КОЛЕСО.
Пацан неизвестных лет, может, 7, а может 13, а то и все 42, проволочным крючком гнал колесо неизвестного происхождения по 3-ему Колобовскому. От Петровского бульвара вглубь Колобовских переулков разных номеров и Каретных разных размеров. Особой цели у него не было, он никуда не спешил, а зачем? Когда в этом занятии и был (возможно) высший смысл. Гнать крючком колесо неизвестного происхождения. Вглубь…
Он на секунду остановился напротив чепка, около которого толпился рабочий люд, отдыхая после рабочего дня со 150 с прицепом в сопровождении степенного разговора о тяжкой судьбе рабочего человека. И после этой процедуры судьба казалась чуток полегшее.
Потом Пацан катил колесо по Большому Каретному к школе №186, потом по Малому Каретному мимо клуба имени Крупской на Каретный ряд к саду Эрмитаж, где много чего было, Гуляния с другими пацанами, концерты в Эстрадном театре и лирические сидения при луне с пацанками. Подержать ручку и ни-ни!
Каким-то образом Пацан с колесом докатились до Крымского вала, где Пацан приобретал профессию. В институте, которого уже нет.
Вторая любовь… Третья… О первой Пацан не помнил. Наверное, она была. Да и как ни быть, если были вторая и третья.
Потом Пацан катил колесо по градам, временам профессиям и наследникам. Хотя никакого наследства Пацан наследникам не оставит. От Львова — до Курильска, от Дудинки – до Небит-Дага. От Сталина до Путина. От Старшенького до Младшенького, в смысле до Младшенького от Младшенького Пацана. От геолога до литератора- многостаночника.
В общем, Пацану, катящему крюком колесо, оказывается, уже 80 лет.
И он всё чаще задумывается: а может, не он крюком катит колесо, а колесо держит его на крюке? И катит, катит, катит….
ДЕМОНСТРАЦИЯ.
Пацан вышел в утреннюю Москву. Утро в это время красило нежным светом стены древнего Кремля. Путь Пацана лежал к дверям его родного института, где был объявлен сбор на Первомайскую демонстрацию. Его студенты, проходя мимо мавзолея, по традиции должен было орать здравицу Семёну Михайловичу Будённому. Откуда и когда народилась эта традиция, Пацан не знал, и институтские старожилы не могли ему этого объяснить. Да и зачем? Традиция хороша уже тем, что она существует и её надо блюсти. Вы же не задумываетесь, когда зародилась традиция чистить зубы, вы их просто чистите. Вот и институт Пацана и блюл свою чистку зубов. Здравицу Семёну Михайловичу Будённому.
На Петровском бульваре Пацан повстречал свою одноклассницу Свету Закурдаеву. То-есть в школе она была Закурдаевой, а сейчас у неё была фамилия мужа, которую Пацан не знал. Имя осталось прежним. Света. Она катила в коляске маленького пацанчика. Пацан не видел её со времени окончания школы. В 10 классе у них был маленький романчик. Ну как романчик?.. Ходили вместе на Нарышенский сквер и два раза в кино «Центральный» на «Дело Румянцева» и «Возраст любви». Ну, вы помните: «Уходи, не проклиная расставанья час жестокий, наши судьбы – две дороги, перекресток позади». Вот и Пацан со Светкой разбежались сразу после школы. А сейчас они поздоровались и даже доброжелательно поцеловались. Пацан даже не помнил, целовались ли они тогда раньше или нет. А потом они попрощались. И Пацан пошёл дальше. На Петровке В Гастрономе Пацан купил полфёдора «Московской Особой». Потому как насухую орать здравицу Семёну Михайловичу Будённому. Решительно никак, господа. Так и традиция может рухнуть, а как жить без чистки зубов. Решительно никак, господа.
А потом он на метро приехал к Институту. А потом они все пошли на Красную площадь. Паровая лаба лабала фокстроты типа «Инес». «Рио-Рита» «Бедный Йозеф» и танго «Корасон». Они плясали, а когда, счастливые, добрались (не все) до Красной площади, то по традиции проорали здравицу Семёну Михайловичу Будённому, и Семён Михайлович им по традиции помахал рукой. Возможно, он и выходил-то на мавзолей, чтобы услышать здравицу в свою честь и помахать рукой.
Ввечеру Пацан, нетрезво возвращался домой. На Петровском бульваре он опять повстречал Светку Закурдаеву. Она опять катила в коляске маленького пацанчика. Они опять доброжелательно расцеловались. И Пацан почему- то вдруг пожалел, что этот пацанчик – не его Пацанчик. Да, и откуда?
Когда они со Светкой всего-навсего ходили вместе на Нарышкинский сквер и два раза в кино «Центральный» на «Дело Румянцева» и «Возраст любви». Ну, вы помните: «Уходи, не проклиная расставанья час жестокий, наши судьбы – две дороги, перекресток позади».
Охо-хонюшки…
СЕЛЁДКА.
1 сентября 1946 года Пацан пошёл в школу №186 на Большом Каретном. Потом – улица Ермоловой, потом – обратно Большой Каретный. А то как же? Средний и Малый Каретные есть, а Большого нет. Перед людями неудобно. И Пацану был выдан 1 рубль на завтрак. И вот на первой большой перемене он пришёл в буфет и купил себе винегрет с селёдкой потому что очень любил селёдку, кусок чёрного хлеба и компот. Он сел за стол, нацепил на вилку кусок селёдки и понёс её ко рту. Но на пути селёдку перехватила большая рука с грязными ногтями и цыпками и принесла селёдку в рот своему хозяину. И хозяин проглотил селёдку вместе с костями. А потом заржал. Он был большой, этот хозяин, лет 9, а то и всех 10. И у него уже было прозвище! Склизкий. А Пацан был ещё маленький, да и прозвища у него не было, поэтому он заплакал. А потом съел винегрет с черняшкой и выпил компот. А что делать?! Так продолжалось несколько дней, Склизкий реквизировал селёдку, глотал её вместе с костями и ржал. Что интересно, Пацан, который лез в драки ещё в детском саду и по меньшему поводу, тут был парализован. И ему это было странно.
Потом Склизкого отправили в детскую колонию (стоял на шухере, когда шпана подломила чепок у «Среднего Каретного), и Пацан мог спокойно есть свою селёдку.
Весной 1973 года Пацан приехал в сберкассу на Петровском бульваре, чтобы получить 1263 рубля потиражных за сценарий мультфильма «Ковбои в городе». А потом перешёл на сторону бульвара, на ту, где был Петровский монастырь. Там была «Сосисочная», где подавали пиво. Пацан взял пару, сосиски с горошком и приготовился есть. Ну, вы понимаете, что в «Сосисочной» он встретил Склизкого. Тот собирал пустые кружки и относил их к стойке. Пацан узнал его по руке с грязными ногтями и цыпками. Он дал Склизкому допить кружку, потом вышел из «Сосисочной» и направился к магазину «Рыба» у Петровских ворот. Там он взял банку «Атлантической специального посола» и вернулся в «Сосисочную». Буфетчица открыла банку и налила пару пива. Потом Пацан подозвал Склизкого, молча пододвинул к нему кружку и банку с «Атлантической специального посола», Склизкий выпил, рукой с грязными ногтями и цыпками вытащил одну селёдку из банки и заглотнул вместе с костями. Потом вопросительно посмотрел на Пацана. Пацан думал, что Склизкий его узнает, но ошибся, потому что Склизкий перевёл взгляд на банку. Пацан кивнул головой. Склизкий выпил вторую кружку и снова полез в банку. Вторую селёдку он почистил и съел основательно. Пацан показал ему на банку. Склизкий отрицательно помотал головой. Тогда Пацан достал из кармана червонец и положил рядом с банкой. Склизкий взял червонец, а потом – селёдку… Короче, Пацану потребовалось 75 рублей, чтобы Склизкий сожрал всю банку. После чего его вырвало. Он утёр рот рукой с грязными ногтями и цыпками и посмотрел на Пацана. Он пытался, что-нибудь понять, но не смог.
Пацан вышел из «Сосисочной», и его тоже вырвало под колёса фургона «Хлеб». Потом он поехал домой.
А что делал фургон «Хлеб» у «Сосисочной» неизвестно. До сих пор.
Да, может быть, тот малый вовсе и не был Склизким! Мало ли рук с грязными ногтями и цыпками…
СОЛНЦЕ.
Пацан вышел из из 1 подъезда дома №17/1 по Петровскому бульвару. Прямо ему в карие глаза светил какой-то хмурый Солнце. Будто чувак заспался, и его разбудили, мол, давай, вставай, в школу пора. И этот недовольный Солнце встал и стал светить людям как-то без энтузиазма, с холодком. И Пацан это сразу засёк. Хотя ему было не так уж много лет. Лет 9-10… (Надо будет спросить у него, сколько ему было лет тогда, когда в глаза ему засветил хмурый Солнце). И Пацан подумал, что, если уж Солнце такой хмурый, чего ему, Пацану, веселиться. Он, было, намеревался слегка подзаплакать, но потом решил, раз никто на него не смотрит, чего ему плакать, и не заплакал. А потом вспомнил, что вчера вечером в него всадили ложку рыбьего жира и чайную ложку цитварного семени, чтобы выгнать глистов, и всё-таки заплакал. Не потому, что ему было жалко глистов, которых из его уютного живота выгнали в унитаз, где они и сгибли в неизвестности, а потому что память о совокупности рыбьего жира и цитварного семени у кого-хошь выбьют слезу. Может, и Солнце такой хмурый, что ему дали ложку рыбьего жира и чайную ложку цитварного семени в совокупности? Потом он прекратил плакать. Не потому, что его что-то развеселило, а потому что, какой смысл плакать, раз никто на него не смотрит? А Солнце не считается. Далее Пацан шёл, не плача, и Солнце, глядя на него, тоже перестал хмуриться. А то чего ему хмуриться, если даже вон такой мелкий Пацан, в которого всадили ложку рыбьего жира и чайную ложечку цитварного семени совокупно, не плачет, а он, Солнце, вот-вот пустит слезу! И Солнце повеселел.
Так они вместе дошли до школы №186, в 3 или 4 классе «Ж» учился Пацан. Там ему поставили пятёрку за «У Лукоморья дуб зелёный…» с выражением и всадили тройку — за поведение. От пятёрки он повеселел, а от тройки решил, было, заплакать, но передумал, неудобно плакать, раз на тебя смотрит столько народа.
После уроков он вышел из школы на Большой Каретный, и до дома №5 по 2-му Колобовскому нёс портфель Лили Гимпельсон.
И был весел. Равно, как и Солнце, который, неизвестно от чего, печалился, но, увидев под собой Пацана с портфелем Лили Гимпельсон, развеселился.
Шли времена. Солнце и Пацан встречались много-много раз. И то плакали или собирались заплакать, то веселились. То плакали, то смеялись. То плакали, то смеялись. Но смеялись всё-таки чаще. На том и спасибо. Им — обоим.
ПЛЕВОК.
В начальной школе классной учительницей Пацана была Татьяна Сергеевна Исаева. Она была его первой учительницей, а он у неё – первым учеником. И неважно, что таких пацанов, как он, у неё было 40 стриженых голов. Пацану хотелось думать, что он у неё первый ученик. Иначе как бы он стал отличником в первой же четверти? Татьяне Сергеевне было 19 лет, она только что закончила педучилище, была юна, стройна и красива в своём неизменном зелёном платье. Едва прикрывавшим колени. По тем временам чересчур коротким. И некоторые мамы и бабушки были этим несколько недовольны. Но Пацану это нравилось. После первой четверти его, как отличника, Татьяна Сергеевна пересадила за первую парту. И однажды, когда Пацан уронил на пол ручку и полез за ней, он увидел ноги Татьяны Сергеевны выше колен. В сиреневом трико. Потом он часто ронял ручки, карандаши и ластики под парту и получал от этого тихое удовольствие.
После четвёртого класса, к ним пришла другая классная училка. Тоже юна, стройна, красива, но ни в какое сравнение с Татьяной Сергеевной! Но Пацан видел Татьяну Сергеевну на переменах и также получал от этого тихое удовольствие.
Это произошло в 6 классе. На одной из перемен Пацан и его одноклассник Аркаша Петухов играли в плевки. Смысл игры был не слишком сложен: нужно было плевком попасть в соперника и увернуться от чужого плевка. Не слишком интеллектуальное занятие, но увлекательное. Пацан довольно ловко уворачивался от аркашкиных плевков и копил в себе силы для мощного плевка. Это было особое умение. Нужно было глубоким вздохом втянуть в себя сопли из носа в горло и швырнуть их в противника. В отличие от просто плевков, сопли летели как пушечное ядро и поражали врага. И вот Пацан харкнул… Аркашка увернулся, и плевок аккурат попал в зелёное платье Татьяны Сергеевны. Аркашка замер, ученики коридоре замерли, а Пацан умер. Но не совсем! Он очнулся от гневного крика Татьяны Сергеевны:
— Вытри!!! – и тут же замерла. Плевок расположился в районе её левой груди. Но выхода у Татьяны Сергевны не было. Она прикрыла глаза и повторила:
— Вытри…
И Пацан подошёл к ней и вытер, потом ещё раз вытер, и вспотел. И у него не было сил отнять руку от левой груди Татьяны Сергеевны…
Ночью Пацан познакомился с поллюцией.
Где-то лет через 15, точнее в 67-ом Пацан вёл концерт в Доме Учителя на Пушечной улице. После концерта он вышел на улицу, чтобы по традиции зайти в ресторан ЦДРИ «К Зоечке выпить у стоечки». И у выхода из Дома Учителя стояла Татьяна Сергеевна. По-прежнему юна, стройна и красива. Ну, не совсем по-прежнему… В зелёном платье.
— Как ты вырос, — сказал она Пацану снизу вверх. Пацан мгновенно вспомнил всё и покраснел.
— А вы ничуть не изменились, — сказал он и поцеловал Татьяне Сергеевне руку.
Потом он повёл её в ЦДРИ, но не «К Зоечке выпить у стоечки», а за столик. Они поговорили, о том, о сём, кто-что, а потом она, смеясь, сказала ему:
— Вытри!
Пацан замер.
— Вытри!
И Пацан вытер несуществующий плевок, а потом ещё раз и…
Через много-много лет Пацан рассказал эту историю по скайпу Аркашке Петухову, много лет живущему в Канаде. Аркашка помолчал, а потом усмехнулся и сказал:
— Татьяна Сергеевна умерла в 62-ом от рака груди.
На этих словах Скайп полетел.
Продолжение следует…
