнаты достались Шмаровозу.
За Розу я уже сказал, но имею добавить две пары слов. Роза была шмарой средней руки. Так себе… Крепкий профессионал. Без излишеств. Её можно было брать на месте и на вынос. Как один раз, так и оптом. Когда на вынос, то Роза ещё и готовила ужин. А когда оптом, то и мыла пол.
И ещё была там некая девушка Рая, пассия самого Васи. Вася, как честный человек, платил Рае за использование Раи копейку из тех копеек, которые, которые он имел с Розы и Маруси. Потом он проиграл Раю в бильярд тому самому маркёру Моне в кафе Фанкони. Именно там я и сломал кий о Монин хребет. Или Монин хребет сломал кий из моих рук. Что-то я уже запутался, кто-кого. Теперь я уже сам не уверен в рандеву кия с Мониным хребтом! Может быть, хребет принадлежал не Моне, а мне. Иначе с чего бы у меня так болит спина?..
Много лет я ходил в пивную на Французском бульваре, Потом я целое время проживал в разных частях Российской империи. И вот я прибыл в Одесу по причине давно не был. И пришёл на Французский бульвар попить пива на этом бульваре. Пивной не было. И я стоял там и размышлял на тему, а была ли пивная на этом бульваре?
Пришёл вечер. Так всегда бывает, что после дня приходит вечер.
И вот я иду по близким моему сердцу одесским улицам. Дует не сильный ветер. Идёт себе вполне лояльный дождь. Во мне зреет какая-то печаль… Сквозь дождь тускло горят утомлённые фонари…
Когда фонарики качаются ночные,
Когда на улицу опасно выходить,
Я из пивной иду, я никого не жду,
Я никого уже не в силах полюбить!
Мне девки ноги целовали, как шальные,
С какой-то вдовушкой пропил я отчий дом.
И мой нахальный смех всегда имел успех,
И моя юность раскололась, как орех!
Когда фонарики качаются ночные,
Когда на улицу опасно выходить,
Я из пивной иду, я никого не жду,
Я никого уже не в силах полюбить!
Любить- любить-любить…
Да…
Скорее всего, пивная была всё-таки на Дерибасовской…
Холодно…
(Автор Г.Горбовский)
Продолжение следует…