«Думай о клоуне: он плачет в ванной и проливает кофе себе на шлепанцы».
Генрих Белль. Глазами клоуна.
Рассказ от лица клоуна из шкафа.
Меня зовут Титан. Около тридцати лет уже я живу в шкафу среди прочего хлама и одежды. На самой низкой полке, волосы мои свалявшиеся, волнистые и черные, лицо прорезинено, грим уже отчасти потертый. Но моя улыбка никогда не сходит с моего лица, я — игрушечный клоун. Лица своего я не показываю, опустив голову к перекладине шкафа, либо к самой низкой полки, вокруг меня коробки, какие-то шапки, книги, письменное панно в рамке, и копилка для денег. Все эти тридцать лет на мне один и тот же комбинезон в полоску, одна полоска красная, другая желтого цвета. На шей кружевной воротник. Руки и кисти сделаны из ватного материала. Ноги сшиты из черной ткани, которые являются моими башмаками. Они уже продырявились, но мне их однажды заштопали. Вся моя жизнь проведена в шкафу, меня только изредка вытаскивали и клали внутрь моего ватного тела секретные письма, скорее всего любовные, ибо вскрыть в шкафу их было невозможно, я в какой-то момент был неподвижен.
Сегодня мне было крайне тяжело, захотелось хоть немного пошевелиться. Сделать что-то полезное и хорошее, к примеру, починить хотя бы кровать, либо заменить эти занавески. Просто выйти из шкафа, но я засыпал весь день. Мне никогда не был известен вкус еды, в самом начале моего прибытия в этот шкаф, меня кормили из игрушечной тарелки. На тарелке был муляж куска пирога. Привезли меня из столицы страны на поезде еще в позапрошлые времена, когда поезда были совершенно другие. Как хотелось бы мне однажды выйти из шкафа и чтобы на меня посмотрели и увидели мою нескончаемую улыбку. Но улыбался ли я внутри себя? Все — это время я сидел, свесив голову. Моя голова перевешивалась от тяжести моей головы. Снег так и не пошел, но хозяин шкафа устроил мне из пенопласта настоящий снег. Еще под самый новый год мне поставили в шкаф пихту, чтобы весь хлам в шкафу имел лучше запах. Шкаф был совсем старый, дверца никогда не закрывалась и была в подвешенном состоянии. Как же мне выйти? Однажды в шкаф положили книгу, и обложка книги появилась прямо перед моими намазанными глазами. Морщин от улыбки у меня никогда не было, очень спокойная мимика. Вот положили эту книгу, запрятав в шкаф, я увидел на обложки портрет девушки. Надпись и слова я так и не смог разобрать, но ее открытые плечи произвели на меня неизгладимое впечатление. Как оказалось, она была актрисой кукольного театра. На заднем ее фоне было горящее здание, так я и понял — в театре, в котором она играла, построен был из одних спичек, больших и громадных, с надежными каменными колоннами. Моя улыбка вдруг расширялась. Почувствовал небольшой ветерок у себя в волосах. Возможно, я почувствовал, что смог выбраться из шкафа. Журнал постоянно вытаскивали из шкафа, потом обратно прятали. Пихта разрасталась, и меня прижало к углу шкафа. — Сколько же можно! — подумал про себя я. Клоун, который никогда не был на арене цирка и уже совершенно не смешен. Все же я остался таким же игрушечным и крохотным, никакого роста, так как игрушка не видоизменяется. Я всматривался в этот журнал, который- то исчезал, то возвращался в шкаф, но не знал, как же мне перелистнуть обложку, чтобы повернуть страницы, где бы вновь оказались строчки про актрису из кукольного театра. Все же я поднял свою голову и стал шевелить своей левой рукой, в надежде, что она начнет двигаться в нужном направлении, ибо именно тогда, в ту секунду, я понимал — это любовь с первых секунд.
На протяжении всех этих лет я сидел и смотрел на журнал, который вновь обновился, ежемесячно менялась фотография актрисы из кукольного театра. На протяжении всех этих лет я в своей неподвижности придумывал ей наряды, одаривал ее драгоценностями и исполнял каждое ее желание. Был верен всеми мыслями и душевной привязанностью к этой картинке. Нужно было им склеить весь шкаф обрывками обложками этого журнала. Так каждый год продолжалось, я сидел в шкафу, и однажды мне пришло некое письмо: — Я тебя спасу! Мне послушалось, как в соседней комнате раздавались удары молотком об стену, и мне представлялась комната во всем образе, такого никчемного, пустого пространства. Где мне нужно было выйти и перейти все дозволенные границы. Мне хотелось сложить в свой карман комбинезона каждый журнальный отрывок, но смог ли я это сделать?
Обклейте этот платяной шкаф этим изображениями! – молча, я просил у хозяина шкафа и улыбался. Страхи только иногда исчезали.
В этот раз журнал был новый и от него шел запах свежей типографской бумаги. Мне понравилось. Всмотрелся я в обложку и увидел ее в вафельном платье, и с такой шапкой с небольшим бубенчиком, у нее щеки были натерты багряной свеклой, так казалось — такой жизненный румянец. Я всматривался в ресницы, и они были утолщены, она стояла на пирсе, ждала корабль, с большим, коричневым чемоданом, обклеенный детскими наклейками кукольных глаз. На ногах у нее были туфельки волшебницы, а в руках котелок с бурлящей жидкостью, из которых торчали лапки лягушек.
Губы были слегка пересохшие, но набухшие. Подбородок утонченный и выточенный. Уши удлиненные, уводящие в дальние горизонты. Она произнесла свой монолог, который был подписан на обложке в виде маленького диалога. Корабль был изображен на огромной, человеческой ладони, которая переложила маленькую мою актрису и перенесла на корабль. Занавес был весь из клевера, и небольшие путаные крючки по всей ткани. Небо и облака наклонялись к ее выдоху, и наполняли ее легкие.
Чирикали утренние воробьи перед зимней спячкой. Вышел белый медведь из папье-маше. Пригрозил всем кулаком. — Бойтесь меня! Кто тронет актрису нашего кукольного театра. Все куколки собрались в круг и стали кружиться около стула, на котором был небольшой муравейник, который ткал из искусственного хвороста новое платье для моей актрисы. — Бах! Бах! Бах! — стучали в мой шкаф. Я смог повернуть свою голову и своим пластмассовым лбом ответил им тем же. — Бах! Бах! Бах! А этого всего только музыка.
Все же хотелось попросить у хозяина. — Ну, пожалуйста, пришейте мне новую пуговицу хотя бы, я должен выглядит очень достойно. Мне надо попасть к ней в театр, и взять своего друга — солдатика из стали, который одной рукой держит гранату, запрокинув свою голову, чтобы закинуть ее куда подальше.
Выхвачу я у тебя гранату! Только стану подвижнее! — и я нацарапал на стене шкафа новую полоску своего пребывания в шкафу. Сколько же там было этих полосок: дни, года, месяца. Вот он прибежавший домовой паук, который приполз ко мне из трещины в шкафу.
— Я из соседнего шкафа. Один шкаф через стенку стоит точно в таком же положении. А трещина все расширяется! — прошипел паук.
— Мне так хочется к ней прикоснуться! — стал жаловаться я пауку.
— Ну и ну. Да-ссс! Я понимать тебя! Понимать. Давай я буду плести здесь свою паутину и украшу хоть немного твой уголок жизни.
— Сколько ты же здесь так сидишь. Почему тебя ни разу даже к окну не поднесли! — стал, тарабанит паук по крышке намокшей скатерти в шкаф.
— Откуда здесь вода? Капает с потолка? — вопрошающе указал паук своими лапками.
— Это мой умывальник. Да, один раз только меня достали и протерли мне лицо влажной салфеткой. Какой же я был грязный! — ответил я.
— А это кто? — указал на обложку журнала домовой паук.
— Это известная актриса кукольного театра! — произнес с тоской.
— Хм! Известная, таинственная актриса на корабле! — Да уж! Красиво. Но не для такого места? Она все же должна висеть не в шкафу! — предположил паук.
— Это мне известно! Я выйду из шкафа, и обязательно все оформлю в рамочку. А так конечно ее обложки по всему миру. Это мне вот закинули этот журнал в шкаф!
— Тебе надо что-то делать! Я помогу тебе! — произнес домовой паук. Нам надо придумать план. Может, я еще попрошу о помощи сороконожку. Она занимается поеданием платяных шкафов. Такие у нее зубы!
— Хорошо! Я буду ждать! А сейчас мне нужно еще немного помечтать. Я создаю маленькую корону для актрисы театра и игрушечный самолет.
— Ты почти исполнил все ее желания! — паук стал отдаляться в трещину шкафа. — Почти все!
— Нет, не все! — возразил я. Я так и не могу выйти из шкафа, хоть очень стараюсь!
Тогда я почувствовал, что моя нога согнулась в ватной коленке, глаза стали открываться и закрываться, рот сузился, и я пошевелил плечами, и расправил их в тесноте шкафа.
Немного расправив плечи, мне стало легче дышать. Надо попробовать встать! Надо попробовать встать! — повторял я одно движение несколько раз подряд.
Очевидно, стало мне, что все мое пребывание в шкафу приходило к концу. Иногда я слышал голос за дверцей шкафа, приходили какие-то гости к хозяину. Они громко пели, потом кричали друг на друга. Мои полоски на одежде в некоторых местах посинели. Вот я слышал их разговоры: — Нельзя никуда отпускать! Все можно, можно! — В этот раз мы отпустим. — Лучше вскрыть замок от шкафа. Я тогда понял, что они собрались вскрывать шкаф, и я стану заметен, хотя мой взгляд преграждало пальто, висевшее очень долго, кожаная куртка и черный плащ. Дверь вскрыли, и снова положили туда новый журнал уже с другого ракурса. Актриса кукольного театра в этот раз была на арене цирка на больших ходунках, была выше всех, и никто не мог ее достать. Только множество зрителей смотрели на нее и ликовали. Внутри себя я тоже ликовал. — Как же хорошо! Никто ее не тронет! Никто не сделает ей плохой и гадкий поступок. Каждое утро я про себя читаю молитву, чтобы все же могло ее уберечь, чем дольше, тем лучше. Все же моя левая рука стала чуть подвижнее, мой мизинец из ватных ниток зашевелился, хотя у меня была скругленная кисть. По разговору гостей, и то, что они запрятали в шкаф бутылку шампанского, я понял, что у них намечается праздник. Возможно после праздника, я уже смогу подняться и дотянуться до ручки шкафа, чтобы открыть и выскочить на улицу, захватив с собой журнал с кукольной актрисой. Стали бить в стену шкафа, я испугался, хотел закричать, но в таком сонном дреме — мой крик был замедлен, и я словно рыба на суше просто открывал рот и не издавал ни одного звука. — А мне и не хотелось говорить. Потом на меня накинули голубую футболку с изображением мамонта и перекрыли мне весь вид к журналу с актрисой. На ее волосах я только мельком видел земляничную заколку. Тогда я попытался вновь пошевелиться, и стал раскачиваться как маятник, то в одну сторону, то в другую. — Остановитесь! — хотел попросить я. — Почему я сейчас не могу оказаться вместе с ней на арене цирка, мало кто может вообще понять. Потом в шкаф забросили белые простыни, и журнал стал приподниматься, словно птица — оригами, самоделка приподнималась в воздух, и начала летать вокруг моих глаз. Тогда глаза актрисы кукольного театра взглянули в меня. — Как же долго я Тебя ждала! — ответила актриса, всматриваясь в мои глаза. — Значит, ты живешь в шкафу? — спросила она меня, перелистывая невидимостью страницу за страницей. — Да, я вот до сих пор не могу выйти, но каждый день — я стараюсь, чтобы Ты только цвела. — А ты скоро будешь иметь личный поезд! — Почему в цирке нет животных. — Только спасенная обезьяна. Одна единственная? Мы ее спасли от рабства торгашей. — А что же стало с театром? — Его перестраивают и создают новый, говорят таинственный господин, назначил меня главой театра столицы. — Это все усилия! — ответил я. — Чьи же усилия? — спросила актриса. — Полагается, что сидя здесь в шкафу, я услышал Тебя. И все изменилось, Твое светлое лицо перед сном в шкафу мне приснится.
Буквально перехватывает дыхание. Мои плечи и руки ожили, все благодаря странному жужжанию домового паука. Я решил руками собрать занавес из журнальных листов. Мое лицо снова протерли кремов для бритья, я стал гладким, и была шероховатость ушла с моего лица. Лягушки пели мне песни, которые я уже знал наизусть, сидя в своем шкафу. Я любовался портретами актрисы кукольного театра, и эти самые журнальные обрывки оставил на стене. Оказывается, мой хозяин обил платяной шкаф фанерой, чтобы было прочнее, ибо он разрушался. Но у меня был шанс выйти, а теперь все усложнилось. Но я вспомнил, что могу пускать огонь изо рта, если надышусь газом от зажигалки, но где найти зажигалку. Паук уже уполз в свою паутину и крепко спал. Мне не хватало разговора, и тогда я мысленно стал воображать арену цирка и много различных огненных шаров, которые пускал изо рта, выдувая газ на факел. Таким образом, я хотел сделать представление для моей актрисы, я повесил ровно все обрывки ее портретов из журнала, и разместил их на уровне своего рта, чуть отдаленно отодвинувшись, чтобы было больше пространства. Мои воротник немного помялся, складки уже было совершенно тусклые, и пахли сыростью, никто не стирал мне одежду, волосы снова свалялись в одну жижу, которую невозможно уже было распутать. Но я думал о представлении, как удивить актрису, может ей это приснится в ее театре и она сыграет свою самую важную и главную роль. Я увидел ее в ночнушке, с ромбиками и необычными линиями кривых, как геометрическая теорема Пифагора., все было идеально и доказано. Систематически на каждом портрете я видел у нее небольшой шрамик, либо это было сборище родинок на шеи, которые она скрывала шелковым платком, и казалось, что ее белоснежные зубы сверкают фосфором. Мне очень нравились разноцветные блики, которые исходил от ее украшений, словно карамельки «Бон Пари», которые я никогда не ел, но знаю, что сломал бы себе последние, слабые зубы, потом я и не решался, хотя можно было бы насладиться сахарным сиропом и съесть пару клубничных леденцов. Я нашел своими ожившими руками маленькие, розовый скотч и стал мастерить занавес. Я обмотал себе голову, сделав чурбан из старой одежды, которая валялась в шкафу. Вот же бывают люди так бесчеловечны, и я так уже долго сижу здесь. Но скоро мои ноги оживут. Я вспомнил жука Тифона, который обнаружил моллюсину и рассказал мне историю про дом, который хозяин стал носить в своем кармане. Мой грим слегка изменился и подтек, так как капли воды разрастались и капали, но возможно эта утечка была основным важным моим выходом. Потом к вечеру мне забросили новый журнал, актриса кукольного театра поет французский шансон, практически только открывая свой рот. Было перечислено множества певиц, под который она просто открывала свой рот и так пела, так было написано в новой статье. Теперь я мог держать этот журнал своими руками, и приближать потрет и восхищаться ее порами кожи на фотографии и гримом, у нее были прочерчены стрелки на глазах, веки наполнены пыльцой, она производила вид самой невообразимой актрисы, которая меняла свои облики, но я всегда узнавал ее глаза. Мне нравился экран, на котором поместили ее улыбку с белоснежными зубами, меня правда восхищали ее зубы, словно я когда-то был стоматологом в прошлой жизни, у нее были четкие клыки, заостренные и чуть больше остальных зубов, такие острые как наточенные самым дорогим лезвием, словно точишь графит перочинным ножом. Все же я готовился к выступлению, я вырезал в занавесе узор этих клыков и свою улыбку, тем самым моих глаз не было видно, а только моя нескончаемая улыбка с ее клыками, такая гармония и такая красота, которая бы поразила зрителей, я скотчем обмотал себе нос и уши, чтобы казалось, что я не имею этих органов, чтобы все внимание уходило на ее клыки и мою улыбку, моя улыбка расширяла щеки, и они было жирноваты, опухшие как у бурундука, такие набухшие, словно я всю жизнь хомячил и клал себе еду для голодных дней, но я могу только прятать за щеки эти вообразимые и скользкие леденцы после моих слюней они блестят. Лягушки практически надрывали свое многоголосье, и моя голова шла кругом, но я подумал неплохой аккомпанемент — природный, природа — матушка моя создала свою классическую музыку, мне уже не нужны были пластинки и старые музыкальные автоматы, которые я видел еще, когда находился в магазине столицы, в игрушечном магазине: были и музыкальные шкатулки, и музыкальные ящики, мне очень нравилось их слушать, я старательно вспоминал их названия, потом напряг свои застарелые мозги и вспомнил старую и дребезжащую музыку шарманки, которая возносила мое сердце в сказочных замок с моей актрисой кукольного театра. Полез я в карман серых брюк хозяина и нашел там желтую зажигалку, и вы не представляете, на зажигалке был принт дурацкой, мультяшной улыбки и больших белых, раскосых глаз, по центру фломастером нарисована точка зрачка, словно у Микки Мауса отобрали зрение. Из красных носков я смастерил шарики, и подвесил их к крышке полки на небольших шнурках, которые были от ботинок хозяина, шнурки были эластичные и шарики из носок подпрыгивали и кружились по всему шкафу. Единственной проблема было то, что у меня не было факела, была только зажигалка и я еще и не знал, как ей можно было пользоваться, но тогда я чиркнул по кремнию колесиком несколько раз и появились небольшие искры, в ящике были еще угольные, пастельные мелки и намазал себе лицо белым мелком и подчеркнул глаза черным, сделав большие, уставшие, грустные круги.
На волосы и на чурбан я нацепил новогодние пушистые гирлянды красного цвета и небольшую мочалку для тела человека, которую смог натянуть на голову, полоски моего костюма от искр зажигалки отдавали чуть багряным светом, шары из носок слились в один большой шар, словно это был китайское украшение. Я сделал из оставшийся бумаги факел и, почиркав вновь зажигалкой, мне удалось поджечь. Ура! — воскликнул я, бумага разгоралась и из шкафа поклубился дым в комнату. Дым клубками заполнял мою сцену шкафа, и оставались только проникновенные взгляды сотней отрывок журнальных глаз актрисы кукольного театра. Огонь дошел до большого шара из носок и он вспыхнул, как новая огненная планета, я расправил свои руки и мои ноги приподняли мое тело чуть выше уровня средней полки.
Вот все же случился этот пожар, который и воспламенил мое сердце. Я ожил в одно мгновение, все мои тяжелые ноги и руки из одного сидячего положения выпрямились, и я решил, что выйду из этого горящего шкафа. Слава Богу, дома никого не было, и дверца шкафа уже ели держалась, и я одним ударом снес горящую дверь с петель. Вот я вышел такой красивый, совсем как будто новый, словно меня купили только в магазине, ведь напомню вам я был куклой, игрушечный клоун, и вдруг мне удалось ожить в полный рост человека, и стоять уже на свободе в комнате моего хозяина. Пожар разгорался, и я винил себя, все же я теперь спалил не только шкаф, но и целый дом, я решил прыгать из окна в сад. Хорошо, что хозяин жил на первом этаже и мне было не особо страшно, ведь я очень боялся высоты.
Я прицепил к своему воротнику брошку из зеленого инжира, которая лежала на столе, фиговое дерево должно было принести мне удачу, в комнате играла песня « Я тебя никогда не забуду» «Я тебя никогда не увижу», я знал эту песню наизусть, ведь хозяин постоянно напевал ее, пока я сидел в шкафу все это время, и слушал его пение, как же мне тогда хотелось завыть на весь шкаф, что только не происходило в этом шкафу, и что только я не видел. А когда был кот у хозяина, он постоянно спал на моей взхламоченной голове, и всегда впивался в меня когтями, и облизывал мое пластмассовое лицо. Вот я стою и горит этот шкаф, так долго я стоял и смотрел на пылающий огонь, который уже расходился на шторы комнаты, — Теперь мне пора покинуть место этого заточения, и наконец, отправиться на поиски этого кукольного театра, в котором играла моя актриса, все подходило к завершению, и скоро я увижу ее по настоящему, в реальности, и расскажу ей истории, которые со мной происходили, пока я сидел в шкафу. Думаю, ей будет очень интересно, и однажды она сможет прочувствовать мое положение и простит меня за такой долгий срок моего исчезновения. Знала ли она меня? Помнит ли меня? Как однажды я увидел ее выступление на сцене и стоял и плакал под музыку осенней сонаты. Эта мелодия всегда играла в самый неожиданный момент, а потом меня превратили в игрушку и продали моему хозяину, с тех пор я никогда не видел свою любимую актрису кукольного театра. Тогда она была кукольно красива, и я думаю сейчас ничего не изменилось, только ночь шептала скорее выходи из окна, именно выходи, потому что стояло мне сделать один шаг, я окажусь в саду, и огонь пылал всеми моими чувствами, которые я не смогу описать пока жил в шкафу, но это было всё невыносимо, и никто не смог бы меня понять. Я растолстел, так мне показалось, когда мелком увидел себя в зеркале, я стал похож на толстого поросёнка, я ведь всегда сидел без движения, и меня кормили этими игрушечными пончиками, все это поглощая, я действительно толстел. Помню себя с этим зеленым воротником, как красиво теперь блестела брошка инжира на воротнике. Грим мой немного подтек, и я сделал шаг через окно, огонь захватил уже стол комнаты и кровать, завизжала сирена, кто-то видимо вызвал пожарных, мне нужно было поспешить. Заиграла следующая песня, где вода в болотной жиже, где проплывают корабли, песня вроде называлась о возвращение кораблей, и я подумал и вот настал час моего возвращения. Я клевал шкаф, словно попугай клетку, чтобы вырваться на свободу, просидев много-много лет. Возвращение моего человеческого тела, чары спали, но я по-прежнему был клоун, а она была актриса, возможно, самая живая из всех кукол, может и с нее сняли эти чары. Ведь мы с ней вместе были прокляты одной злой ведьмой, которая охотилась за жадно любящими сердцами, ни в одной сказке не было истории схожей с нашей историей любви, и я Вам однажды ее расскажу, дорогой мой читатель. И вот этими глазами клоуна я увидел волшебный сад моего хозяина, в котором благоухали мои любимые золотые нарциссы, а рядом было усыпано все огромными непроходимыми колючками, и я вспомнил про историю одной птицы, которая упала грудью на терновый куст, неужели мне придётся прорываться через тернии к звездам, как действительно могло быть. Темный поезд проехал мимо сада, рядом была железная дорога, звуки поездов я постоянно слышал, пока сидел в фанерном шкафу. На улице была весна, я повернулся и посмотрел на дом, он уже горел в синеватом пламени, приехали пожарные, и я резким движением прорвался через колючки, и стал голыми руками раздвигать их, чтобы проникнуть через ограду на свою свободу. Поцелуи холодных стен шкафа всегда останутся в моей памяти. Бездна и долгая ночь без сна, ты возьми на счастье, и я прорывался сквозь колючки, и не чувствовал боль, я чувствовал приближение свободы, и сотру все свои следы обратно через колючки, чтобы меня больше никто не смог отыскать.
