Время застыло.
Забродин сделал шаг и едва не растянулся на мокром граните. Он очутился именно там, куда пожелал попасть, но…
Спустя несколько секунд глаза привыкли к секущему ветру, и синоптик убедился в своей догадке. Он физически не мог перенестись в точку, где четырнадцать лет назад находился сам. Иначе, он бы тогда встретил самого себя, постаревшего, полысевшего и пьяного… бред.
Вертолет с их экспедицией только что улетел, еще торчали свежие колышки на месте поиска, еще не затянулись следы их ботинок. Забродин нащупал сухую корягу, упер в косяк. И засмеялся собственной глупости. С помощью червивого полена он пытается укрепить временной тоннель! Прямоугольник желтого кухонного света падал прямо из поваленного кромлеха. Дверь в монолите.
Пяточные камни торжественно молчали. Точно два плосколицых старика, уставившихся в небо. Чавкая по размокшим лишайникам, Забродин добрался до того места, где Прохоров обнажил нож. Я не верю, что он погиб, так сказал тогда Ягминас.
— Я тоже не верю, — синоптик поглубже натянул сырую бейсболку. – Слышишь, ты? Я не верю, что она погибла…
Он вспомнил, как тогда вернулся.
Как в спальне выронил букет.
Плотные шторы были задернуты, свет в прихожей Забродин не включал. Наверное, поэтому не сразу заметил отсутствие женской обуви. Зато сразу заметил сложенный диван. Одна Юля с чудовищным спальным механизмом не справлялась, звала его.
Дима хлопнул по выключателю, отпер шкаф. Все вещи жены пропали. Ничего, ни обмылка помады, ни упаковки ее витаминов, ни плечиков на вешалке…
Стоп. Он провел ладонью по обоям, крепко зажмурился и потряс головой. Ремонт они с Юлей делали вместе. Даже если она подло сбежала, если она его бросила…не могла же она раздобыть и наклеить обратно прежние голубенькие обои, истертые, исколотые кнопками, исчириканные подписями?
Он метнулся в ванную. Голые полочки, нет даже запаха, нет отдаленного намека на присутствие женщины… Забродин вернулся в прихожую, выгреб все из антресолей. По паркету запрыгали шахматные фигурки. Те самые шахматы, которые Юлька с боем выкинула в помойку полгода назад. Они катались по полу, где совсем недавно лежал совместно купленный палас.
Юлька не бросала его.
Ее словно стерли.
Забродин еле дождался восьми утра.
— Пятрас, алло, вы слышите? Растворились номера ее мамы, ее подруг, ее двоюродной сестры… Вы же ее видели, мою жену? Помните, я вам фото показывал?
— Фотографию?… — Ягминас осторожно помолчал. – Дмитрий, передо мной ваше заявление о приеме в группу. Вы здесь нигде не указали, что женаты.
— Но я же писал… — синоптик задохнулся. – Подождите, я вам докажу!
Трясущимися пальцами он развернул бумажник. Ее фото исчезло. Как и штамп о браке в его паспорте.
— Но у меня была жена, я не сумасшедший! – прохрипел синоптик. – Я помню номер ее матери. Если вы мне не хотите помочь…
— Я хочу помочь. В субботу приеду в Питер.
Забродину жутко захотелось выпить. Номер в Петрозаводске он выучил давно, но дважды сбивался и клал трубку. Откашливался.
— Да, это Ирина Федоровна-а, — знакомо и удивленно пропела теща. – Юлю? А кто говорит?
— Это же я. Дима, — он вдруг вспотел.
— Какой Дима?
— Ваш зять, — ему хотелось завыть в голос.
— Молодой человек… — на том конце провода послышалась возня, далекие всхлипывания, затем прорезался недовольный голос тестя.
— Как вам не стыдно? Кто вы такой? Сорока дней еще не прошло!…
Синоптик отдышался и сделал еще одиннадцать звонков разным людям. Спустя час он подвел безумные итоги.
У него никогда не было жены.
Его кандидатскую, оказывается, не только успешно приняли, но рекомендовали сразу защищаться на докторскую.
Еще до отъезда ему предложили грант в Стокгольме и заказали две больших статьи.
Ягминас застал синоптика в странном, плавучем состоянии. Среди вскрытых конвертов и катающихся бутылок.
— Почти все пленки, отснятые Николаевой, засвечены, — поделился профессор. – Камыш заболел, нервный срыв. Буракович высеял бактерии, которые никто не может идентифицировать. Сдал на проверку, теперь ногти кусает. Каспарян, как и вы, рвется снова ехать. Он тоже не верит, что Прохоров погиб…
— А мне вы не верите? – поднял мутные глаза синоптик. – Помните, это ведь вы рассуждали о религии познания, о чудесах? О том, что мы рабы инструментов?! Я поехал с вами, потому что застрял в своих проблемах. Зачем бы я поперся, если меня, оказывается, всюду приглашают и готовы платить деньги?!
— Приходится признать, — серьезно кивнул Ягминас. – Но вторая экспедиция нам пока не светит. Ни одного положительного результата. Только сломанные приборы и судебное разбирательство. А вы знаете, сколько стоит вертолет? А пешком – сорок километров по тайге, до поселка. И что вы там с Каспаряном делать будете? Что?! Ляжете на камень и спросите, где ваша жена? Ой, извините, Дима, не хотел доставить вам боль…
— Я все равно поеду. Один.
— Вы ждали меня, чтобы услышать совет? – профессор цепко ухватил синоптика за рукав, придвинул к себе. – Так вот, получите. Как бы не вышло хуже, друг мой.
— Куда уж хуже? – зашмыгал носом Забродин. – Боитесь, что я, как Прохоров…провалюсь?
— Возможно, это не самое худшее для вас. Я вот что подумал, пока ехал в поезде. Возможно, вы вернетесь и потеряете не только жену.
Время не двигалось.
По лицу синоптика ползал муравей. Синоптик лежал на проклятом пяточном камне и едва не плакал. Ровным счетом ничего не происходило, если не считать головокружения и тошноты. Никуда он не провалился, и таинственно исчезнувший Прохоров из болота не вылез. Тайга низко постанывала, на пределе слышимости стрекотал дятел, дождь хлестал по лицу мокрым полотенцем.
Синоптик тяжело скатился в лужу. Его дважды вырвало, пока добрался до двери. Вдобавок, оказалось, что он забыл дома рюкзак! Дверь ждала его, теперь в камне, невозмутимая, серая, как этот мерзкий сибирский день. Дождалась и мягко захлопнулась за спиной.
Он вдохнул и зажмурился.
В доме снова уютно и сладко пахло женщиной. Где-то за стенкой раздавались легкие шаги, мурлыкали песню. В ноздри втекал божественный аромат грибного супа и выпечки с корицей…
— Юля! – проскрипел он севшим голосом. – Юлечка!
Солнце ударило в глаза. Потеряв ориентацию, он слепо ринулся на свет.
И едва не врезался в громадное панорамное окно. Он очутился в пентхаусе, в одном из модерновых монстров, недавно отгроханных на правом берегу Невы. В кухне можно было кататься на велосипеде, а на обеденном столе – играть в бильярд. Серая дверь приютилась между посудомоечным агрегатом и метровой плазменной панелью. На антрацитовой пластине электроплиты урчали кастрюльки. Его любимый грибной суп, форель, спаржа!
— Юля?! Юля, ты где?
В холле на полу спала шкура белого медведя. Канделябры, зеркала в золоченых рамах. Сам собой зажегся мягкий свет.
— Дмитрий Эдуардович, мне завтра приходить или справитесь?
Она терпеливо ждала в кабинете, стройная пожилая дама в передничке. Кабинет изгибался массивными книжными шкафами. Его рабочее место. Его фотографии над столом. Забродин рядом с Алферовым. С Капицей. С Чубайсом во время награждения.
— Ой, Дмитрий Эдуардович, где вы такой дождь нашли? – женщина как фокусник исчезла, и тут же появилась со шваброй, тряпкой и домашними тапками.
Синоптик подчинился, покорно расшнуровал ботинки, влез в тапочки. Кажется, к нему снова пристали с глупым вопросом. Кажется, он ей кивнул, и, наконец, остался один.
Дьявол, всего лишь домработница!
Зажужжал факс, поползло письмо на английском. Забродин прошелся по пустой квартире, изучая солидную обстановку. Ореховые гарнитуры, десяток костюмов в шкафах, кинотеатр, коллекция минералов, дипломы, грамоты и собрание редких книг. Он нашел сейф с торчащими ключами. Денег внутри не оказалось, зато нашлась подборка занятных документов. Чтобы прочесть и поверить, синоптик был вынужден усадить себя в кресло. Оказывается, он получил членство в академии, вел курс в университете и заведовал уфологическим журналом.
Неплохо. Он стал серьезной научной шишкой!
По углам стола расположились панели двух мощных компов, из них один работал, демонстрируя знакомую заставку с изображением двери. Можно было все выключить. И остаться здесь, в не самом худшем из миров.
— Купить меня хочешь? – зло рассмеялся синоптик. – А вот не выйдет!
И тут же понял, какую сморозил глупость. Покупать его в канун конца света не стал бы даже самый нищий бог.
Телефон тещи он пока что не позабыл. Но на сей раз, трубку в Петрозаводске взял человек, вовсе незнакомый с родителями Юльки.
— Вы можете проверить, — раздраженно сказал человек. – Мы живем в этой квартире всю жизнь, с момента постройки дома.
По домашнему номеру Пятраса сообщили, что профессор четырнадцать лет назад не вернулся из экспедиции в Забайкалье.
— Четырнадцать лет? – охнул Забродин. В голове стал складываться какой-то неясный узор. – Погодите пожалуйста, не вешайте трубку! А он один тогда не вернулся? Мне это очень важно знать! Я тоже ездил с ним…
— Тогда вернулся только один, — сухо ответила женщина. – Пропало восемь человек. Это все, что вы хотели спросить?
— Кто вернулся? Прохоров?! – синоптик замер.
— Да, кажется, Прохоров. Его подобрали вертолетом, одного нашли в тайге, — подтвердила женщина. – Извините, но мы не общаемся. Он давно уехал за рубеж.
— Вот я и нашел Прохорова, — пожаловался пиликающей мембране синоптик. – Только вряд ли он мне поможет найти жену…
Нить оборвалась. Забродин шаркающей, старческой походкой вернулся в свою новую кухню. И вдруг услышал звук, который присутствовал в квартире все это время. Только он, обалдевший и полупьяный, этого не замечал.
Тикали напольные часы в холле. Тикали ходики в кабинете. На кухне ровно стучали сразу два будильника.
— Вот оно что! – ахнул синоптик. – Этот мир не погибнет. Это мир Прохорова и академика, блин, Забродина. Здесь тоже нет Юльки. Здесь погибла вся наша экспедиция. Здесь идут часы…
Внезапно до него дошла крайне неприятная вещь. Где гарантия, что после сотни вылазок в тайгу он встретит Юльку? Как сказал тогда Ягминас? Каждую единицу времени наш мир расщепляется? Тогда, чтобы ее увидеть, хотя бы просто увидеть, ему надо…надо никуда не ехать четырнадцать лет назад. Надо немедленно вернуться туда, где она еще дома…
Он дернул ручку на серой двери. Дверь не поддалась ни на миллиметр.
— Что я делаю не так? – вслух осведомился Забродин. – Я всего лишь желаю попасть в один из последних дней…перед отъездом. Я хочу обнять свою жену…больше ничего. Да, да, я не желаю спасать человечество, все равно мы все подохнем!
Ручка не поворачивалась.
Синоптик грузно плюхнулся на блестящий ламинат и постарался успокоиться. По всему выходило, что он упускал наличие в игре главного игрока. Главный игрок ничего не стал объяснять, но минуту спустя все стало на свои места. Ну, конечно же! Если принять за отправную точку свое присутствие в экспедиции, то шагнуть еще дальше назад не получится! Он не может вернуться еще раньше назад и удержать себя, молодого, за руку! Если бы это произошло, он бы это помнил…
— Лады, пробуем по новой, — решился синоптик.
И дверь открылась в тайгу.
Синоптик снова лежал на мокром замшелом монолите. Смотрел в бородатое небо и вспоминал.
Конечно, четырнадцать лет назад он один никуда не полетел. Он поверил Ягминасу. Согласился, что один пропадет. Да и на какие шиши? Это позже он слегка поднялся. Когда принял приглашение от шведов, подписал контракт, защитил докторскую. Следующим летом он снова собрал рюкзак, и с тех пор это стало болезнью. Они побывали вместе в таких дырах, где зашкаливали и ломались самые надежные приборы. В местах, которые за версту обходили местные следопыты. Он женился и развелся. Написал три книги.
Он душил в себе память. Но боль не стихала.
Забродин набрался мужества и побывал на кладбище в Петрозаводске. Но ее могила принесла новые надежды. Там не было Юлькиной фотографии, зато стояла другая дата рождения и другое отчество. Он перестал ее искать.
Он уже не был уверен ни в чем.
…Когда виски заломило, а тошнота привычно подступила к горлу, он скатился с валуна на землю. Тайга пела свою равнодушную вечную песню. В небе неслись тучи, звенели комары. Синоптик передохнул и двинулся в обратный путь. Через приоткрытую дверь в древнем камне.
На сей раз, дома его поджидала прохладная темнота. Где-то низко урчал кондиционер. Просторное помещение наполнял соленый запах морского прибоя. Забродин пошел вдоль стены, точно слепой, выставив впереди себя руки. Так он двигался, пока не налетел на сервировочный столик. Столик откатился, попадали бутылки. Где-то зажегся свет.
— Дима? – позвал сонный женский голос.
Он страшился ответить. Страшился снова назвать ее по имени. Кажется, Юлькин голос звучал выше и резче. Но ведь прошло столько лет…
Свет зажегся ближе. Синоптик озирался в немом изумлении. Он очутился в овальной зале, обставленной в минималистском стиле. Столик, который он едва не повалил, заполняли бутылки с дорогим импортным пойлом. Напротив зияла пасть камина. Винтовая лесенка вела на второй этаж. На диване в беспорядке были раскиданы англоязычные журналы. Сквозь стеклянную стену Забродин видел пальмы, зеленый двор с голубым бассейном воды и приподнятые жалюзи гаража. В гараже дремали три машины. За живой изгородью торчали крыши соседних особняков.
— Дима? – перед ним стояла встревоженная моложавая женщина, закутанная в махровый халат.
Несколько секунд они удивленно разглядывали друг друга. Похоже, женщину ночное появление Забродина нисколько не смутило, но она округлившимися глазами рассматривала его мокрый свитер, штормовку и домашние тапочки.
Смуглокожая, с явной примесью африканских генов, стройная, длинноволосая и босая. Старше, чем выглядит на первый взгляд. Прежде чем синоптик открыл рот, женщина быстро заговорила на английском. По-русски она внятно произносила только его имя и сочетание «я тебя люблю». Смуглянка вежливо напомнила своему «сладенькому», что ближайший Хеллуин еще не скоро, и зря он заранее нарядился. А если он собрался рыбачить со своими ненормальными русскими друзьями, то мог предупредить заранее. А то, она как дура, ждет мужа в спальне, а он, кажется, забыл, что завтра у него в Лос-Анджелесе собрание акционеров, и им еще колесить полтора часа по хайвею…
Продолжение следует…
