— Доню, ты готова, можем в церкву выезжать?
— Иду, сейчас туфли надеваю и выхожу.
Оксана смотрит на себя последний раз в зеркало: белое платье – мечта кондитерской лавки – сплошной зефир и безе, фата – не принцесса Диана, но и не скромный «веер», подколотый к пучку, перчатки чуть выше локтя, цветы в волосах (так надо) и меховая накидка – да, плюш, но и смысл в белой норке – куда ее тут надевать? – туфли белые…
Да, весь наряд достоин принцессы, но предательски сосет под ложечкой и ощущение грандиозных похорон, а не собственной свадьбы, не покидает.
— Красавица наша! – вскрикивает бабушка, вытирая слезы умиления, — гарна ж яка! Дай Бог щастя – дал хорошего жениха и щастя даст!
Оксана скромно опускает глаза в пол, застенчиво улыбается и так вот, с опущенной головой, идет к машине, роскошной машине – черный автомобиль класса люкс, украшенный многочисленными лентами и белыми цветами.
«Господи, помоги» – стучит молоточком в голове – «это просто свадебный мандраж: все через это проходят, главное в церкви в обморок не упасть…»
Свадьба – всем бы такую – в Королёвке такой не видывали и еще не скоро увидят: женится сын главы районной администрации!
Как они познакомились – да кто ж помнит, главное, с чего он на ней, дочери сельских учителей, жениться вздумал… Скромная, хозяйственная и умелая, симпатичная, школу только закончила и учиться хочет…
Он, уже почти тридцати лет, университет в столице закончил и квартира там у него, только жить они в Королёвке будут – в доме с хозяйством на десяток свиней и пару-тройку коров, куры, участок под картошку и остального по мелочи: пасека, просо… Молодой жене дел на день хватит – помощники не планируются. А со временем, как Бог даст, дети пойдут.
Учиться? Учиться не стоит, если уж совсем хочется, то на заочном, чтоб два раза в год «сумки и конверты» на экзамены свезти, недели две на всё про всё потратить и домой – к хозяйству, к мужу. Да, именно в таком порядке.
* * * *
— Эй, ты не спишь? – шепчу в темноту комнаты.
Оксана ворочается на раскладушке, вздыхает и молчит.
— Если хочешь поговорить, я готова, только скажи, – не отстаю я – экзамен завалила или взятка не прошла?
Опять тишина.
— Ну, как знаешь – не хочешь говорить, то и другим спать не мешай, – я кутаюсь в одеяло, натягиваю его повыше на голову – в комнате всего +16, а за окном мороз в те же 16 градусов с минусом.
Странная девчонка, размышляю я, но добрая, слова кривого ни о ком не скажет, миловидная, только челку на пол лица отрастила, и тихая совсем – всё в себе или просто счастлива. Хотя разве можно быть счастливой, если в городе есть квартира, а жить на время сессии приходиться по хаткам – вот так с другими тремя в одной комнате…
— Эй, – снова шепчу, – слышу же – не спишь.
Не спит – рыдает.
— Слушай, да что случилось! – вскакиваю с кровати, забывая замотаться в одеяло, бросаюсь к ней, – ты по сыну соскучилась? Он приболел – из дома передали? Не из-за экзаменов же ты так убиваешься?
Плачет, беззвучно, закусив губы, трясется всем телом.
— Погоди, – меня осеняет догадка, – этот старый дурак требовал с тебя «благодарности» за пятерку на экзамене?
Садится на раскладушку, всхлипывает, машет отрицательно головой:
— Ты, давай, под одеяло ложись – простудишься, – сбивчиво шепчет в ответ.
— Хочешь, давай вместе на кровати ляжем – теплее будет и спокойней, – предлагаю я, – и раскладушка твоя скрипеть не будет, а то еще эту, – киваю я куда-то в темноту, где спит еще одна студентка, – разбудим.
Соглашается. Хватает свое одеяло и подушку, растерянно становится у кровати, как бы ждёт, где я ей разрешу лечь.
— Давай, к батарее ложись, – командую я, – скорее, а то замерзнем обе!
Послушно забирается под окно, ложится на бок, чтоб и мне место было.
Придвигаюсь ближе, накрываю сверху еще и свои одеялом – у нее какое-то хлипковатое – обнимаю:
— Не грусти, завтра уже домой! Я бы еще хоть недельку в городе пожила, но тоже ехать надо. – пытаюсь приободрить ее.
— Домой, – вяло повторяет она, – домой это куда…
Я глажу ее по голове, невольно задеваю челку, чуть поднимая волосы. Оксана отстраняется. Резко, словно ее током от рук моих прошибло.
— Не трогай, – она вжимается в батарею и одновременно рукой пытается отвести мою руку.
Я послушно отдергиваю ладонь и молча смотрю на нее. Точнее, на контур ее лица, выхваченный светом тусклого фонаря, пробившегося сквозь занавески.
* * * *
Сама не знаю почему, оставшиеся до свадьбы дни я считала, словно последние в моей жизни. Ходила как на ватных ногах, всё из рук падало – списала на волнение – такой жених завидный и до свадьбы не приставал. Виделись раз десять за всё время и всё больше при родных или в компаниях.
Всегда так неловко было – он бывший ученик моей мамы, а его родители нам всем «Боги и Цари» в своей районной администрации. Мама всё в ладоши плескала – везение-то какое: был ученик обалдуй и двоечник, а тут от района в столицу ездит и на дочери ее жениться хочет. Дочь, видно, не барахло, не зря ее в ежовых рукавицах держали, раз он себе не городскую кралю в жены затребовал, а вот такую – тихую и скромную.
За полгода таких встреч было решено, что «канителиться» нечего и пора обзаводиться своим хозяйством и семьей. Да, именно в таком порядке.
Назначили день торжества. Накануне я отправилась в парикмахерскую – отрепетировать прическу и макияж.
Парикмахер выложилась на все сто: начес раза в два больше моей головы, накладные ресницы и шимер на щёки – не пожалела ни лака для волос, ни клея для ресниц.
— Посмотри, доня, как ты изменилась! Ну просто красавица! Такой подходящий момент побыть красивой. Ты еще больше понравишься своему мужу. Когда я выходила замуж, у меня не было всего того, что есть у тебя. Почувствуй себя счастливой!
И мне стало стыдно, что я не чувствую себя такой. А когда услышала, как мама с бабушкой шепчутся, что разбаловали меня слишком –, не могу, мол, даже улыбнуться на все старания жениха, носом кручу и привередничаю, будто очередь тут из принцев стоит, а мне в мужья Ерошку какого-то подсовывают, расстроилась еще больше.
Сережу я толком не знала, перекидывались пару раз фразами общего характера, раз в кафе местное вышли – молча кофе с «наполеоном» выпили, да он меня домой подвез, поцеловал в щеку на прощание.
А на Новый год уже по-настоящему целоваться полез, не особо обращая внимание на мои просьбы не трогать меня. Я тогда списала всё на «градус праздничного настроения» и свою неопытность в вопросе средней интимности. О более серьезных вещах думать совсем не хотелось. Бабушка говорила, что сердце подскажет, но мое колотилось и выскакивало из груди, громко кричало «беги, Оксана». Но, кто слушает свое сердце, когда все вокруг знают, как надо и лучше для твоего будущего.
Кажется, только в церкви я рассмотрела Сережу: невысокого роста, коренастый с животом, выпадающим из дорогих брюк с отливом, на вид старше, чем заявленные 30 лет – работа нервная, ответственность большая, «нагрузки» бешеные… пальцы-колбасы красноватые… мысль о предстоящих физических контактах привела меня в панику, руки задрожали, кольцо выпало у меня из рук – позор какой – но и со второго раза мне не сразу удалось надеть его на палец жениху.
Тетушки зашептались, заохали, а я просто я повторяла про себя, что это сон, кошмарный сон, но я проснусь – и все закончится.
Но сон только начинался.
* * * *
Брачная ночь – я помню, как сейчас. Сердце всё еще подсказывало, что надо бежать, но бежать было некуда.
Сережа ввалился в комнату и громко икнул.
— Ну, наконец-то мы одни!
Постояв немного в дверях, он прошел к кровати и сел рядом. Осмотрел меня с головы до ног, потом стал гладить:
— Только не строй из себя недотрогу – цену ты себе уже и так набила!
Он стал мне противен. Я не хотела видеть его, не хотела его прикосновений, его пьяного дыхания на моем лице. Почему нет никого, кто бы мог меня от него спасти, почему случилось так, что я здесь.
Он повалил меня на кровать и стал с силой срывать с меня одежду.
— Кричи, если хочешь – никто не услышит – только меня еще больше заведешь!
Я всё равно продолжала сопротивляться, цепляясь за платье.
Вдруг он ударил меня по лицу.
— Это заставит тебя одуматься, дура тупая! Раздевайся! – приказал он и столкнул с кровати.
Я поднялась и послушно стала стягивать одежду, всё еще пытаясь прикрыть тело платьем.
— Да ты совсем еще не похожа на женщину: у тебя совсем нет груди. И что прикажешь теперь делать с этим суповым набором?
Но он был изобретателен и придумал, ЧТО ему делать.
Ближе к утру, когда он храпел боровом, я тихонько сползла с кровати и пошла в ванную. Проходя мимо зеркала, я посмотрела на свое отражение: некрасивая, потрепанная и несчастная. В ванной я пустила струю душа на стены, чтоб вода не так била по жестяному дну кабины, села у самого стока и положила голову на колени…
Перед глазами стояли ночные унижения.
Вдруг из-за двери донеслись звуки шагов и остановились перед дверью ванной.
— Открывай!
Я не подчинилась и только сильнее вжалась в кафельную стену.
— Я выломаю дверь и прошибу тебе башку – этого хочешь?
А я хотела просто умереть, но наверху решили иначе и уготовили мне долгую жизнь, только почему-то при этом не научил искусству выживать…
Дни понеслись каруселью, иногда казалось, что просто не поспеваешь дышать: подъем в полпятого – накормить скотину и, лучше, не мешкать, что б не успеть попасться на глаза мужу с самого утра: приготовить завтрак и уйти в курятник, чтоб пропахнуть пометом и вернуться в дом, когда остается времени в обрез до его выхода на работу. Костюмы и рубашки готовились с ночи, когда после долгих издевательств просто хотелось побыть одной.
Однажды я позвонила маме, но она не захотела слушать: удивилась или сделала вид, что удивлена и ничего не понимает, сказав, что ни о каком насилии со стороны мужа не может быть и речи – это же муж и всё законно, а я просто капризничаю как маленькая девочка, думала бы, лучше, как ему угодить.
Больше звонить было некому – подружки бы не поняли меня, глупую, попавшую в такой дом и такое богатство.
Через пару месяцев я поняла, что беременна.
* * * *
Первые шесть месяцев беременности прошли в постоянном насилии – если я вдруг находила в себе смелость сопротивляться, на меня обрушивались побои.
И работу по хозяйству никто не отменял.
Потом родился Вовчик – такой маленький, такой крохотный – и показалось, что я снова живу и есть зачем жить.
А еще ребенок раздражал мужа:
— Не знаешь даже, отчего плачет ребенок, – ворчал он – хватит притворятся уставшей – все рожают и не по одному, только силы находятся у всех, а тебе всё в тягость! Успокой ребенка и успокой меня!
Иногда я слишком долго задерживалась у сына и тогда муж силой оттаскивал меня от кроватки и волок в спальню. Если у меня хватало сил, то я возражала, пыталась убедить, что ребенок еще не заснул, но тем сильнее распыляла мужа, который не особо церемонясь со мной, мог поколотить и ногами.
Раз он так разошелся, что очнулась я уже в больнице: Лицо и живот были сплошь в синяках и кровоподтеках — казалось, что у меня не осталось ни одного живого места.
Приехала мама, стояла у кровати и тихо причитала:
— Что ж ты такая нерасторопная, как можно было так с лестницы упасть…
Не знаю, поверил ли врач тогда в мое падение или просто «благодарность» мужа была внушительно понятной, но рекомендовал матери забрать меня к себе и присмотреть на случай, если скрытые переломы есть и снять пока нагрузку с меня.
Сергей не возражал – это был мой шанс – я переехала к родителям
За полгода, кто бы мог подумать, что он отпустит меня так надолго, успела отдохнуть и забыть о всём том, что было со мной.
Сергей наведывался раз в неделю, привозил фрукты, одежду для ребенка, цветы и маленькие безделушки для меня. Кроме того, объявил родителям, что как только Вовчику исполнится три года, я смогу поступить в институт – в столичный!
Мама каждый раз качала головой и стыдила меня муж так любит и заботится, а я ужасы про него всякие плету.
Два года пролетели незаметно, мужа словно подменили – он не был больше так жесток, правда и дома он бывал редко: ссылаясь на дела в столице, пропадал где-то неделями.
Я не очень-то и печалилась, хотя стали ходить слухи о его «второй семье» и любовницах.
Главное, приближалось обещанное – поступление в институт – и слово он свое сдержал.
Конечно, это было заочное отделение, но вырваться хотя бы раз в полгода из деревни в город, да еще в столицу, – это того стоило!
В квартире, правда, жить не разрешили, чтоб ничего не случилось и чтоб не водила, кого попало – пришлось снять у тихой бабушки комнату с такими же заочницами.
Одну на троих – не так накладно и вечерами веселее. Ну и пусть, что они, рвущие жилы на периферии, завидуют зимой ее новенькому пальто и шапочке с натуральным мехом – последнему тор sale провинциальных рынков, а летом – новеньким босоножкам и простенькому платьицу, купленному в райцентре.
И ничего, что после первой же сессии муж опять принялся за своё.
— Строишь там всем глазки, небось? – кричал он, затягивая ее за шкирки на второй этаж в спальню, – скольким стариканам дала, чтоб сессию на пятерки сдать, отличница хренова!
* * * *
На четвертую сессию я не приехала – муж был против. Настолько против, что достал газовый пистолет и выстрелил мне в лицо, когда я уже с вещами собиралась выходить из дома.
Очнулась я всё в той же больнице, что и первый раз.
— Заколдованная лестница у вас в доме, – сказал врач, глядя на мужа, – оставьте нас, мне надо сделать перевязку.
Муж послушно вышел – я видела его и значит, глаза мои были целы. Разорван оказался только лоб.
— Жалобу сейчас подадите или подождете до завтра? – врач нагнулся очень близко ко мне и стал поправлять повязку.
— Жалобу? Какую жалобу, доктор? – искренне удивилась я, не понимая, что он имеет в виду.
— Вы хотите, чтобы я поверил в то, что все это – результат очередного падения с лестницы?
Я кивнула.
— Знаю, ты просто боишься, – сказал он, внимательно глядя мне в глаза, – но поверь, девочка, если он сделал это сегодня, завтра он поступит гораздо хуже. Боюсь, что в третий раз я тебя уже не спасу.
В палату заглянул муж:
— Всё в порядке, доктор, как она?
— Рана зашита и должна хорошо заживать, но шрам останется не самый красивый. Плюс умельцы «скорой» умудрились залить рану зеленкой – нам вымыть не удалось… Вашей жене нужен покой и уход.
* * * *
Последнюю сессию мы сдали все на отлично и разъехались по домам. Созваниваться не созванивались и не встречались, конечно, тоже: каждая вскакивала ни свет ни заря и бежала будить-кормить свое хозяйство, а потом отрабатывать оказанное сельсоветом доверие и вечером вновь пахать свой огород, чтоб зимой было что всем есть: и себе и скотине.
А перед Новым годом купить новый свитер с люрексом и фартук – повязать его еще до наступления праздников и рубить салаты, медитируя под мерный чик ножа о разделочную доску: пора сменить сковородки, добавить соли в холодец и лавровый лист, можно сделать укладку или достаточно просто уложить челку… челку, челку…
Между делом звонить и принимать звонки, желать всем счастья в новом году.
— Добрый вечер, с наступающим! – в трубке мужской голос уже отметившего человека.
— С наступающим и Вас!
— Вы Оксану помните – вы учились вместе на заочном?
— А кто вы?
— Муж… – коротко отвечает голос, немного помолчав добавляет, – я в вещах ее телефон ваш нашел с пометкой «позвонить, в случае беды».
— Что с ей?
— Упала с лестницы… Приезжайте третьего в Королевку – будем отпевать – вы же ее подруга, правильно..?
