(Подражая Елене Д.)
В конце 70-х я стоял в группе незнакомых мне людей. Они терлись у входа в ККЗ гостиницы «Россия». Там проходил МКФ. Меня окружали возбужденные киноманы. Звучали названия зарубежных фильмов, упоминались имена: Милош, Кшиштоф, Андрюха Тарковский. Спорили о том, кто приехал из итальянцев: Феллини или ДеСика. Все хотели попасть внутрь, но нужных удостоверений ни у кого не было. Надеялись на чудо. На появление из глубин гостиницы ангела, который возьмет за руку, подведет к контролерам на входе и произнесет волшебные слова: «Этот со мной.»
Мое сердце разрывалось от отчаяния. Я был приезжий. Выпросил у себя на заводе командировку в Москву. Подгадал специально к началу фестиваля. Уезжать мне через два дня, а я еще не видел ни одного фильма. Провожали меня всем цехом, и я обещал ребятам рассказать о том, что удалось посмотреть. Их особенно интересовала эротика. Ее у нас в глубинке беспощадно вырезали и им хотелось если не увидеть, то хотя бы услышать правдивый, красочный пересказ.
«Местным хорошо. Фестивальное кино будут показывать в московских кинотеатрах, еще насмотрятся, а мне не попасть сегодня на МКФ никак нельзя. Но что же делать, время идет, скоро там все всё пересмотрят и разойдутся», – нервничал я.
Возникла сумасшедшая мысль предпринять что-то из ряда вон, что-то дикое. Скажем, закричать: «Пожар, гостиница «Россия» горит! Спасайся, кто может!». Начнется паника, люди станут метаться. Уже будет не до пропусков, и я проникну в зал и спрячусь где-то з кулисой. Потом, конечно, разберутся, продолжат показ, но вычищать из помещений самозванцев никто не посмеет. Те ведь начнут вопить и сопротивляться. Перед иностранцами будет стыдно.
Вдруг говорок в толпе стих. Все враз замолчали. К нам приближались два немолодых человека. Один был высок и худ, второй – пониже, плотный, с усами на темном лице. Все уставились на них.
«Грузин какой-то, – подумал я о плотном. – Или турок. Скорее турок, слишком темнолиц для грузина.»
Видно было, что высокий вел турка куда-то и был явно горд тем, что причастен к такому важному делу. Когда они приблизились, я ахнул.
Высоким оказался Евгений Евтушенко. Живой Евтушенко! Любимый поэт моего отца.
Поэт победоносно посматривал по сторонам и несколько снисходительно улыбался. Двое прошли сквозь толпу и направились к вожделенным воротам в кинорай. Евтушенко брал турка собой на фестиваль. Счастливый турок!
— Габриэль Гарсия Маркес, — произнес с придыханием один из киноманов, глядя в спину турку.
— Неужели тот самый? — спросил я со всей своей провинциальной простотой и меня пронзила мысль: «Стучитесь и вам откроют».
Я бросился вслед за литгениям. Неожиданно возникнув перед ними, я приложил потные от волнения ладони к груди и стал сбивчиво тараторить:
— Товарищ Евтушенко. Евгений, извините не знаю как вас по отчеству, но это не важно… идут белые снеги… мой отец… А это… то самое «Сто лет одиночества»?
Я перевел свой восхищенный взгляд на ошибочного турка.
— Ну да, — вежливо, но несколько испуганно ответил Евтушенко.
— Я из провинции, у нас там все заучивают ваши стихи наизусть. А господина Маркеса мы всем цехом читаем в обеденный перерыв. Переведите ему это, а то я из испанского знаю только «Реал Мадрид».
— Не могу. А я знаю лишь «Барселона».
Молчавший до этого Маркес вдруг воскликнул:
— Миерда Барселона. Вива Реал Мадрид!
И они пошли дальше.
— Проведите меня. Возьмите меня с собой. Я тоже писатель. Евсей Кац. Можете просто Сеня. Мне надо туда, — простер я им вслед руки. Они на мгновение остановились, словно собирались обернуться, но проследовали внутрь. Я побрел обратно к неудачникам.
«Ненормальный. К самому Маркесу. Эти провинциалы такие наглые», — шептались вокруг.
Я насупился и отошел в сторонку. На душе было гадко. Я не только не попал на фестиваль, но еще и опозорился, выставил себя экзальтированным идиотом.
«Надо уходить. Ничего мне здесь уже не обломиться», — решил.
Мелкими шажками, оглядываясь, словно все еще ожидая чего-то невероятного я стал удаляться.
Вдруг за моей спиной в толпе киноманов раздались какие-то крики. Я прислушался. Вроде бы выкрикивали что-то созвучное с моим именем.
«Зовут обратно? Пожалели? — мелькнула у меня мысль. — Нет. Не вернусь. Пошли они…»
Но я оглянулся. Габриэль Гарсиа Маркес вышел к народу. Он оглядывал толпу и явно искал кого-то глазами.
— Йозуф Кац, Йозуф Кац, — выкрикивал он.
— Я, это я, — кричали ему из толпы как мужчины, так и женщины.
С криком «Но пасаран. Не верьте им», — я бросился обратно.
— Биен, — Маркес обнял меня за плечи.
— Это со маною, — сказал он на ломаном русском и ему не посмели перечить.
Вернувшись на завод, я собрал вокруг себя любителей послушать кинобайки, описал как мог увиденные фильмы, делая акцент на эротику и в конце спросил:
— А вы знаете, кто меня провел? Маркес!
— Что за хрен? — отозвался самый любознательный из слушателей.
— Эх, провинция, — вздохнул я.
Просматривая в газетах сообщения о МКФ, я искал упоминания о Маркесе. Среди почетных гостей фестиваля, известных деятелей советской и мировой культуры, ни Маркеса, ни Евтушенко не было.
«Их не могли не заметить. Как же так?», — недоумевал я.
Ответ дала статья в «Комсомольской правде». Евтушенко посещал сибирские стройки, о чем свидетельствовала его фотография в защитной каске. Моих глубинные поиски в городской библиотеке обнаружили Маркеса, принимающего журналистов в своем колумбийском поместье, как раз в то время, когда проходил фестиваль.
Но я знаю, он был на КМФ. Он и сейчас там.
