1
И снова осень, и снова мучает давний вопрос ― виноват ли? Карманов Олег Николаевич, доктор наук, профессор, удобно расположился в плетёном кресле на открытой террасе второго этажа загородного дома и вновь пытался наслаждаться прелестью октябрьской природы, о сути которой он, казалось бы, должен знать всё.
Но каждый раз солнечный октябрь возвращал его в мчащийся по сельской дороге автобус — восторженные первокурсники едут «на картошку». Олег сидит у окна, воодушевлённый радужными перспективами: студенческая романтика, новые товарищи, новая подруга Маринка, сидит рядом, прижимается к плечу.
Дорога ухабиста, автобус вздрагивает, надрывно гудит, но скорости не сбавляет; за окнами солнечно, проносятся покосившиеся столбы с провисшими проводами, сменяют друг друга поля с деловито копошащимися тракторами, желтеющие перелески, медленно проплывает дальний холм с белыми прямоугольниками коровников.
В салоне шумно, ребята подобрались весёлые. Особенно слышно Боданова, крупного одутловатого парня, на взгляд Олега недалёкого и невоспитанного, шутки его примитивны, он вообще портил созданный Олегом идеальный образ студента, к которому он без лишней скромности причислял тогда и себя и которого ожидал от других.
Сглаживала шероховатость Маринка, низкорослая и неказистая, но шебутная и обаятельная; на самой первой лекции она бесцеремонно уселась рядом с Олегом и полушутливо заявила, что он теперь — Её. Шутка была неожиданной, но Олег воспринял её серьёзно, как неизбежную часть новой реальности.
Когда он поддался напористой агитации мастера сельхоз отряда Хасана, щедро сыпавшего обещаниями золотых гор студентам, если они выберут его отряд Маринка без раздумий последовала за ним.
А Хасан убедить мог: чёрненький напористый живчик, он улыбался широкой улыбкой счастливого человека, говорил эмоционально и быстро, не давая собеседнику опомниться, обещал золотые горы и тут же хвалил за верно принятое решение.
— Молодец, малай, — похлопал он по плечу Олега, — строить будешь, хорошие деньги получишь!
В общем и целом всё было хорошо, и, увлёкшись красивым пейзажем, Олег не сразу понял, что Маринки рядом нет. Он различил её хрипловатый голосок в общем весёлом гомоне и постарался не придавать этому значения, но проснувшаяся ревность заставила покоситься в салон: Маринка сидела, втиснувшись между парнями, слишком близко к Боданову и от души хохотала над его плоскими шутками.
Такое её поведение не укладывалось в представления Олега о некоторых правилах завязавшихся отношений, и весь оставшийся путь он упорно смотрел только в окно.
Автобус притормозил, свернул на просёлочную дорогу и ещё полчаса жёстко вытряхивал из студентов души, пока не выпустил их, ошалелых, но шумных на небольшом земляном пятачке возле расположенных буквой «П» нескольких строительных бытовок.
Расслабиться первокурсникам не дали: суетливый Хасан энергично принялся наводить дисциплину, но студенты замолкли и быстро построились только тогда, когда появился командир отряда Павел Кольчугин. Поджарый, спортивный высокий блондин, он беспристрастным холодным взглядом окидывал притихших студентов; в телогрейках и поношенных куртках, с рюкзаками и большими сумками в руках, они выглядели испуганными и уже виноватыми.
До самого конца командировки Олег так и не смог понять источник могучей энергии Кольчугина, попав в поле действия которой люди терялись и впадали в оцепенение. Студенты видели его редко, говорил он тихо, не торопясь, но под взглядом бледно-голубых глаз его распоряжения выполнялись беспрекословно, быстро и чётко.
Послышался общий вздох облегчения, когда Кольчугин, наконец, удовлетворённо кивнул и, бросив Хасану — «расскажи», скрылся в крайней бытовке.
Хасан рассказал: отряд будет жить в лагере, в бытовках, в которых летом жили рабочие, строившие новый элеватор. Часть студентов — все девушки и несколько парней — будут работать в поле, на уборке картофеля, остальные — на строительстве теплицы.
— Куда спишь! — Хасан вдруг подскочил к замечтавшемуся кучерявому пареньку с гитарой за спиной, — сюда слушай!
Тогда Олег впервые увидел рассерженного Хасана: выпученные бешеные глаза, искажённый рот, сжатые костистые кулаки, и ему стало не по себе от такого, по сути беспричинного бешенства — Хасан неожиданно выпал из его идеального мира.
— В поле пойдёшь, землю копать! — зло прошипел Хасан.
По местам ребята распределились сами. Олег постарался попасть в бытовку, соседнюю с Маринкиной. Это у него получилось и ещё получилось не попасть вместе с Бодановым, чему он был очень рад. Он хотел ещё на предстоящем завтра распределении попроситься в полевую бригаду, с Маринкой, хотя это и считалось менее престижным, но здесь не вышло:
— А-а-а, малай! — услышал Олег за спиной радостный возглас Хасана. — Молодец! — Хасан похлопал его по плечу и повторил данное перед отъездом обещание: — на стройку пойдёшь, денег заработаешь!
Возражать Хасану Олег не решился. Когда, прогуливаясь с Маринкой перед сном, он сообщил ей об этом, ему показалось, что она не особенно расстроилась.
— Ну, ты чего скис? По вечерам будем встречаться, днём же всё равно работа… — тронула она его за руку, заметив нахмуренные брови.
Неожиданно у входа на территорию лагеря в слабом свете одинокого фонаря из темноты появился Боданов.
— Та-а-а-к, первая парочка! Ну ты даёшь, Кармашек, ну и невесту нашёл, прямо по себе… — расплылся он в отвратительнейшей из улыбочек и попытался щёлкнуть Олега по носу. Хоть Олег и был ростом и плечами невелик, но в школе занимался боксом, ему удалось увернуться и ухватить толстую руку, но удержать не смог, Боданов был слишком силён.
— Обалдел что ли! Давай, вали отсюда, дебил! — накинулась на Боданова Маринка. Он ехидную усмешку не убрал, но отступил:
— Ладно-ладно, красавица, разошлась… уж и пошутить нельзя…
Как ни старался Олег не придавать значения случившемуся, инцидент испортил настроение; провожая Маринку, он шёл опустив голову, и молчал, но она, хоть и чувствовала неловкость ситуации, подбодрить его не спешила и тишины не нарушала. Простились они лишь безликими «пока».
В бытовке Олега ждали сигаретный дым, звон гитары, штрафной стакан: обитатели отмечали прибытие «на картошку».
Праздник затянулся: когда он лёг спать стрелки часов указывали приближение утра; железная кровать качалась, и Олега мутило, но на душе было светло: хорошие ребята подобрались, один гитарист чего стоит, хотя его присутствие, пожалуй, обещает отсутствие тихих вечеров.
Пришедший, наконец, спасительный сон тут же был прерван громким стуком: в дверь барабанил безжалостный Хасан.
— Подъём! Давай, давай, сонные мухи! Тут вам не здесь!
Минуты через две стук возобновился у соседней бытовки с теми же комментариями.
Но что значит юность — свежий осенний воздух быстро привёл ребят в чувство, почти не оставив на лицах следов праздничной ночи, и даже зоркий Хасан, проходя вдоль строя, лишь подозрительно покосился.
Хасан зачитал список, и Олег был рад, что Боданов попал не в полевую бригаду.
Начались будни, будни тяжёлые. Работа на строительстве теплицы не входила в официальный план отряда, о ней с руководством колхоза договорился толи Кольчугин, толи Хасан. И в результате в поле, как и на стройке, работала только половина из предполагавшихся людей. Но Хасан обещал хороший заработок, не сравнимый с символическим официальным.
Все работали по двенадцать, иногда по четырнадцать часов и возвращались в лагерь уставшие, мечтающие только о кровати. На теплице студенты копали траншеи под укладку дренажных труб, красили батареи отопления, смонтированные на каркасах, таскали носилки с щебнем, разгружали кирпич для будущей трансформаторной.
Олег усугубил своё положение легкомысленным настроем: с презрением отбросив строительные перчатки, с лопатой наперевес он принялся энергично реализовывать волюнтаристскую идею закончить все запланированные работы по траншеям к вечеру текущего дня. В результате мозоли и заржавевшее, как у железного дровосека, ломящее по утрам тело.
Но телесные недуги Олег переносил легче, чем отдельных мерзких личностей, порой встречающихся на строительстве теплицы, особенно в этот день.
Даже в толстых перчатках нести носилки, полные щебня, из-за незаживших мозолей было мучительно, но Олег, сжав зубы, нёс. Как нёс и его напарник, долговязый болезненно-худощавый паренёк. Олег видел, как ему тяжело, как напрягались жилы на его длинных тонких руках, как его покачивало.
Но они успевали, к концу дня до нормы оставалась всего пара носилок, правда самых тяжёлых — усталость, казалось, достигла предела. Олег приноровился одевать перчатки так и ухватывать рукоятки носилок под таким углом, что работать было вполне можно. Долговязый паренёк нашёл свой способ ― он по-особенному перекашивал корпус, что внешне выглядело малоэстетично, но для него это было очень даже практично.
Последний рывок, последние носилки… и вдруг рядом звучит насмешливый голос: «Филонишь, Кармашек. Так не пойдёт. На-ка тебе добавки». И ухмыляющийся Боданов кладёт на носилки поверх щебня два кирпича.
Глухая ненависть сдавила горло, но руки были заняты; не бросать носилки сейчас было важнее, чем убить эту пухлую скотину. В течение дня Олег видел Боданова, сидящего высоко на конструкции с варежкой-губкой и ведёрком краски: он красил трубы, но казалось, что за весь день почти не продвинулся.
Ссыпав щебень, напарники без сил опустились на землю. Ткнуть кулаком в толстогубую морду очень хотелось, но интеллигентного и обессиленного Олега хватило только на злобный взгляд. А Боданов продолжал издеваться: «Что уселись, доходяги? А ровнять кто будет? ― Он заметил ещё с высоты каркаса, на котором сидел с ведёрком краски шагающего в сторону теплиц Хасана и теперь поднял лопату и принялся активно демонстрировать, как надо разравнивать щебень, приговаривая ― вот как надо, калеки, вот как… учитесь, недоумки, у дяди Димы…».
И в этот момент появился Хасан. Олег досадливо сплюнул.
― Кому сидишь! ― набросился Хасан на Олега с долговязым. ― Обоим штраф!
Он подошёл к демонстративно старавшемуся Боданову и похлопал его по плечу:
― Молодец, малай! Высокий коэффициент сегодня получишь!
Но максималистская юность снова брала верх: к нагрузкам тело привыкло, а вот обиды не забывались. И октябрь в приветственном порыве как будто изо всех сил старался замаскировать, скрыть, если не развеять грусть, осветить солнцем, небесной синью, жёлто-багряным золотом.
В лагере стало веселее, слышались смех, шутки. Парни разведали поселковый магазин со скверным, но дешёвым вином, и теперь по вечерам часто под бренчание струн слышалось хмельное задушевное пение Игорька, которого в первый же день злобный Хасан приговорил к работе в полях.
— Он и так хорошо поёт, задушевно, а уж с допингом… — улыбнулась Маринка, взяв Олега под руку.
— Истинный талант не пропьёшь, — поддержал шутливую иронию Олег и обнял её к себе. Они медленно шли в темноте в сторону светившихся сквозь кустарник окон бытовок. Теперь они часто гуляли после работы по окрестностям, но поскольку темнело рано, далеко от лагеря не отходили.
— А почему у тебя постоянно КТУ такой низкий? — вдруг спросила Маринка. КТУ — коэффициент трудового участия; система, придуманная Кольчугиным. Ежедневно каждый студент получал такой коэффициент, и общий список вывешивался на доске объявлений по утрам, после того как вечером бригадиры подавали данные Хасану — кому какой КТУ присвоен по итогам дня, и Хасан вносил свои коррективы. В конце командировки должен был быть вычислен средний КТУ за весь период, и на его основании рассчитано сколько денег получит студент. Даже незначительная разница в цифрах выражалась приличной суммой. Минимальный КТУ был одна десятая, максимальный единица.
— Да видишь ли, бригадир ставит нормальный, а потом Хасан, нехороший человек, уменьшает. — Олег нахмурился и убрал руку с Маринкиных плеч. — Понимаешь, один раз не разобрался и теперь постоянно придирается.
Некоторое время шли молча. Маринка, казалось, что-то обдумывала.
— Ну, ты старайся, работай… — вдруг сказала она. — С чего бы это Хасану к тебе придираться?
Лицо Олега скривилось в ироничной улыбке:
— А я не стараюсь? — и показал ладони.
— Ну… сходи к Кольчугину. Ну Кармашек, что-то делать же надо. Хочешь, я сама схожу? — Маринка заискивающе улыбнулась: — мы же пойдём после командировки в ресторанчик?
Олег непроизвольно выдернул руку из её ладони. Кольчугин, как же, будет он разговаривать… Олег не раз наблюдал, как Хасан несколько минут мнётся перед дверью в их общую бытовку прежде чем войти.
Да и поговорил уже однажды, хватило! В первый день Павел вызывал к себе студентов по одному, на беседу.
Когда Олег вошёл, Кольчугин сидел на кровати монгольским ханом, скрестив ноги, молчаливый, неподвижный, только коротким жестом указавший оробевшему Олегу на кровать Хасана напротив.
— Олег Николаевич? Как устроились, как соседи? ― тихо спросил он.
— Спасибо, вполне… — так же тихо ответил Олег, почему-то стараясь сидеть на самом краю Хасановой кровати.
— Чаю? — Павел щёлкнул выключателем электрического чайника. Олег невольно отметил, что рассохшаяся облезлая тумбочка и простенький чайник никак не умаляли величия момента.
В дверь постучали, осторожно вошёл Хасан. Олегу стало совсем неловко и он чуть не встал.
— Что? — не поворачивая головы, бросил Кольчугин.
— Да там… машина с пиломатериалом… председатель людей просит…
— Нет, — отрезал Кольчугин.
— Понял, — кивнул Хасан и открыл было дверь.
— Обожди, — Кольчугин поднял глаза: — скажи ему, пусть завтра рубероид подвезут, а на растворном наши будут работать.
Хасан понимающе склонил голову и вышел. Чайник забурлил и начал пускать пар. Кольчугин разлил кипяток по алюминиевым кружкам. Кружка больно жгла пальцы, и Олег, не зная как быть, вынужден был поставить её на тумбочку Хасана.
«Поговори с Кольчугиным, — мысленно передразнил Олег Маринку, — ну вот о чём говорить?» Он с тоской смотрел в темноту, на всём пространстве за дорогой ни огонька. Стало вдруг слишком холодно.
Они вошли в лагерь уже после отбоя, стараясь не попасть в пятно света под фонарём, надо было быть острожными — заметь их Хасан, штрафа не избежать. На территории было пусто, но окна светились, студены не спали. Это не запрещалось, главное было не шляться по лагерю.
Вдруг на двор упала полоска света, из приоткрывшейся двери бытовки Боданова, показалась светловолосая голова Лариски. Осмотревшись, Лариска осторожно стала красться вдоль стенки в сторону туалета. Похоже, она была совсем нетрезва.
— Вот это да-а-а, активистка, отличница… — восторженно прошептала Маринка.
Через несколько дней Олег, вышедший ночью по нужде, увидел появившуюся из этой же двери Маринку. Дыхание перехватило, виски сдавило тисками, он вернулся в комнату и так и не понял, спал ли эту ночь.
Утром в голове шумело, и он не слушал, что на разводе говорил Хасан, он услышал его только когда тот оказался рядом:
— Куда спишь, дохлая муха! На сортир! И чтобы сверкал!
Хасан злорадно улыбался, казалось, он был доволен наконец подвернувшейся реальной причине наказать Олега. Радость Хасана Олега никак не задевала, он смотрел на всё отсутствующим взглядом. О Маринке он не думал, но чувствовал, что в его мире нарушилось нечто фундаментальное, и теперь всё потеряло значение: штрафы, КТУ, солнечный октябрь и Хасан с Кольчугиным в придачу.
Днём в лагере оставались только больные: простывшая девчонка и подвернувший ногу парень. По правилам оставшиеся должны были наводить порядок на территории, но особо убирать было нечего, и они сидели по своим бытовкам.
Пустой лагерь выглядел необычно: те же, но незнакомые, заброшенные бытовки, непривычная, зловещая тишина, изредка нарушаемая шелестом пожухлой листвы — жизнь как будто покинула это место много лет назад. Как покинула она сейчас ту часть Олегова существа, которая и делала его самим собой, оставив только биологическую оболочку.
Его вдруг охватило раздражение: «Ну что же, если блеск тускнеющему миру вернёт сверкающий сортир, — то готовьтесь, и это великое событие достойно праздника!» Блеск был наведён быстро, ведро и тряпка отложены в сторону, пора было готовиться к празднованию. Он зашёл в бытовку, переоделся и осторожно выглянул на улицу, понять, у себя ли Кольчугин было нельзя, окна его были как всегда зашторены, дверь закрыта.
Немного выждав, Олег закинул на плечо большую сумку и отправился в деревню.
Продавщица подозрительно покосилась, когда Олег положил сумку на прилавок и попросил наполнить её бутылками портвейна, но, увидев пачку денег, молча исполнила просьбу.
Олег потратил почти все свои денежные запасы, но праздник есть праздник. Небрежно бросив звякнувшую сумку на пол, он достал бутылку, завалился на кровать и только теперь подумал о Маринке.
Конечно, она поступила плохо, но сильной неприязни он к ней не ощущал. Что-то подсказывало, что дело не в ней. А в ком? Боданов? Но что он в ней нашёл: не красавица, скорее наоборот — низкорослик, чрезмерно выдающийся нос, нелепая фигура…. Конечно, она добрая, обаятельная и общительная. Но видно без очков, что Боданова она, мягко говоря, не привлекает. Зачем же он так поступил? Назло Олегу? Похоже на то….
Олег откинулся на спинку кровати и опустошил бутылку. Что она делала ночью в бытовке Боданова? Вообще-то понятно что, но….
Олег посмотрел было на сумку, но не шевельнулся — голова уже кружилась.
Стемнело, Олег включил свет. Небольшая комната показалась очень уютной: висящая на проводе лампочка освещала тёплым жёлтым светом дощатые стены, железные кровати, небольшой стол, тумбочки ― всё простенько, но было ощущение надёжного человеческого жилья. Особенно по-домашнему выглядели ситцевые занавески на небольших окнах.
Что ещё для жизни надо, подумал он, и к чему бессмысленные копания — тепло, светло, а парни вернутся и отпразднуем.
— Ничего себе, штрафник! Карман, ты чего творишь-то? — воскликнул Генка, простой и добрый парень, к которому у Олега возникла симпатия с первого же дня. Даже его ночной храп никогда Олегу не мешал.
— Праздную. Штраф, разве не повод? — Олег показал на сумку.
— Ещё какой! — шмыгнув носом, удовлетворённо потёр руки Игорёк.
Единогласно решили, что повод вполне достойный. И праздник начался. Под струнный перебор, в густом, прогретом калорифером воздухе, в сигаретном дыму после тяжёлого дня хмель брал быстро.
Особенно поплыл слабоватый Игорёк. Гитара звенела всё громче, сбивая аккорды, переходя в надрыв. Да и Олег уже воспринимал происходящее отрывочно: он видел заходящих на огонёк студентов, потом сидел на кровати, тесно прижавшись к товарищам, громко подпевая, а потом в кругу зрителей смотрел на лежащего на спине в одной футболке посреди двора Игорька с гитарой на животе, со стеклянными глазами, горланящего песни на английском и итальянском.
А потом наступило утро, холодное и серое; разочарованный октябрь смотрел на студентов низкими тяжёлыми тучами.
Хасан нервно ходил перед строем, зло скалясь и посматривая на часы.
— А-а-а, артист! Выспался? Ну иди уже сюда…. Шайтан… — оживился он, заметив боязливо выглядывавшего из бытовки Игорька.
Отправив бригады по рабочим местам, Хасан повёл Игорька с Олегом к Кольчугину, суд которого был простым и скорым.
Игорёк был приговорён к возвращению домой с докладной в деканат; приговор же Олегу был более изощрённым:
— От вас, Карманов, такого не ожидал… — на лице Кольчугина Олег впервые увидел эмоцию, — вот искренне говорю, разочаровали. Интеллигентный человек — и зачинщик такой пакости! Ошибся я в Вас…. Ведь именно из-за Вас ваши товарищи остаются без гитары и с большими штрафами!
(Окончание следует…)
