А пока мы ночевали у друзей в нашей собственной квартире побывали домушники. Воры. Да мы и в гостях то не планировали оставаться на ночь, просто я за рулём, а они втроём – хозяева и жена моя – так аппетитно выпивали, так заразительно, что к середине застолья я не выдержал.
— Послушай, что хочу сказать, Лена. – Начинаю торжественно, только что руку к сердцу не прикладываю, а так стараюсь быть максимально убедительным — серьёзный взгляд, проникновенный голос. – Так душевно сидим. Тоже хочу накатить с вами пять капель. Грех под такой стол не выпить. Марина, что – зря старалась-готовила, да? Давай я Гольфика брошу здесь на стоянке, а утречком домой? Хозяева не против, уверен. Да, Марин? Да, Костя? Посидим, никуда не спеша. Сто лет уже так не собирались. И малышня обрадуется. Ей с нами на полу ночевать, а не в своей кровати. Для неё это приключение. Доченька, хочешь у тёти Марины останемся и будем на полу ночевать? Видишь, хочет. Ленчик, я в меру бахну, завтра буду огурцом. Клянусь. Всё успеем, и детёныша в садик, и ты на работу. Нет, я дома завтра. У меня ж выходной – забыла?
Слегка нетрезвый уже Костя подмигнул и показал мне тайком большой палец.
— Хорошо сказал. Гениальная речь. Поддерживаю. Оставайтесь с ночёвкой.
Остались.
И вот не перебрали же мы с Костиком. С утра Лена, как обычно после удавшихся вечеринок, смотрела на меня с лёгким подозрением, а я улыбался. И за руль нашего Фольксвагена сел спокойно. Настроение замечательное. Солнышко светит. Люди на остановке троллейбус ждут. На светофорах зелёную волну поймали.
Замечательное настроение продержалось ровно до момента, когда лифт поднял нас на родной седьмой этаж. Ключ нырнул в замочную скважину неожиданно глубоко, попав вместо привычной начинки замка пустоту. Что за фигня? Я толкнул дверь и она поддалась. Открылась. С возвращеньицем!
Ветерок теребит занавеску на кухне. В коридоре горит свет. Мы засветло уезжали, не могли включенным оставить. Накладной замок поцарапан и отогнут. Воры. На нашей двери только накладной замок. Один. Второй не ставил, очень спокойный район. Все так говорят. А тут — воры. Нас ограбили.
Комнаты встретили раскрытыми дверцами мебели, торопливо и бесстыдно вываленным на пол содержимым шкафов. Поздно про второй замок думать, это уже случилось.
На кроватке в детской притаился завернутый в покрывало, готовый к выносу системный блок. Видимо, кто-то их спугнул. Мелькнула надежда, что вот только разворошили всё, а забрать не успели. Мелькнула и исчезла. Успели. Монитор, плазма, коробочка для денег на ежедневные расходы – общак наш семейный, Ленкина шкатулка с ювелиркой, обручалки наши тоже ушли – плохая примета. Плохая примета — это хорошо, есть темы и похуже примет. Морщась от дурного предчувствия иду в зал. Так и есть. Сейф ушёл. А вот это совсем плохо. Это я по-взрослому попал.
— Мама, а почему дверь открылась?
— Это сквозняк, Солнышко, не бойся, это сквозняк.
— А кто мои колготки разбросал?
Сейф. Там деньги лежали не мои. Казённые. В количестве большем, чем я могу скопить за вменяемое время. Попал.
Приехал вызванный Леной дежурный наряд. Как человек, впервые столкнувшийся, я скоро сообразил, что основной эффект от появления милиции – терапевтический. Отвлекать пациента от неприятных мыслей протокольными мероприятиями. Первые часы, пока потерпевший ещё не свыкся с мыслью о потерях.
— А фотографии кольца с рубином у вас нет?
— Что, простите? — не могу понять, что лейтенант хочет от меня.
— Вы вот тут в описи указали. Кольцо с рубином.
— Нет, простите. Как-то не додумались кольцо сфотографировать.
— Нарисовать сможете?
Я минут пять водил ручкой по тетрадному листу, пока не понял, что рисую не Ленкино, подарок свекрови, а какое-то усреднено-абстрактное «кольцо с рубином».
Поставив подпись в протоколе, супруга скользнула взглядом по настенным часам.
— Антон, мне пора. Я в детский садик, потом на работу. Позвони мне.
Лейтенант оживился только когда речь зашла о сейфе.
— И о какой сумме мы говорим?
Сказать ему правду? А что это изменит? Для меня, боюсь, ничего. Обойдётся. Незачем ему знать.
— Примерно тысяча долларов.
Глаза лейтенанта потухли.
— Когда будет важная информация, дадим вам знать.
— А она будет?
— Я бы на вашем месте, Антон Алексеевич, радовался, что деньгами. Все живы-здоровы. Мы на выездах такого насмотримся, – лейтенант неодобрительно покачал головой и протянул руку, – мы закончили. Будьте здоровы.
Проводив стражей порядка, я набрал номер знакомого слесаря Сергея, потом жену.
— Алло, Лен. С дверью я порешал вопрос. С замком в смысле. Серый сам купит замок и вечером после работы приедет поставит. Да, он знает какой покупать. Да, я сегодня посижу дома. Хату постерегу. А у меня есть выбор? Нормальный тон. Нормальное. Слушай, я шмотки в шкафы позабрасываю как получится, а ты приедешь нормально разложишь, хорошо? Бесят, когда на полу. Лена, блин, ну какое у меня может быть настроение? Всё, отбой.
Пока запихивал вещи, в голове крутилось, что не следовало вчера оставаться у Марины и Кости, что хранить серьезные деньги в сейфе — это большая глупость, надо помимо, ещё иметь дома неприметный тайник, что там, в сейфе, кроме денег были мои литературные блокноты и некоторые важные для меня безделушки, которые не представляют ценности для воров, но вот, теперь пропали навсегда. Пытался посчитать, сколько мне придется трудиться бесплатно, чтобы вернуть долг шефу.
— Тук-тук. А кто дома? Хозяева, вы дверь забыли закрыть.
Я выглянул из комнаты и увидел стоящую на пороге квартиры Масю. С портфельчиком. Совсем из головы выскочило, она ведь сегодня должна была прийти.
— Как мы можем ее закрыть? Видишь, замка нет.
— А что случилось? – на Масиной физиономии игривую улыбочку сменяет удивление.
— Квартиру нашу выставили, Мася. Сейф с чужим баблом унесли.
Масины глаза округлились.
— Как это?
— А вот так. Он не очень тяжелый был. Килограммов восемьдесят.
Лет десять назад все мы – Мася, её муж Борька, Лена и я учились на одном факультете, моя Лена и Борька даже в одной группе. По студенческим временам я Борьку и Масю плохо помню, у меня тогда своя компания была. А к концу второго курса они с институтом попрощались – любовь или залёт – неизвестно, но беременность, ЗАГС и перед молодым супругом стал вопрос зарабатывания средств для содержания семьи и будущего ребёнка. Борька открыл рекламное агентство и, хотя подобных контор кругом расплодилось достаточно, ему как-то очень повезло на старте. Случайно вырванный у конкурентов крупный клиент остался доволен и дал хорошие рекомендации своим друзьям. Пошли заказы, а значит, и деньги. Одним словом, из роддома Мася с маленьким Арсением вернулись уже не в съемную, а свою квартиру. В дальнейшем вопрос о Масиной учёбе и работе не поднимался. Борька добывает деньги, Мася создаёт уют и воспитывает ребёнка. Поначалу Борька гордился, что его жена не работает, а только занимается домом.
Мы случайно встретили его на улице. Вернее, я даже не помнил имени, смутно, что вроде учился такой с нами. Но они с Леной очень тепло поздоровались. Парень приветливо улыбнулся, крепко пожал мне руку и опять повернулся к моей супруге.
— У нас всё хорошо. Живём. Сын подрастает. Восемь лет уже. Сейчас спешу, извини, Лен. В гости приходите. Будем очень рады видеть. Пишите телефон.
Так и началось наше нечастое общение в формате супружеских пар. Меня новые приятели как собеседники и собутыльники вполне устраивали. Дружелюбные, в меру весёлые, к тому же нас объединял широкий круг общих знакомых из прошлого. Правда кое-кто из этого круга попытался намекнуть мне, что до начала моих отношений с Леной, мою будущую жену с Борькой связывала не только дружба. Я отмахивался. Было и было. Какая теперь разница?
По-настоящему близкими друзьями Борька и его жена для меня не стали. Не помню ни одного раза, когда б я общался с ними без Лены.
Когда Арсению исполнилось десять лет неожиданно для Маси возник вопрос о её трудоустройстве. Та не понимала и сердилась – зачем?
— А вот если меня не станет, на какие деньги ты жить будешь? Да и больше общаться с людьми тебе надо, Мася. Одичаешь совсем. А то я с работы уставший прихожу, а ты на меня с разговорами набрасываешься. А мне помолчать охота.
Кем может стать, чуть за тридцать, никогда не работавшая женщина с незаконченным техническим образованием? Мася, повздыхав и поплакав, выбрала ремесло парикмахера. После курсов сразу получила место в престижном салоне. Борька пристроил, хозяин салона его приятель. Через пару месяцев Мася закатила мужу истерику. Она, оказывается, вдрызг рассорилась с коллегами, все вокруг дураки, хамы и быдло. Их надо приструнить, иначе Мася в салон больше ни ногой. Пришлось набирать приятеля. Тот, только услышал Борькин голос, сразу объявил, что разбор полётов уже произошёл и по его твердому убеждению Борькина супруга совершенно не приспособлена для работы в коллективе. Точка.
Даже при самых оптимистичных раскладах Масины опыты не могли принести доход, хоть сколько-нибудь сопоставимый с цифрами мужа, тем не менее Борька настаивал, чтобы Мася продолжала учиться зарабатывать самостоятельно. Так возникла идея создания клиентской базы из своих. Пока Мася рыдала в подушку, Борька взялся за телефон и принялся методично обзванивать знакомых. Позвонил и нам. Лена рисковать своим внешним видом не захотела, но Борькину просьбу мне передала. А я согласился. Своего постоянного мастера у меня нет, а раз так, не всё-ли равно кому платить? Отчего не помочь человеку? Особенно, если сама приезжать будет. Так Мася стала моим парикмахером. Пару раз в месяц, в удобное для меня время, она появлялась в нашем доме, держа в руках портфельчик с инструментом и смешным серым халатиком.
Именно поэтому и сейчас Мася стоит в коридоре и вопросительно смотрит мне в лицо.
— Квартиру нашу выставили, Мася. Сейф с чужим баблом унесли.
— Как это?
— А вот так. Он не очень тяжелый был. Килограммов восемьдесят. А надо было, чтобы двести.
Мася молчит. Не знает, что сказать. Да я и сам не знаю, какие слова можно найти, чтобы меня утешить.
— Ну ладно. Я, наверное, пойду тогда?
— Не выдумывай. Ты тут не при чем. И волосы мои не при чем. Приехала стричь-стриги.
Она с облегчением кивнула и ушла переодеваться в детскую. Я принёс кухонный табурет и поставил его перед большим зеркалом в зале. Зажег люстру.
Обычно, пока Мася занималась моей головой, мы успевали обменяться новостями и перемыть косточки общим знакомым. Но сегодня я сидел и думал, как же мне теперь возвращать долг. Большая для меня сумма. Это не входило в планы. Но надо возвращать. Деньги-деньги, деньги-деньги-деньги. И зачем мы остались с ночёвкой? Мася попыталась было рассказать одну историю, но смолкла на середине. И я молчал. Она щелкала ножницами над моей головой и периодически сочувственно вздыхала. А я смотрел, как Масина грудь в халатике проплывала туда-сюда в десяти сантиметрах от моего лица. Тесноват ей халатик в груди. Вот возьму и сделаю что-нибудь. Дождусь, когда закончит и сделаю.
— Ну что, Мася, готово?
— Почти. Сейчас вот еще. Вот. Готово.
Мася аккуратно сняла полотенце с моей шеи. Я, не колеблясь, засунул руку в её халат и решительно сжал теплую округлость. В обычной жизни никогда не осмелился бы, даже представить себе подобного не мог, но утреннее происшествие на время сдвинуло рамки допустимого в моей голове. Мася не ударила меня по руке и не отстранилась. Тогда я поднялся со стула и не разжимая пальцев на её груди быстро и зло поцеловал ее куда-то в угол рта. Полотенце упало мне под ноги. Я отпустил Масю, щелкнул выключателем люстры и начал шарить в выдвижном ящике тумбочки.
— Что ты ищешь? – слабо спросила она у меня за спиной.
— Да вот тут пачка лежала. То самое. Должны были быть. Ну хоть их, блин, они не украли, а?
— Не надо – ответила она, и, прежде чем я успел с досадой подумать, что она не согласна и ничего не будет, добавила — у меня спираль.
Я не пытался раздеть её и не раздевался сам. Диван скрипнул пружинами под нашими телами. Я дёрнул ткань халата в сторону и начал торопливо покрывать скупыми короткими поцелуями ярко белую по контрасту с остальным загорелым телом грудь. Соски сжимались и твердели под моими сухими губами. Все произошло очень быстро. Несколько яростных мгновений и я выплеснул свою боль, свою обиду на этот несправедливо устроенный мир.
Пару минут спустя Мася поднялась, собрала инструмент, быстро переоделась в детской.
— Пока, Тоша. Я побежала.
Я благодарно чмокнул её в щеку. Спасибо тебе, Мася, что почувствовала ситуацию, как смогла, по-своему, по-женски помогла мне. Не ради своего удовольствия. Спасибо, что не попросила потом кофе-чаю, не стала донимать разговорами и утешениями. Закуривая сигарету, я почувствовал, что мне стало ощутимо легче. Жизнь продолжалась.
На этом история подошла к концу. Мася еще несколько месяцев приходила ко мне со своим портфельчиком, но мы ни разу не касались событий того дня. Будто ничего и не было. Забыл сказать, что с того времени, как Мася стала парикмахером, наши посиделки вчетвером и без того редкие, закончились. Не знаю причины, но не могу сказать, что меня это сильно расстроило. Однажды Мася позвонила и сказала, что ездить по квартирам все-таки утомительно и есть тут один хороший салончик и она хочет еще раз попробовать работать в коллективе. Назвала адрес. В её новом салоне я подстригся лишь однажды. Далеко, неудобно. С тех пор мы не виделись. Через общих знакомых иногда доходили сплетни о Масином муже. Борька погуливает, то с одной, то с другой. Борьку потянуло на молоденьких. Борька завел секретаршу, специально для этого дела. Секретарша даже не закончила техникум. Сама родом из райцентра, ни одной книги в жизни не прочла. Видели бы вы ее дешёвые вызывающие колготки – бывшая сокурсница подсела к нам с Леной в кафешке и за пять минут полушёпотом наплела самых свежих новостей, – ужжасный, ужжасный макияж. Борька пригласил сотрудников к себе домой на вечеринку и представляете, эта особа тоже осмелилась прийти.
А Мася терпит, потому что боится потерять Борьку. И непонятно, чего здесь больше, любви или страха лишиться материального достатка. Нетрезвый Борька как-то обмолвился приятелю что не против, если Мася тоже найдёт себе какого-нибудь поклонника. Ну в этом самом смысле. Поклонника.
А я ведь соврал немного.
История-то не закончилась.
Он все-таки бросил Масю. И худосочная, с неразвитой грудью провинциалка-секретарша здесь не при чем. В Борьку намертво вцепилась своими длинными худыми пальцами Галина – сорокасемилетняя ведьма с пепельными, ниже лопаток, волосами и огромными бледно-голубыми водянистыми глазами, мать троих сыновей, поклонница Блаватской и Гурджиева. С подачи Галины Борька обставил свой уход с максимальным театральным эффектом. С Нового года в новую жизнь.
Ближе к вечеру, 31 декабря, Мася крутилась между холодильником, духовкой и плитой, заканчивая приготовления блюд к праздничному столу. Внезапно в кухню вошел Борька в ботинках и зимней куртке и объявил, что этот Новый Год он вместе с сыном Арсением будет встречать в компании другой женщины, с которой он намерен жить и в дальнейшем. Сын в курсе, полностью поддерживает происходящее и в эту самую минуту ждет отца в коридоре. Арсений не бросает мать совсем, он попробует пока жить на два дома. Чтобы Масе не было в эти дни совсем одиноко, завтра в 10 часов утра Борис приведет Арсения обратно. А третьего января, если Мася не возражает, сын поедет с новой семьей кататься на лыжах. На недельку. Билеты уже куплены. Потом Борька добавил, что они взрослые люди и самая главная задача на сегодня – расстаться абсолютно цивилизованно, постараться минимизировать травмы, которые их развод, возможно, нанесет неокрепшей детской психике. Поэтому не нужно устраивать сцен, не нужно даже выходить сейчас в коридор к сыну. С наступающим.
Как Мася встретила этот Новый год неизвестно. Она не рассказывала, а я не спрашивал. Зато известно, что напрасно надрывался дверной звонок следующим утром. Никто не открыл. Тогда Борька, заподозрив неладное, резко завернул Арсения к мерзнущей во дворе Галине и вернулся, чтобы открыть дверь пока еще своим ключом. Мася с закрытыми глазами лежала в ванной. Вода была красного цвета.
Потом он доказывал, что Мася не собиралась расставаться с жизнью и забралась в ванную примерно за час до его появления. Вода еще теплая, дверь в ванную комнату не заперта и так далее. Не знаю. Наверное. Тем не менее, новость в течение пары дней облетела всех знакомых и знакомых наших знакомых. Боря бросил Масю и сейчас с новой пассией катается на лыжах в Карпатах. Мася дома приходит в себя после неудачной попытки самоубийства.
Я позвонил ей четвертого января.
— Мася привет. Антон.
— Слушаю.
— Как дела?
— Так себе. Боря от меня ушел, – без всякого выражения произнесла она.
— Я знаю, потому и звоню.
Молчание.
— Слушай Мась, я могу тебе чем-нибудь помочь?
Молчание.
— Я через часик заеду тебя проведаю, можно?
— Хорошо.
Я бы мог сказать «я не узнал Масю», но это будет неправда. Конечно же, я её узнал. Но выглядела Мася скверно. Нерасчесаная, с опухшими глазами, она стояла передо мной в заношенном домашнем халате. На обоих запястьях укоризненно белели прямоугольники пластыря.
Привет-Привет-Проходи-Можешь не разуваться-Да нет, я разуюсь.
Потом была полутемная комната, тихонько шепелявящий новостным каналом телевизор, апатичная Мася в кресле.
— Давай чайку попьем? Я вкусные печеньки принёс.
Она сделала вялую попытку подняться, но передумала.
— Завари сам, если хочешь.
— Хорошо. Сейчас чайник поставлю. Тебе чай или может кофе сделать? – спросил я и, не дожидаясь ответа, пошёл. Но не на кухню, а к Масиному креслу. Склонился и нашел губами её солёные губы. Мася слабо отворачивалась, но я продолжал целовать её щеки, нос, подбородок, губы. Я не отпускал ее до тех пор, пока не почувствовал, что она робко, еле заметно, но ответила мне.
Послушай, Антон. Как это? Вот ты женатый человек, и совсем не собирался изменять. И женщина с заплаканными глазами, которая еще минуту назад растерянно смотрела на тебя, женщина с которой ты сейчас занимаешься любовью. Ведь ты её совсем не любишь. Да и нельзя сказать, что хочешь. Она еще минуту назад растерянно смотрела на тебя, а теперь опустила веки и похоже приближается к такому сейчас трудному и такому нужному оргазму. Антоша, как это?
— Это хорошо и правильно – ответил я сам себе.
У этой истории абсолютно счастливый конец.
Мася вышла замуж за португальца и теперь на побережье Атлантики бросает с пирса крупные куски зачерствевшей выпечки вечно голодным, громко кричащим чайкам.
Галина, каждый вечер встречая Борьку с работы, наносит на запястья эфирное масло иланг-иланг, зажигает ароматическую палочку и негромко включает нью-эйдж.
Её сыновья – Оскар, Дамир и Тимур вместе со своим сводным братом Арсением – играют по воскресеньям в баскетбол в спортивном зале ветеринарного колледжа.
А долг? Тугая пачечка долларов, уплывшая вместе с сейфом в неизвестном направлении? Мой шеф вскоре провернул сделку из тех, что «вагонными нормами» и заработал два мешка валюты. Правда-правда, я сам их переносил из его машины в кабинет. Он закрыл дверь на ключ, потом высыпал содержимое мешков на свой стол. Получилась высокая гора. Пачек двести или больше. Шеф посмотрел на эту гору и полез в шкаф за коньяком. Налил себе и мне. Потом посмотрел на гору, на меня и опять на гору. И опять на меня. И сказал
— Антон, сегодня такой день. Все должны радоваться. – В тот момент мелькнула мысль, что раз такая уйма денег буквально с неба свалилась, шеф собирается широким жестом пару пачек в виде премии, так сказать, своему помощнику… Но шеф ткнул мне указательным пальцам в район солнечного сплетения и продолжил чуть иначе:
— Вот те мои деньги, что у тебя в сейфе пропали — я тебе прощаю. Можешь не отдавать.
Если сам предложил, то и хорошо. Спасибо.
А так я к долгам своим серьёзно отношусь.
Стараюсь, по крайней мере.
