«Ксеньюшка, очень прошу Тебя, если будет на то воля Твоя, даруй мне жизнь долгую и счастливую с рабом божьим Олегом. И деточек».
Вера посидела немного, дописала про здоровье, согнула листок пополам, убрала в сумку вместе с ручкой и начала бездумно смотреть в окно на мелькающие деревья, столбы, кое-где еще покрытые снегом пригорки и как будто бы остановившееся небо.
С Московского вокзала пошла по Невскому до Казанского собора, повернула на Набережную канала Грибоедова, постояла на мостике с крылатыми львами, которые на самом деле были грифонами, посмотрела на ошметки ледяных пластин в воде и на копошащихся в ледяной трухе уток, сделала пару фотографий. Заселившись в гостиницу и оставив в номере рюкзак, Вера дошла до KoraDuba, но есть ничего не стала, только попила кофе, чтобы отогнать усталость. На Смоленское лучше бы успеть до четырех. Часовня до семи, но еще доехать надо, очередь отстоять, так что сейчас на метро, а там посмотрим. От Василеостровской все-таки решила идти пешком. Немного поплутав по линиям, вывернула сначала на Средний, а потом на Малый проспект, так что зашла не с парадного мимо церкви, а со стороны могилок. Разруха тут, конечно, вдоль дорожек еще ничего, а дальше и кресты на холмиках почти лежат, и памятники как падающие башни, и дырки в земле. Очередь была на редкость небольшая. Поклонившись мощам и поставив свечку, Вера вышла на улицу и обошла часовню строго против часовой стрелки три раза, а потом к ящику опустить записку. Ящик был полным, и пришлось пропихнуть жестким бумажным краем чужие письма, чтобы втиснуть свое.
— Ты когда обратно?
С Евой они были из одного города и встречались каждый раз, когда Вера приезжала в Питер из Москвы.
— Завтра.
Вера бесцветно улыбнулась и машинально помешала ложкой чай.
— Ты хоть где-нибудь была еще, кроме кладбища?
Вера помотала головой и отвернулась.
— Не хочется никуда… И, вообще, ничего не надо. Если не получится, я не знаю…выпью что-нибудь или вены порежу…
Ева помолчала.
— Тебе лет сколько? Ты что, студентка аграрного, первокурсница беременная?
— Почему аграрного сразу?
— Да дура потому что. А ты правда думаешь, что записка и свечка эта твоя помогут?
Вера резко подняла голову и посмотрела на Еву.
— Ты не смотри. Ну, правда, пошла на кладбище, поплакала, свечку поставила. И что?
— Другим ведь помогает.
Вера откинулась на спинку диванчика и прикрыла глаза. Ева выдохнула и налила себе из чайничка.
— Ладно, я только за, но если вдруг нет, мне позвони обязательно, хоть попрощаемся. Я сама в церковь не хожу, но у меня всегда вопрос был к просящим этим: а сам ты где?
Вера нахмурилась:
— Не всегда человек сам себе помочь может.
Ева вскинулась:
— Ну, бывает конечно, но может тогда и не надо?
Вера задумалась. Ева налила в ее чашку густо-красный каркаде и сказала:
— Все за чудом идут, а получается, что у большинства это чудо к чему-то банальному привязано: деньги, квартира, бизнес, то есть с чем сам человек справиться не может, но вообще-то должен, потому что у него все для этого есть.
— А у меня? — даже немного повеселев, ехидно спросила Вера.
— И у тебя все есть, только тебя в этом нет. И мне что еще нравится, люди для себя меру запрашиваемого чуда определили и херачят в церковь руки заламывать. Вот если он сейчас от этой своей уйдет, ты за него замуж выйдешь, а он тебе детей не сделает, это чудо будет?
Вера замотала головой и попыталась что-то сказать, но Ева перебила:
— Да подожди. Я против ничего не имею, но Бог — это не бюро добрых услуг. Чудо про другое и по заказу, по записке твоей, оно не должно совершаться, тут особый случай требуется. И особый подход. И, вообще, чудо каждый сам увидеть должен, разглядеть в жизни своей серой. А иначе зачем?
Вера долго лежала с открытыми глазами на пахнущем каким-то дезинфектором гостиничном белье и думала то о чуде, которое — как подсказывало ее женское нутро — у нее все-таки отнимут, то о Еве, которая три раза была замужем и сейчас собиралась еще. Конечно, с ее особым случаем можно и порассуждать. Думала об Олеге, о его сильных теплых руках, которые обнимали ее, как две большие шерстяные гусеницы, о его кривых зубах, о маленьких глазках, которые буравчиками всматривались в ее лицо, о неприятном запахе изо рта. Стоп. Вера села в кровати. Что произошло? Где? Где то чувство звериной тоски, похожее на душевную изжогу? Неужели она такая неглубокая, что смогла быстро переключиться? И, вообще, это как? Вера услышала урчание в желудке. Да, весь день не ела, с Евой только чай пили. Нет, ну как же теперь? Вера оделась, взяла сумку, чуть не забыв ключ от номера, быстро сбежала по лестнице и пошла по набережной. Первый раз с ней такое. Это нездорово. Дойдя до круглосуточного супермаркета, Вера купила сырную нарезку, упаковку хлебцев, два банана, апельсиновый сок и плитку шоколада «Ореховый». Надо у мамы спросить, было у нее так или нет. И у сестры. Может, у них семейное, а она об этом не знает. Хотя раньше ведь по-другому всё. Так и знала, это возраст. В гостинице на этаже Вера нашла кулер с горячей водой и попросила у администратора чайный пакетик с одноразовым стаканом. Сок на утро можно оставить. Может, это временно? Вера хрустела хлебцами и, запихивая в рот пласт желтого сыра, недоумевала, каким газом она могла отравиться по дороге в гостиницу. В кофейне еще нормально было. Откусывая банан, она вспомнила про Олега, про его тощую попу, огромные ступни сорок большого размера, дурацкие рубашки. Так, все понятно. Нет, она прекрасно к нему относится, прекрасно. А еще оттопыренные уши и гаденькую усмешку. Это невыносимо. Сок все-таки сейчас. И ногти. Он их что, до могильной темноты будет грызть, как бобер? Вера досадливо всплакнула, доела сыр, допила чай с шоколадом, сгребла мусор в ведро, разделась, завалилась в кровать и, едва успев подумать об Олеговых дырявых носках и, между прочим, очень вредной привычке петь в ванной, мысленно послала все к общемировым чертям и крепко заснула.
