Ветер понес тяжелую тучу по небу.
Она уже больше не была похожа на птицу, а всё больше напоминала гигантский сине-лиловый цветок с раскрывающимися лепестками.
Голоса за дверью повтори с большей настойчивостью:
— Полиция, открывайте!
Я дернула дверь и в нее тут же ввалились два здоровых полицейских.
Зацепившись на секунду за меня взглядом, они ввалились в комнату и вытащили в коридор Жаннин.
В дверях появился инспектор.
— Эту тоже забирайте, – сказал он небрежно, кивнув в мою сторону.
— Простите, что? – я не очень готова была к такому пренебрежению, — эту вешалку хотите прихватить, как соучастницу или свидетельницу? Или Вы имеете в виду одушевленный предмет? Вас как зовут? Объяснитесь, будьте любезны, кто Вы и по какому праву и, что вообще происходит? – меня несло, но остановиться я уже не могла.
«Всё, что Вы скажете, будет использовано против Вас» меня не смущало.
— Хотелось бы взглянуть на Ваши документы и узнать, чем пресса Вам не угодила, — я резво вытащила свое удостоверение. И не важно, что я отвечаю на дурацкие письма: пресса она и в Африке пресса. Надо будет, я и статью напишу!
— Инспектор Клошар, – сунул под нос свою корочку, — собирайтесь, будьте любезны, Вы нам нужны в отделении. Может, в качестве свидетеля, а может, и нет… Вам помочь? – он ехидно улыбнулся.
Я стала натягивать куртку на пижаму.
— Вы так собирайтесь ехать? Похвально, что Вы трезво оценивайте свои шансы, я имею в виду возможность ночевки в камере. Но я бы всё равно советовал бы Вам захватить вещи потеплее или даже сразу в них одеться.
И уголки его губ растянулись в улыбке.
— Собирайтесь, я Вас подожду.
Через три минуты я была готова, натянув мятую майку, джинсы и вытянувшийся свитер. Схватила куртку и уже собралась выходить, как вспомнила про зубную щетку. Заметалась по комнате, выписывая петли как белка, вылетевшая из своего колеса и потерявшая ориентацию. Не найдя щетку (в ванную я не потрудилась зайти), я остановилась посреди комнаты и стала растеряно смотреть по сторонам.
— Надеюсь, Вы закончили свой ритуальный танец, пометили территорию, и мы можем ехать? – раздраженный голос инспектора вернул меня в реальность.
Через двадцать минут в комиссариариате я уже сидела под дверью кабинета, в котором Клошар допрашивал Жаннин.
Кэрри летящей походкой передвигалась по коридору. Вся такая воздушная: в бирюзовом пальто, надетом на брючный костюм синего королевского цвета. Она, конечно же, была на каблуках, хотя разглядеть туфли мне не удалось из-за брюк в пол. Догадаться можно было исключительно по постукиванию каблучков.
— О! ты уже здесь?! – вскрикнула она, увидев меня, и бросила обнимать, – как быстро пресса всё пронюхивает! Инспектор, – это слово она произнесла с придыханием, – вызвал меня в выходной день, представляешь.
Он в двух словах описал мне суть дела и, конечно, я не могла его заставить меня упрашивать, – она театрально закатила глаза и скрылась в кабинете.
В этот самый момент мне показалось, что у Кэрри больше сценического таланта, чем у Жаннин. Есть ли он у нее вообще, был ли он или только мордашка и еще не потрёпанное тело?
Через пол часа Жаннин вывели из кабинета и куда-то повели. Потом дверь снова открылась и Кэрри пригласила меня зайти.
Я еще стояла на пороге, как она начала представлять меня Клошару:
— Господин Клошар, разрешите представить Вам – Зое Патти, моя подруга и журналист. Она представляет газету…
Но не успела она договорить, как инспектор прервал ее:
— Присаживайтесь, госпожа Патти и расскажите, что Вы делали…
Кэрри широко раскрыла глаза от удивления, потом рассмеялась, посчитав, что инспектор шутит. Но встретив его строгий взгляд, изменилась в лице и побледнела:
— Как?! Вы будете ее допрашивать?
Инспектор утвердительно кивнул и дежурно улыбнулся мне, скривив ассиметрично губы и глядя мимом меня.
— Позволите я наконец начну?
Ничего не скрывая, я рассказала всё, что знала, ответила на вопросы о том, когда и при каких обстоятельствах познакомилась с Жаннин, почему мы не были близкими подругами и, почему она пришла именно ко мне. Смысла что-то придумывать или недоговаривать я не видела тем более, что сама собиралась прийти в полицию. Правда, не раньше понедельника.
— Очень интересно. Понедельник у Вас счастливый день или Вы думали, что на выходных никто не станет убирать номер бедняги?
— Я думала, – я опустила глаза, – что у Вас выходной в субботу и воскресенье, а Кэрри так хорошо отзывалась о Вас, как опытном и очень умном инспекторе, – я повернулась и посмотрела не Кэрри, которая просидела весь допрос вжавшись в стул, забыв о необходимости стенографировать, — и я хотела прийти именно к Вам.
Ну вот, я попала в точку! Инспектор расплылся в довольной улыбке, но быстро взял себя в руки. Задав мне еще пару вопросов, он попросил подписать протокол, подписаться о невыезде и попрощался.
— Я теперь соучастник или свидетель? – спросила я робко.
— Думаю, свидетель. Вас еще вызовут.
— Раз я свидетель, не заинтересованное лицо, – я набрала побольше воздуха, понимая, что это мой единственный шанс, – я бы хотела участвовать в расследовании, как представитель прессы, конечно.
Это было нагло и самонадеянно.
У Кэрри вытянулось лицо, а окаменелый взгляд инспектора явно говорил, что из свидетеля я могу в долю секунды превратиться в соучастника. Но он быстро «надел» свою дежурную улыбку:
— Патти, Вас вызовут, если понадобитесь. Всего доброго!
***
Ближе к ночи я добралась до дома.
К счастью, китайская забегаловка была еще открыта, и я заказала себе лапшу с говядиной и овощами.
Есть я собиралась тут же.
Улыбчивый продавец не стал возражать, хотя, наверное, в тайне мечтал поскорее всё прибрать и пойти спать.
Порция оказалась внушительных размеров – как раз на мой голод.
За день мне так и не удалось ничего поесть.
Я взяла тарелку и уселась за столик возле окна.
К ночи ветер разогнал тучи и в небе, усеянном звездами, тепло-желтым светом сиял месяц.
Под его светом поблескивали лужи на пустынной улице.
Мне надо было многое обдумать, но собраться с мыслями никак не удавалось.
Наверное, стоит вначале утолить голод, а потом включать голову.
Съев веще одну порцию и попросив завернуть с собой овощей с говядиной и рисом, я отправилась домой.
Там в тишине и полном бардаке мне пришла гениальная мысль – собственное расследование. Как? Разрешение в газете получить не составит труда, наврав, что в полиции согласны. Можно сослаться на Кэрри, она точно будет не против.
Что делать с инспектором? Ну ему не обязательно знать о моем расследовании.
Довольная собой, я уснула.
Утром я позвонила в редакцию и сообщила, что готовлю сенсационный репортаж. Я свидетель и мне известны все детали дела. Да, да как раз вчера провела весть день в полиции и мне есть, что рассказать читателям. Я вместе с инспектором иду по следу, Жаннин ни в чем не виновата… и да, я могла бы как-то поужинать с главным редактором. Потом. Сейчас много работы.
За день я успела съездила в театр, побывала в гостинице, у бывшего мецената Жаннин.
Выходя от тайного, ну не совсем тайного, воздыхателя актрисы, я столкнулась нос к носу с инспектором Клошаром.
— Патти?! Каким ветром?
— Пишу о заядлых театралах нашей местности, — невозмутимо выпалила я.
— Я так понимаю, о поклонниках таланта взятой под стражу Жаннин Лафэ? Послушайте, Патти, Вы побывали сегодня в театре…
— Но я же про театр…, – попыталась было возразить я.
— Потом в гостинице, у господина Барно, теперь тут! Надеюсь, Вы еще не успели проникнуть в полицию и спереть из-под носа у Кэрри парочку документов? – он недовольно сверкнул глазами, — если успели или только задумали порыться в документах, я задержу Вас за кражу со взломом и сопротивление полиции. Понятно?! – рявкнул он.
Я пожала плечами, как будто ничего не поняла. Но, спасибо, инспектор, за идею. Я улыбнулась своим мыслям.
— Не вздумайте, Патти, я Вас вижу насквозь. Кстати, это сейчас так модно у молодых дам ходить нечесаными по несколько дней? Как Вам только удается в таком виде брать у людей интервью?
Это был шах и мат. Но я решила пропустить мимо ушей его колкости. Подумаешь, нашелся пижон: в свежей рубашке, в другом костюме, даже галстук другой надел. И запонки! Я скривилась.
— Вижу, инфантилизм Вас поглотил полностью, — он усмехнулся, — ждите меня внизу в кафе за углом. Расскажите, что нарыли за день.
— А Вы мне, – обрадовалась я.
— А я Вас не стану задерживать за самовольное расследование, — отрезал он.
Ну не индюк разве! Мне ничего не оставалось делать, как отправиться в кафе и ждать Клошара. Чтоб не терять время, я стала готовить заметку для газеты и просматривать фото, которые сделала в театре и у Барно. Отобрала парочку фотографий из гостиницы. Смотреть там было не на что – труп увезли еще в субботу и номер убрали. Горничная показала только место, где она лишилась чувств и продемонстрировала, как это с ней произошло, технично рухнув на пол.
Чтоб хоть как-то заслужить расположение инспектора, я решила добавить в статью пассаж о его доблести и умении быстро выходить на след и не делать поспешных выводов.
Я оторвалась от своих записей и увидела его в дверном проеме. Собрав нервы в кулак, я постаралась максимально приветливо улыбнуться.
— Что-то задумали уже? Чего глупую улыбку нацепили?
Я не успела ответить, как последовали следующие вопросы.
— Вы на себя в зеркало хоть иногда смотрите? Ладно, мне не интересно, давайте ближе к делу. Чего разнюхали, выкладывайте.
***
Я выяснила, что все считают Жаннин убийцей.
Явных мотивов у нее не было, но престарелый режиссер нашего театрика был уверен, что она разозлилась из-за того, что не получила роль и зря только переспала с заезжим мэтром.
Парочка «актрис» (в дневное время сотрудница библиотеки и владелица антикварной лавки) считали, что Жаннин слишком вспыльчива и хлебнув лишнего не ведает, что творит.
Коридорный в гостинице подтвердил, что видел, как она дважды выходила из номера, но только один раз видел, как она туда заходила одна.
Зачем Жаннин украла кошелек, версий не было. Ради денег? Чтоб насолить любовнику? А раз он мертв, то ему уже и не насолишь.
Оставалось еще дождаться экспертизы из лаборатории: Жаннин проверяли на наркотики, шампанское, бокалы из-под него проверяли на всё.
Клошар, как и обещал, не рассказал ничего.
Информация о лаборатории – не в счет.
Мы распрощались, и я побрела домой дописывать свою заметку.
Она получалась куцей, но фактов было мало и, мне ничего не оставалось, как сдать «сырой материал» в газету.
Утром в редакцию позвонила Кэрри и попросила приехать в полицию.
Понизив голос до шепота, она сообщила, что инспектор в дурном настроении, но она не знает почему:
— Я принесла ему кофе и свежий круассан – сама бегала в булочную, не в полицейской же столовой покупать, а он даже не притронулся. Фыркнул, отодвинув поднос на край стола. А потом, через пару минут, сказал, чтоб я унесла «эти холодные помои». Может, я не умею готовить кофе, а Кэрри, как думаешь?
Ответить она мне не дала – повесила трубку. Наверное, инспектор изобразил недовольство на лице или сделал какое-нибудь движение, по которому Кэрри «поняла», что не должна шуметь и мешать ему думать.
Я уже была в дверях, когда главный редактор преградил мне путь, победно размахивая сегодняшним номером нашей газетенки.
— Видела?! На первой полосе – танцуй! С тебя свидание, – и, подмигнув, сунул мне газету.
Я зарделась от гордости и даже улыбнулась этому жуку.
Радость была недолгой – я развернула газету и не поверила своим глазам.
«Все факты лежат на поверхности, но полиция затягивает расследование!» — первым бросился мне в глаза заголовок. Дальше я стала лихорадочно вчитываться в текст.
Господи! Слова, может быть, и были моими, но я из них таких предложений не писала: «Инспектор Клошар, обычно рассудительный и быстро распутывающий самые сложные дела, в этот раз топчется на месте и не желает признавать явных улик. Делает ли он это сознательно? Есть ли какая-то связь между ним и подозреваемой? Что скрывает полиция от честных граждан – налогоплательщиков…».
Что ж, теперь мне понятно настроение инспектора. Но, как можно было составить эту ерунду исходя из моего текста. Самое ужасное – подпись была моей. Даже не «Элен Жанвье»! Стояло мое настоящее имя.
Свидание, говорите, господин главный редактор! Молитесь, чтоб дожить до конца сегодняшнего дня!
Я злобно сжала газету и отправилась в комиссариат.
— О, госпожа журналист, собственной персоной! – язвительно приветствовал меня Клошар, – не зря я Вам ничего не рассказал вчера. Боюсь представить, чтобы Вы еще напридумывали. Скажите, этому специально где-то учат – писать для жёлтой прессы – или туда берут таких бездарей, как Вы?
Заикаясь, я попыталась было оправдаться, но он и слушать не хотел:
— надеетесь что-нибудь разнюхать для следующего номера? Может быть, сделайте фото, а? Меня! Крупным планом. И Кэрри, как она пилит свои ногти?! – не унимался он, — Обязательно, слышите, обязательно заголовок сальный придумайте: «Инспектор и его секретарша держат у себя в кабинете подпольный маникюрный салон»! Дарю идею.
Он явно был не в духе и мои жалкие оправдания никак не меняли ситуацию. Выпустив немного пар, инспектор всё же успокоился и широким жестом предложил мне сесть. До этого я стояла практически в дверях, прижимая к груди свою сумку и скомканную газету.
***
Мне ничего не оставалось, как плюхнуться мешком с песком на стул. Мои манеры не очень нравились Клошару.
Более того, они его раздражали.
Но в этот раз он пропустил это мимо себя и не тал меня учить жизни и рассказывать о настоящих женщинах, умеющих преподносить себя, как «настоящие леди».
Видимо, он был слишком зол на меня за статью, что даже не хотел тратить свои ценные время и нервные ресурсы на такое жалкое существо, как я…
Устремив свой взгляд мимо меня, инспектор принялся задавать мне те же вопросы, что и вчера.
Я попыталась было возразить, но он настойчиво повторял их один за одним, и я сдалась.
Как ни странно, но я вспомнила много других подробностей, которые, почему-то, по свежим следам, не всплыли в моей памяти. Мне тогда всё показалось абсолютными, ничего незначащими мелочами.
Например, Клоди, библиотекарь в возрасте лет пятидесяти и по совместительству актриса трагического жанра и характерных ролей, явно ревновала Жаннин к режиссеру.
Она особо подчеркивала, что «этот старый идиот не ведает, что творит, поддавшись чарам молодой вертихвостки».
Другая характерная актриса и владелица антикварного магазина, Иза, сама ни раз слышала, как Клоди отчитывала Жаннин за ее «отношения» с режиссером. Так же она слышала, что в день убийства Клоди ругалась с Жаннин из-за того, что та собралась в гостиницу к заезжему мэтру на кокс.
Иза была отметила, что дамы очень бурно выясняли отношения, в полной уверенности, что их никто не видит и не слышит.
— Это не твоё дело, — орала Жаннин, – кто ты мне такая? Почему вдруг решилась теперь бороться за мою душу?
— Я тебя уже не раз говорила, что приличные женщины себя так не ведут! Неужели ты не видишь, как быстро скатываешься вниз? Ты же еще так молода и могла бы…
— Пусть тебя не заботят ни моя молодость, ни возможности! Ты просто завидуешь, потому что у самой нет такой жизни! – верещала Жаннин в ответ, — всё, что у тебя есть – это твоя библиотека с книгами и выдуманным в них миром. А по существу: твоя жизнь – скука серая, разбавленная одним единственным ярким событием…
Тут Иза услышала звон оплеухи.
— Неблагодарная дрянь, – прошипела Клоди и «дамы» разошлись.
Что касалось самой Иза, то и у нее было рыльце в пушку.
Однажды Жаннин застала ее за подменой театрального реквизита.
В подвалах театра, как оказалось, была не только сценическая рухлядь и реквизит из папье-маше, но и парочка интересных, ч точки зрения антиквара, экземпляров.
Жаннин обещала рассказать всё, «кому следует», режиссер вызывал Иза на разговор. Точнее, он орал, а она оправдывалась и винилась, обещая больше так не делать.
Подвалы закрыли. Ключ от них теперь был только у режиссера.
Жаннин же не упускала малейшей возможности и открыто подтрунивала над Иза при каждом удобном случае.
В этот раз инспектор, казалось, был более чем удовлетворен моими ответами.
Он довольно смотрел вдаль. Потом, обращаясь к окну, сказал:
— Что ж, можете, Патти, если поднапряжетесь. Жаль только, что не с первого раза у Вас так получается – столько времени потратили.
Обрадовавшись похвале, я решила воспользоваться улучшившимся настроением Клошара:
— А в шампанском и в крови что-нибудь нашли?
— Патти, Вы вообще не учитесь на ошибках? – инспектор свирепо глянул на меня.
Что ж, хорошо, хоть так он оторвался от созерцания окна и наконец, первый раз за всю беседу, перевел свой взгляд на меня. На всякий случай, я вжалась посильнее в стул.
— Патти, нашли, но что, я Вам не скажу. Вы же тут же побежите строчить в свою газетенку.
Он встал и направился к двери. Открыл ее и жестом показал, чтоб я выметалась.
— Да, и не вздумайте еще что-нибудь написать сегодня за ночь, – сказал он со смешком, – потратьте это время на мытье головы и глажку Вашей одежды. Всего доброго, Патти.
Выходя из кабинета, я обернулась и увидела, как Кэрри смотрит мне вслед.
Заметив мой взгляд, она с виноватым видом пожала плечами.
Ей то что?
Ее волосы всегда чисты и уложены, одежда наглажена и приятно пахнет.
Я прикрыла за собой дверь и поплелась домой.
Гладить я точно не собиралась!
