У Алины – любовь! Она готова замуж – ее покорил телевизор Bang and Olufsens. Хайнц после их „сумасшедшей ночи любви» пока не звонил. Алина говорит, что он большой начальник в известном концерне. Он бывает тааак занят.
Я позвала Алину с собой на концерт классической музыки. Сказала, что за ужином с Селеной познакомились с русским пианистом. Он и пригласил в Русский Дом. Алина отказалась:
— Вдруг позвонит Хайнц, а меня нет. Он обещал, что позвонит. Ты иди, а я дождусь звонка. И вообще, с каких это пор тебя интересует классическая музыка?
Я пошла одна.
Вошла в зал уже во время концерта и устроилась за разноцветными спинами, на последнем ряду. Концерт камерный. Игорь – один на сцене. Игорь и рояль. Он уже отыграл классику и снова исполняет свои странные композиции, но теперь мне нравится. Я хочу слушать дальше и следить за его руками. Этот человек на сцене. Интересно, а можно влюбиться в образ? Или влюбиться в руки? Я вспоминаю эти сильные пальцы. Они живут своей жизнью. Он тоже живет своей жизнью и этой мелодией. Меня возбуждает эта отрешенность. Для него вряд ли существует что-то важнее этих клавиш. Оказывается, можно ревновать к роялю. Рояль в его жизни был и будет. Именно ему посвящаются тайны, надрывные мелодии, понятным им двоим. Вряд ли я или другая женщина станут ему ближе. Может быть у всех музыкантов так? Я вдруг отчетливо понимаю, почему Игорь притягивает к себе. Он недоступен. Он никогда не будет полностью кому-то принадлежать.
Игорь встал, поклонился, встретился со мной взглядом и отвернулся. Я уже выходила, когда он поймал меня сзади за локоть. Больно сжал.
— Ты куда торопишься? Почему не подождала?
— Мне показалось, что ты не узнал меня.
Игорь сжимает локоть еще сильнее.
— Перестань. Я не видел, как ты вошла, но я знал, что ты в зале. Я чувствую тебя! Это понятно? Это – самое главное! Игорь прижимает меня к стене, наваливается всем телом и приказывает: „Обними меня!“ Он смотрит в глаза, весь жесткий, горячий и пульсирующий. „Я…рад…тебя…видеть!“
Мы едем в кафе «к друзьям». Игорь больше молчит и только иногда смотрит на меня, как будто пытается что-то прочесть по глазам. Я теряюсь от этого взгляда и тоже молчу. А еще я молчу, потому что боюсь что-то испортить. Когда мы молчим, создается невесомая гармония. Кажется, что мы чувствуем и думаем одинаково. Это успокаивает. Я не отвожу глаз.
Ожидала увидеть кафе наподобие того, вчерашнего – с деревянными столами и длинной барной стойкой. Но это место похоже на старинный особняк. Большие окна со старыми рамами, гобелены, обои в цветочек, мягкие кресла, стеллажи с книгами, в камине настоящий огонь. За большим столом компания. Все говорят по-русски.
Сразу много приветствий, и я не успеваю никого толком разглядеть. Из всех узнаю только богатыря-Ивана и радостно киваю ему. Иван выходит из-за стола и пододвигает нам стулья. Говорят все одновременно, что-то обсуждают. Я сбоку, украдкой смотрю на Игоря, хочу разглядеть его при свете. Игорь разговаривает короткими фразами. Меня коробит мат и грубость в исполнении музыканта. Коробит и заводит. Впрочем, Игорь не обращает на меня внимания, и я начинаю беседу с Иваном. Странно видеть такого вот Ивана в Германии – у него типично русская внешность. Огромный, плечистый, с бородой. В вязаном свитере геолога. Он уютный и, кажется, очень добрый. Ивана легко представить где-то в лесу, на охоте, лихо рубящим дрова для поленницы. Он угадывает мои мысли.
— Хорошо сегодня, морозец! Поедем сегодня в баню? Из баньки, да в снежок… Иван мечтательно закрывает глаза. – А еще шашлычок с водочкой. Эх, красота!!! Вы тоже к Сереге на дачу?
Я говорю, что мне про баню ничего не известно и „нет, я не поеду“.
Откуда здесь баня, шашлычок, водочка? Мы же в Германии. Как могут существовать одновременно два параллельных мира?!
Иван рассказывает про себя. Он в Германии уже 12 лет! Иван здесь уже 12 лет?! Невозможно – такой огромный срок. Это же целая жизнь!
— Представляешь, а я три месяца здесь и думала, что это так долго…
Иван ухмыляется.
— Так всегда. Потом время летит быстрее, незаметно, и теперь мне уже и 12 лет не кажется давно…
— Ну и как ты? Привык? Ты чувствуешь себя своим здесь?
Иван качает головой и говорит: „Мы никогда не станем здесь своими. Надо родиться здесь. Мы приезжаем сюда и хотим влиться в эту жизнь, но потом находим себе русских знакомых – их здесь много. Много тысяч в одном Берлине.“ Я недоверчиво улыбаюсь, потому что до сих пор мне повстречались только несколько русских туристов, спрашивающих дорогу, Иосиф, желающий вести не очень легальный бизнес, пара учеников в языковой школе и вот теперь еще Игорь с компанией.
— Я думала, что уже знаю всех русских в Берлине.
Иван хохочет и повторяет, что я еще слишком недавно здесь.
— Скоро узнаешь, сколько нас на самом деле. Удивишься. Потом привыкнешь и будешь на все русские тусовки ходить.
— А разве русские не ходят на немецкие тусовки, чтобы лучше узнать людей, традиции, в конце концов?
Иван вздыхает, видимо, мои вопросы кажутся ему наивными или даже глупыми.
— Все русские варятся в своем бульоне. Нам неинтересно с немцами, а им с нами. Другой, понимаешь, опыт. Возраст тоже играет роль. Чем позже переезжаешь, тем сложнее. Я пытался жить с одной немкой, сразу, как приехал. Не сложилось. Я очень старался. Но не по мне все это.
Иван сжимает и разжимает пальцы. Смотрит на огромный кулак, как будто впервые видит и продолжает:
— У меня с ней двое детей. Детей навещаю, иногда сам не понимаю, в чем дело. Думаю, что нормальная она вообще-то баба, но стоит нам увидеться, как опять ругаемся. И так при каждой встрече, представляешь?
Киваю в ответ, это уже и мне знакомо.
— Я тоже пока никак не пойму и не чувствую себя здесь дома. Вроде бы и отношения хорошие и улыбаются все, а все-таки что-то не так…
Иван спрашивает:
— Ты по немецкой линии, как переселенка приехала?
— Нет, я замуж выхожу за немца. Скоро свадьба.
Иван удивленно на меня смотрит.
— А я думал, что ты с Игорем. Как же Игорь?
— Я смеюсь: «А Игорь – он, как в «Гардемаринах» — «последний русский».
Иван опять качает головой и говорит, то ли с досадой, то ли с укором в голосе:
— Ну что ж, сходи замуж, сходи, попробуй. У некоторых получается. Я многих здесь знаю, кто замужем за немчиками. Некоторые даже ничего, уживаются как-то. Может и у тебя получится…
Потом, почему-то, говорит, кивая на Игоря: — А ты с ним все-таки поосторожней.
Поднимаю удивленно бровь. Иван продолжает:
— Береги его.
— Как? От чего беречь?
— Просто береги и все. Он – настоящий, таких больше не делают.
Игорь неожиданно резко встает:
— Ладно, нам пора.
Кто-то говорит:
— Оставайтесь! Сейчас подойдет Миша, а Дима с Мариной обещали принести…, – и я не расслышала, что.
— Вы куда? Мы же потом едем к Сереге.
— Игорь пожимает руки, хлопает кого-то по плечу: — Передайте Сереге от меня привет. Коротко мне: -Пошли.
Мы выходим из тепла на морозный воздух, и Игорь говорит, обдавая меня паром своего дыхания.
— Я хочу тебя! Я не могу больше.
Мы едем на какую-то квартиру. Неубрано, валяются вещи и инструменты, коробки из-под пиццы. Игорь скидывает с дивана одним движением ворох одежды. Наконец-то удушающее и сковывающее весь вечер желание вырывается наружу.
— Я тоже так тебя хочу, – и уже не пытаюсь сдерживать стон.
Звонок Алине. Она сразу взяла трубку с кокетливым „Хеллоу!“
— Это я. Как у тебя дела? Звонил Хайнц?
— Нет, пока нет.
У Алины мрачный голос.
— Может еще позвонит. Время-то всего полдвенадцатого. Может, у него на работе собрание или встреча важная какая-то.
— Ну ладно. Я просто позвонила сказать, что не приду сегодня.
— А тебя где носит? Что-то поздно для концерта… и Алекс твой звонил, спрашивал, где ты.
— Я у Селены останусь.
— Смотрю, вы там лучшие подружки уже… Крестиком вышиваете? Смотри, скоро сама станешь, как она. Это заразно.
Алина хрипло смеется своей шутке. Я говорю: „Пока!“ — и вешаю трубку.
Я еле успеваю за ним. Он тащит меня за руку, держит так крепко, что запястье уже не болит, а немеет, но я ничего не говорю. Мне кажется важным молчать. Важно не прерывать этот подъем вверх. Это какое-то таинство, и мы должны обязательно дойти, и нельзя останавливаться на пустые разговоры. Темно и еще так невероятно рано. Я не верю часам на станции. Мы только выпили по чашке кофе на вокзале и сразу погрузились в эту темень и холод. Куда-то пробираемся, идем через колючие кусты, карабкаемся на дрожащие под паутиной инея холмы. Вокруг лес, заброшенные постройки неизвестной научной станции. Огромные, разодранные временем шары на фоне черного неба. Что это – обсерватория? Космическая станция? Забираемся на высокую, стонущую от ветра площадку.
— Игорь, куда мы идем?
Игорь оглядывается и как будто впервые видит меня.
— Мы уже пришли.
Вокруг лес. В густой дымке просыпается Берлин. Первые лучи солнца разрезают серое небо. Мы стоим и молча смотрим на рождение оранжевого дня. Красный, розовый, желтый.
— Игорь, что с нами будет? Мне страшно. Я не хочу возвращаться домой. И ты знаешь, что я не могу не вернуться.
Игорь смотрит на меня.
— Ты вернешься. Я ничего не могу тебе дать, а сам по себе, и я тебе не нужен. Нет, не перебивай. Я точно знаю.
У Игоря такое злое лицо, что я отступаю назад. Игорь тянет меня ближе к ненадежному шаткому заграждению.
-Ты маленькая избалованная сучка. Ты просто играешь. Всеми. Я ненавижу тебя.
Мы целуемся. Опять до боли. Целуемся до тех пор, пока я не перестаю соображать и соглашаюсь с ним.
— Да, ты мне не нужен. Мне вообще никто не нужен. Вернется Алекс, и мы поженимся. Потому что я избалованная сучка, потому что это мой выбор.
— Проваливай из моей жизни! Проваливай!
На прощание Игорь говорит: „Я улетаю в Питер. Когда вернусь, я тебя найду.“
