В кливлендской школе я была первой девочкой из Советского Союза, и на первом же уроке учительница хотела, чтобы я стояла перед классом и рассказывала о России. «Нина приехала из России. Так как вы никогда не встречали никого из России, вам будет интересно услышать, что Нина расскажет нам о своей стране». Но это был мой первый день в американской школе и все там было так непохоже на мои прежние школы, и я была слишком застенчива и, хотя я знала английский, я ещё не достаточно свободно могла на нем говорить, чтобы держать речь перед целой группой учеников, поэтому я ничего не сказала. Одна девочка подняла руку. «Откуда ты? Из Австралии?» Я ничего не ответила, а учительница сказала: «Нина не из Австралии, она из России, разве ты не слушала, что я говорила, Лиза?» Когда урок, наконец, закончился, несколько детей на перемене мне сказали: «Hi, Нина», но я не ответила, потому что мне казалось, что «Hi» звучит похоже на нацистский «Heil», и несколько ребят окружили меня и, как та девочка в классе, спросили: «Ты из Австрии?» «Нет, я из России». «О! А Россия в Австрии?» «Нет, Россия не в Австрии». Что еще я могла сказать этим кливлендским детям, большинство которых никогда не бывало за пределами Кливленда и которые вели свою уютную жизнь в Шейкер Хайтс и чуть менее уютную в Кливленд Хайтс?
* * *
Когда я впервые после летних каникул пришла на работу в католическую школу, я разговаривала со школьной секретаршей, рассказывала ей о своих летних поездках и когда я упомянула Мексику, она сказала обычное:
— Но там же опасно!
Я ответила, что там совсем не опасно, во всяком случае, если вы не наркоторговец, и она сказала с возмущением, будто я её обвинила в наркоторговле:
— Я не наркоторговец!
— Там так безопасно, — сказала я, — что я ходила по городу одна ночью, и все было в порядке.
— Ты ходила одна ночью – по улицам? — сказала она с ужасом. Разговор шел на английском и она сказала более обычное «по улицам» вместо «по городу», и только тогда мне стало понятно, что лучше мне не говорить о том, что я ходила одна по городу ночью; это ведь католическая школа, и когда женщина говорит, что она ходит одна ночью по улицам, правоверные могут черт знает что подумать.
* * *
В моей католической школе только один туалет для всех взрослых на моем этаже, и этот туалет находится внутри классной комнаты, в которой по вторникам работает специалистка по речи (speech teacher). Каждый раз, когда я открываю дверь этой классной комнаты и стараюсь как можно тише пройти к туалету, специалистка по речи норовит узнать, как у меня дела, и каждый раз, когда она задает мне вопрос «Как дела?», я отвечаю обычным «Всё в порядке», надеясь, что этим всё и закончится, но моим надеждам, по видимому, не суждено сбыться.
— Как прошел ваш день? — спрашивает она заботливо.
— Хорошо, спасибо, — говорю я, открывая дверь туалета, ступая в темноту крошечной кабинки и шаря рукой по стене в поисках выключателя. Я специально старалась не привлекать к себе внимания при входе в её классную комнату, чтобы не помешать ученикам, но ее громкий голос и её вежливые вопросы их уже отвлекли, моё присутствие ими уже замечено и теперь они кричат: «Это мисс Нина!», «Hi, мисс Нина!» , «Мисс Нина, когда мы пойдем к вам?» и т.д.
— Шшшш! — грозно шикаю я на них при выходе из туалета и сразу же напоминаю себе, что, когда они здесь, не я должна шикать на них, а специалистка по речи: ведь это её урок, пусть она и шикает. Но вместо того, чтобы заняться учениками, специалистка по речи продолжает атаковать меня своей бессмысленной вежливостью.
— Надеюсь, у вас будет очень хороший день! — говорит она.
— Спасибо, — отвечаю я, делая шаг к двери классной комнаты.
— У вас очень усталый вид, — продолжает она, — надеюсь, вы хорошо отдохнете, когда вернетесь домой!
Боже, говорю я себе, она даже не знает, как меня зовут, но все равно чувствует себя обязанной болтать ерунду про мой усталый вид и выражать свою никому не нужную надежду на то, что я смогу отдохнуть у себя дома.
Между тем, Анна Джой, одна из моих учениц, громко рассказывает остальным, о чем она узнала на моем уроке.
— Мы читали пьесу, — говорит она, — о принце-лягушке, и мисс Нина сказала, что лягушки — амфибии, потому что они могут жить и на суше и на воде, и тогда Алан сказал: «А белые медведи тоже амфибии?» И мисс Нина сказала нет! И ещё она сказала, что когда мы вырастем, белых медведей вообще больше не будет! Их не будет! Потому что лед тает! В Арктике! Да, тает! Мисс Нина так сказала! Она сказала!
Другие ученики начинают довольно громко обсуждать слова Анны Джой. — Тает? Как это так?! Тает?! Почему он тает ?! Мисс Нина?
— Ребята, — говорю я, — — мы обсудим это, когда вы будете в моем классе. Теперь вы должны слушать свою учительницу – вы не на моем уроке, а нa уроке речи.
Мой разговор с учениками никак, по видимому, не влияет на специалистку по речи: её вежливость преследует меня даже при выходе из ее класса.
— Я очень надеюсь, что у вас будет очень хороший день!
Она поет «ау» в слове «day» («день»), и получается так музыкально, что я начинаю думать а не хочется ли ей стать учителем пения вместо учителя речи, но дверь её классной комнаты, наконец, закрывается, и я стою одна в школьном коридоре — какое облегчение!
В следующий раз пойду в туалет для девочек, говорю я себе по дороге обратно.
* * *
— Что это?- говорю. — Дерево?
— Это не дерево, Мисс Нина, а крест,- говорит мой ученик, — а это Иисус.
— Хорошо,- говорю. — Но почему ты нарисовал Иисуса на кресте , когда нужно было нарисовать картинки для пары рифмующихся слов -«bat (летучая мышь)» и «hat (шляпа)?
— Потому что я скучаю по нему!
— Ты скучаешь по нему?
— Да, мисс Нина, скучаю по нему …
— Но как ты можешь по нему скучать, если ты его никогда не встречал?
— Я встретил его вчера, Мисс Нина.
— Как интересно. Он тебе что-нибудь сказал или это была молчаливая встреча?
— Он сказал: «Я сейчас пойду спать, и тебе тоже пора спать, молодой человек». И я пошел спать.
— Сон – важная вещь, — говорю. — Хороший совет Иисус тебе дал. А теперь ты можешь нарисовать наши рифмующиеся слова «bat» и «hat» вот тут, прямо на небе, тут как раз достаточно места для них.
* * *
— Так кем ты хочешь быть? — спросила я своего ученика, пытаясь объяснить ему вопрос о будущей профессии. — Президентом или пожарным?
Мальчики обычно говорят, что хотят быть либо президентом, либо пожарным, а девочки — либо учительницей, либо кинозвездой, поэтому я и предложила ему этот простой выбор. Но этот ученик меня удивил.
— Я хочу быть уборщиком, мисс Нина, — сказал он.
* * *
Я: Если вы закончили писать рассказы, можете нарисовать к ним картинку.
Девочка 1: Мисс Нина, я хочу нарисовать своего парня!
Я: О чем твой рассказ, Элисон?
Девочка 1: О моих парнях, мисс Нина!
Я: У тебя их двое, Элисон?
Девочка 1: Да! Одному восемь, другому девять!
Я: Ну, если ты написала рассказ об обоих, можешь нарисовать обоих.
Девочка 2: Ты врёшь, Элисон! У тебя нет парня!
Девочка 1: Я не вру! У меня два! Два парня!
Девочка 3: Тогда о чем твой рассказ? О том, как ты играешь с ними в куклы?
Девочка 1: Нет! О том, как я их целую!
Девочка 2 Так как ты их целуешь?
Девочка 1: Я целую их в щеку! Вот так!
Девочка 2: Их надо в губы целовать, а не в щеку!
Я: В классе лучше не целоваться, Элисон.
Девочка 2: Мисс Нина, у меня тоже есть парень!
Девочка 3: Так что ты делаешь со своим парнем? Играешь с ним?
Девочка 2: Да! И мама говорит, что терпеть не может моего парня! И ещё она говорит, что устала меня водить на встречи с ним!
Девочка 1: Она устала от тебя, а не от того, что она водит тебя на встречи с ним.
Девочка 3: А у меня нет парня! Мама говорит, что когда я буду большая, у меня будет парень!
* * *
— Как вы думаете, почему в «Йех-Шен», китайской сказке, которую мы только что прочитали, так много общего с обычной сказкой о Золушке, возникшей в Европе?
— Потому что они обе… сказки о Золушке?
— Верно, о Золушке. Но где и как могли люди, жившие во Франции сотни лет назад, услышать сказку из Китая? Или наоборот – как могли китайские сказочники узнать сказку о Золушке, которая возникла в средневековой Европе? Посмотрим на карту. Вот Европа. Вот Китай. А что это между ними? Вот это? Что это за огромная страна между ними? Мы говорили о ней раньше.
— Россия?
— Верно. И как вы думаете, людям, жившим сотни лет назад, было легко путешествовать из одной страны в другую? Могли они летать на самолетах или ездить на поездах? Был у них доступ к компьютерам или телефонам? Как вы думаете, людям жившим здесь, — я указываю на Францию, — легко было поехать сюда? — указываю на Китай. — И если ответ на этот вопрос – нет, тогда почему в таких далеких друг от друга странах возникли такие похожие сказки?
— Но… мисс Нина? Я не понимаю. Как дети могли тогда жить? Без телефонов? Как они могли учиться без компьютеров?
-Джейми, представь себе, что даже у меня, хотя я родилась не сотни лет назад, как люди в этих сказках, даже у меня не было компьютера, когда я была маленькой. Ни у кого тогда не было компьютеров и сотовых телефонов. А теперь мы говорим о далеком прошлом, когда не только сотовых телефонов не было, но и вообще, никакой техники — поездов, самолётов —
— Я понял, мисс Нина! Если бы Золушка жила сейчас, ей не нужна была бы фея! Если бы ей сейчас захотелось купить себе красивое платье, она могла бы просто выйти в сеть, когда мачеха не смотрит, и купить его сама!
— Главное, конечно, успеть это сделать, пока мачеха не смотрит, — говорю, — а всё остальное приложится.
* * *
— Не забывайте, — говорю я своим ученикам, дав каждому по акварельному набору — макать кисточку в воду каждый раз, когда хотите поменять цвет. Если не будете промывать кисточку, краска у вас получится мутная.
— Ма-а-кияж, ма-а-кияж! — напевает Анна из Румынии. Пока я говорила, она обмакнула кисточку в синюю краску. Теперь она красит себе веки синей акварелью и напевает себе под нос, но так что всем слышно:
— Ма-a-кияж! Ма-a-кияж!
— Анна, — говорю я, — красить веки синей акварелью — не очень хорошая идея.
— Я знаю, — радостно говорит она, — но я так люблю ма-акияж!
— Всё таки было бы лучше, если бы ты рисовала не на веках, а на бумаге.
— Хорошо, — мирно соглашается ученица, продолжая красить веки.
* * *
Каждый раз перед началом экзамена мои ученики нервничают, как все ученики на свете. Я их успокаиваю – ничего, мол, страшного не случится, если вы не справитесь с экзаменом.
Они спрашивают, что будет, если они получат плохую оценку на экзамене, повлияет ли это на их главную оценку, и я говорю, — Не беспокойтесь, это не очень повлияет на вашу итоговую оценку. Главное — не волноваться!
Мне жаль моих учеников, поэтому я и успокаиваю их, говорю, что экзамен ни на что особенно не повлияет, хотя знаю, что если они получат низкую оценку за тест, их общий балл будет намного ниже, и, если он совсем низкий, то они должны будут остаться на второй год в том же классе. Все это приходит мне в голову, когда я говорю: «Не волнуйтесь! Все будет хорошо!» Раздаю экзаменационные буклеты и кажусь самой себе охранником в концлагере, который любезно говорил евреям, идущим на смерть: «Не беспокойтесь ни о чем, снимайте одежду, всё постираем, комната с душем налево, дамы и господа». Такое сравнение, конечно, может показаться кощунственным, но оно приходит на ум каждый раз, когда раздаю экзаменационные буклеты и говорю: «Не волнуйтесь».
* * *
Когда я вошла в обычный (не мой) класс, ученики всё еще сидели на своих местах и отвечали на письменные вопросы. Пока я ждала, когда они закончат не мной заданную работу, я увидела текст на электронной доске и сразу поняла, что сегодняшний урок посвящен поэзии. Учительница «большого класса» спросила, позволю ли им взять с собой учебники, чтобы они могли закончить задание, и хотя эта идея мне показалась не слишком привлекательной (хотя бы потому что у меня для них всегда хватает гораздо более интересных заданий, как например, сочинение собственных рассказов и пьес), я напомнила себе, что на работе лучше не спорить (достаточно уже спорила и хорошо знаю, к чему это приводит) и потому сказала: «Конечно, почему бы и нет». И вот они уже в моем классе, на своих обычных местах, и на столике перед каждым лежит открытый учебник из «большого класса», как мы называем их обычный класс. Все учебники открыты на странице с вопросами по стихотворению, такими как, например: «Найдите рифмующиеся слова в стихотворении и объясните, как они помогают вам визуализировать стихотворение» или «Найдите пять прилагательных и опишите их связь с существительным». Прочитав стихотворение на той же странице, нехорошие мысли про автора учебника приходят мне в голову. Неужели из всей английской поззии, подумала я, из всех стихов, которые могли бы открыть совершенно новые миры для учеников, нужно было выбрать этот скучный «текст» об авиационных двигателях с такими «рифмующимися» словами, как, например, «unusually» и «vertically» (и что можно визуализировать в слове «unusually»? Неужели нет более интересных для воображения слов?). Говорю моим ученикам, хорошо, пишите ответы на вопросы в учебнике, даю вам 10 минут, но как только закончите это задание, закроете свои скучные учебники и начнёте писать собственные стихи. Некоторые мои ученики сочиняют стихи каждый раз у меня в классе, другие стесняются и пишут только пьесы или рассказы.
— Сегодня все напишут стихотворение, потому что сегодня мы будем писать акростихи, а акростихи писать легко, — говорю я, когда скучных учебников, наконец, нет и в помине.
Пишу имя одной нашей ученицы столбиком на доске:
M
О
N
I
С
A
Потом пишу строчку с первым словом, начинающимся на «M»; следующую строчку, с начальным словом на «O», затем строчку с первым словом на «N» и т. д.
— Видите, как легко? — говорю я ученикам.
— Мисс Нина, — говорит одна девочка. — Я могу написать акростих, я могу написать пять акростихов! Я всё умею!
— Хорошо, Ниама, — говорю я. — Начинай писать.
Проходит пять минут.
— Мисс Нина, я написалa акростих, я хочу прочитать его вслух. Мисс Нина, можно?
— Хорошо, читай. Но так как это акростих, сначала прочти нам слово, образованное начальными буквами каждой строки.
— Это не одно слово, а четыре, Мисс Нина: «Ниама так классно рисует».
Ниама читает свой акростих:
— Моё имя такое классное. / Я тоже классная. / Собаки такой породы, как порода моей собаки, самые лучшие. / Я, я, я! / Он не такой классный, как я. / Я, я – это так, так, так здорово! / Да, я лучше всех. / Боже, спасибо, что ты сделал меня особенной, лучше всех!
— Конечно, — говорю я, — ты такая классная и всё умеешь лучше всех и даже твоя собака лучше всех собак. Но неужели каждая строка должна быть о том, какая ты классная и как ты всё умеешь лучше всех? — спрашиваю я.
На её лице появляется выражение удивления. Пояляется оно только на секунду – и сразу исчезает. Жду, может, оно появится вновь, но оно больше не появляется до самого конца урока.
