Марли не хотелось возвращаться домой. Она забралась под небольшой камушек и долго лежала, равнодушно глядя в никуда сквозь быстро темнеющую в преддверие холодной ночи бездну, и сумрак скрыл от чьих-либо глаз её первые в жизни слёзы…
В эту долгую бездомную ночь рыбке по имени Марли приснился удивительный сон. Со всех сторон её окружали необычные звуки, ей даже не с чем было их сравнить – настолько они относились к какому-то иному миру! Всё видимое пространство было заполнено тысячами ослепительных солнц разных цветов и размеров.
Но самым удивительным в этом необычном сне были рыбки, которые шумным балаганом вращались вокруг Марли. Они носили одежды – дерзкие, броские – и были в прекрасном расположении духа – по всей видимости, ожидался какой-то большой праздник.
И вот, одна очень большая пучеглазая рыбина в усыпанном жемчугом роскошном платье, постучав по бокалу, попросила у всех, как она выразилась, минутку тишины:
Дорогие друзья, – пробулькала рыбина, – сегодня мы выбираем королеву нашего бала! Критерием же в, прямо скажем, не простом выборе для жюри была не только красота самих наших замечательных конкурсанток, но и их платья, которые они должны были сшить себе сами. Вы, разумеется, понимаете, насколько, повторюсь, трудна для жюри оказалась задача, ведь здесь сегодня собрались не только самые красивые рыбки, но и самые, так сказать, стильные. И всё же мы выбрали королеву бала! И так…
В миг весь рыбий балаган, всё ещё пока продолжавший тихонько гудеть, смолк и устремил свои взгляды на пучеглазую рыбину.
– И королевой бала становится рыбка… по имени Марли! – Казалось, слова пучеглазой рыбины булькали, словно склизкие пузыри какого-то ядовитого варева в огромной кастрюле. – Прошу всех её любить и жаловать!
Бесчисленное множество рыбьих взоров устремилось тут же в сторону ничего непонимающей Марли. Рыбки учтиво кланялись своими негнущимися телами и расступались, когда она поплыла к сцене за наградой.
Голову Марли холодила обременяющая тяжесть венца. Рыбка старалась не шевелиться, боясь уронить корону, отчего чувствовала себя довольно скованно и глупо. Ей приходилось улыбаться всем, но делать это искренно получалось плохо, и Марли стало казаться, что улыбка навсегда так и застынет на её измученном лице, превратив её саму в безвкусный памятник, множество подобных которому, Вы, дорогой читатель, периодически встречаете в своей – вполне себе сухопутной – жизни.
Рыбке по имени Марли в те мгновения даже захотелось сбросить корону и умчаться куда подальше. И она даже чуть склонила голову, чтобы это исполнить, но тут вдруг увидела его – Прекрасного Рыбку, облачённого в костюмчик благородного бледно-розового оттенка – того самого, что бывает у костюмов всех настоящих и сказочных принцев, и который так шёл к его грустным глазам.
И этот Прекрасный Рыбка подплыл к Марли и коснулся её головы своею…
***
Рыбка по имени Марли проснулась от чужеродного прохладного касания и в страхе отшатнулась, ударившись головой о камень, под которым, по всей видимости, провела всю ночь.
Перед Марли, окружённое ореолом солнечных утренних лучей, пульсировало нечто ужасающее и бесформенное. И этот кошмар прогудел вдруг абсолютно миролюбиво:
– Не бойся. Сегодня я уже ел. Просто хотелось проверить, жива ли ты. – А потом так же миролюбиво этот ужас добавил. – Больно ударилась?
– Конечно, больно. – Ответила Марли всё ещё опасливо.
– Понимаю…
– Вам тоже бывает больно?
– Ещё как! Особенно, когда кто-нибудь оторвёт мне щупальце. Тогда жуть, как больно!
– Вы, наверное, шутите. – Склонила недоверчиво Марли голову набок, а вслед за ней и всё тельце. – А сколько у вас должно их быть?
– Восемь. Поэтому меня и зовут осьминогом.
– «Осьми»? А почему тогда, не «восьминогом»?
Этот неожиданный логичный вопрос ребёнка поставил Осьминога в тупик. Он что-то пропыхтел невнятное про то, что род его очень древний и что в те далёкие времена, когда придумывали ему название, «восемь» называли не иначе как «осемь», но это лишь добавило путаницы.
– Не понимаю, зачем понадобилась лишняя буква, если и так было всё понятно? – хмыкнула Марли. – Зачем всё так усложнять?
И вновь очень взрослый Осьминог не нашёл что ответить ребёнку, а Марли принялась считать его щупальца:
– Один, два, три, четыре… м-м-м… их восемь, или, как сказал бы ваш прадедушка, осемь! И они все на месте!
– Да. – Прогудел Осьминог, что можно было бы с большой натяжкой принять за смех, и добавил. – Последние месяца четыре у меня все щупальца на месте.
– Вы очень мужественный! – Подытожила Марли. – Мне кажется, я бы просто умерла от страха – у меня бы сердце разорвалось, если бы мне кто-нибудь что-нибудь оторвал.
Тут рыбка Марли хотела, было, взглянуть на саму себя, чтобы привести в пример какую-то из своих частей тела, которую могло бы оторвать, но тут вспомнила, что это невозможно, и лишь грустно вздохнула.
– Ну, мне это не грозит! – Ответил Осьминог с некоторой гордостью и даже важностью. – У меня ведь три сердца. Даже если одно разорвётся, то оставшиеся два, думаю, справятся со своей работой. К тому же, если у меня оторванные щупальца всегда вновь отрастают – а порой даже сильнее и красивее прежних – то можно с большой долей вероятности предположить, что и разорвавшееся сердце тоже вырастет заново. Как ты думаешь?
И не дожидаясь ответа Марли, Осьминог уже по-настоящему гулко рассмеялся, да так, что всё его тело запульсировало всеми восемью щупальцами, словно солнце своими протуберанцами.
– Не знаю… – Ответила Марли и, взглянув исподлобья, спросила. – А как вы считаете, может ли вырасти то, что никогда не существовало?
– Это как?
– Ну… – Голос Марли зазвучал отчего-то виновато, а взгляд стал таким, какой точь-в-точь бывает у провинившегося щенка. – Например, чешуя…
Тут Осьминог выпучил свои и без того невероятно огромные глазища, которые составляли не менее десятой доли всей его массы, и удив-лённо, но с особой осторожностью спросил:
– А у тебя её разве, того… не содрали?
– Нет. Её не было. Никогда…
– Вот как… А я то, старый глупец, подумал, было, что кто-то, как говорится, «спустил с тебя шкуру»… Извини. – Теперь уже Осьминог походил на провинившегося щенка. – Да… дела… Честно говоря, я никогда не видел, чтобы чешуя отрастала у кого-то, даже если её просто оторвали, уж не говоря о том, как если бы её вовсе не существовало.
Осьминогу захотелось как-то приободрить Марли и он сказал:
– Не так уж всё и плохо. Из тебя может выйти прекрасная манекенщица – они ведь всегда полуголые, а тебе и раздеваться не надо – ты и так совсем… – Тут Осьминог понял, что переборщил и осёкся.
В окружающей их воде повисла неловкая пауза. Осьминог чувствовал себя виновато за бестактность. Марли же винилась за то, что стала причиной его бестактности. Тогда она лукаво улыбнулась:
– Увы, не получится. Манекенщицы все худые.
Осьминог был благодарен Марли и приятно удивлён её мудростью. Он деловито свёл брови:
– Да? Ну-ка, ну-ка, дай-ка я тебя осмотрю… Да не бойся, ведь сегодня я уже завтракал, а до обеда её далеко! – Подмигнул Осьминог одним из своих бездонных глаз и осторожно «побежал», как опытный терапевт, по тельцу Марли своими щупальцами, и она вновь ощутила прохладу их прикосновений, но на этот раз они не были неприятными.
– Щекотно. – Засмеялась Марли.
– Не страшно. – Подытожил Осьминог, закончив «осмотр». – Жить будешь. Раны твои уже начинают затягиваться. Скоро зарубцуются, и полный порядок!
– И полный порядок… – Эхом повторила рыбка и как-то внезапно погрустнела.
– А ну-ка, не вешать нос! Шрамы украшают воина, не так ли? Ведь вся наша жизнь – сплошная война! – Подбодрил её Осьминог странным образом, а потом добавил. – Я думаю, что когда-нибудь чешуя у тебя обязательно отрастёт!
– Вы уверены? – Слабая надежда послышалась в голосе Марли.
Осьминог был умудрённым жизнью обитателем морских глубин и обладал благодаря особому устройству своих огромных глаз способностью видеть невидимое остальным даже в мутной воде, но ни разу в своей аж пятилетней, преклонной для осьминогов жизни, не видел, чтобы у кого-то отросло то, что никогда не существовало от рождения. Но, тем не менее, он сказал, старательно скрывая правду:
– Абсолютно! Без чешуи тебе никак нельзя! Следовательно, она непременно отрастёт! Создатель не выпустил бы тебя в мир, не снабдив всем необходимым для выживания!
Рыбка по имени Марли впервые услышала о некоем Создателе:
– Кто он такой – этот Создатель?
– Тот, кто наполнил мир.
– А зачем он его наполнил?
Щупальца мудрого моллюска колыхнулись подобно водорослям, а огромные зеркала глаз на несколько мгновений словно обернулись внутрь своего обладателя:
– Этого никто не знает… Хотя, многие делают вид. – Осьминог был сейчас одновременно и рад, и опечален тому, что ребёнку пришлось сказать правду.
Повисла пауза – из тех, что бывают, когда два попутчика, проведшие многие сотни вёрст вместе и раскрывшие друг другу души в пути, вдруг оказываются на развилке, и весь хлеб съеден, а бутыль опустела.
– Спасибо вам. – Тихо сказала Марли, будто именно она сейчас поддерживала в чём-то Осьминога. – Вы невероятно добры. Наверняка потому, что у вас три сердца.
Осьминог грустно улыбнулся, а один из его блюдец-глаз неожиданно так нестерпимо предательски заблестел, что Осьминогу даже пришлось отвернуться…
На том и расстались Осьминог и бесчешуйчатая рыбка по имени Марли.
***
«Как всё-таки много прекрасных созданий на свете!» – Думала Марли по дороге домой, вновь позабыв все свои печали.
– Он отпустил меня. – Подытожила она за ужином свой удивительный рассказ о странном существе в свитере крупной вязки с горлышком. Марли хотела ещё рассказать о странных летучих рыбах и об Осьминоге, но папа оборвал её:
– Фантазёрка. «Оттуда» ещё никто не возвращался. – Буркнул он, не отрываясь от вчерашней вечерней газеты, обрывок которой опустился сегодня утром на дно рядом с их жилищем – видимо кто-то выбросил его с борта проходящего мимо корабля.
Братья и сёстры Марли лишь хихикнули и расплылись по своим спальным пещеркам.
Мама же ничего не сказала, а лишь посмотрела на Марли, склонив всё тело набок.
Утром в школе Марли всё-таки удалось рассказать сверстникам не только о бородаче в свитере крупной вязки, но ещё и об удивительных парящих птицах над его головой, и даже о добром Осьминоге.
– Врунья! – Прозвучало в тишине после того, как Марли закончила свой рассказ. – «Оттуда» ещё никто не возвращался! А уж Осьминог тебя точно бы сожрал!
– Врунья! Врунья! – Поддержали обвинителя остальные рыбки и расплылись по своим классам, так как именно в этот миг пробулькал звонок на урок.
И лишь старый-престарый школьный Дворник с порванной губой, которого никто никогда не замечал, будто бы он был прозрачным, подплыл к Марли и тихонько прошамкал своим беззубым ртом:
– Я тоже встречал это существо. Давно. Ещё в юности.
– Вы мне верите? – Обрадовалась Марли.
– Да. Мне запомнился тот свитер, только волосы существа были тогда ещё густыми и чёрными.
– Он вас тоже отпустил?
– Нет, я сам сорвался.
– Сорвались?..
– Да. С крючка. – И Дворник почесался старым шрамом о коралл.
– Ах, да, это такая железная штуковина! Колкая. Ужасно неприятная! А зачем она этому существу?
Дворник с состраданием посмотрел на Марли:
– Чтобы ловить нас.
– А зачем? Это какая-то неприятная игра?
– Нет. – Вздохнул Дворник. – Это совсем не игра. Они ловят нас, чтобы есть.
– Есть?.. Но ведь это существо не акула, не барракуда и даже не осьминог. Оно – из другого мира. Оно не может…
– Может. Все миры одинаковы. – Тихо, словно извиняясь за горькую правду, сказал Дворник. – И во всех мирах все друг друга едят.
Марли в этот миг очень-преочень захотелось заплакать. Не от ужаса, нет – а от того, что её сказка разрушалась. Да, её большая детская душа отказывалась верить в то, что и там – наверху – её так же не ждало ничего хорошего:
– Но меня же оно не съело. – Упрямо прошептала она, надув свою нижнюю, пораненную крючком губу.
– Просто оно тебя пожале… – Дворник осёкся.
Марли замерла. А потом задрожала:
– Оно меня «что»?.. – В её детском сознании предательски пробивался ответ на этот вопрос, и рыбка знала где-то в глубине души, что этот ответ верный, но принять его – означало бы… Нет, принять это было невозможно. Это худшее из того, что может уготовить ей жизнь – хуже, чем быть сожранной.
И в этот миг всё её презрение – а она сейчас уже была способна испытывать это смердящее чувство – и даже вся её ненависть ¬ за своё бессилие и надвигающееся отчаяние – вылились в горящий взор, устремлённый на беспомощного старика, который хотел лишь утешить её из… да, да – тоже из жалости…
Рыбке по имени Марли очень хотелось сказать что-то обидное, но неожиданно она увидела своё неясное отражение в мутных старческих глазах. И ей стало стыдно. И ещё больней, чем было за миг до того.
И второй раз в жизни рыбка по имени Марли заплакала.
Она тихо вздрагивала всем тельцем, которое в это самое время вдруг стало так дико чесаться, будто бы миллионы крошечных иголочек вырывались из-под кожи на белый свет.
– Что здесь происходит? – Грозно раздался голос Учителя.
Дворник каким-то чудом умудрился втянуть свою рыбью голову в свои рыбьи плечи и благоразумно чуть отодвинулся от Марли, но в глазах его при этом читались просьба о прощении и глубокий стыд.
Марли обернулась.
– Повторяю, что здесь происходит? – Взгляд Учителя напоминал стоячее ртутное болото.
– Ничего. – Ответила тихо Марли. А потом с неожиданно появившимися в голосе нотками стали добавила. – Теперь уже ничего.
– Звонок на урок прозвенел. Тебе нужно особое приглашение?
– Вовсе нет, Учитель. Теперь – уже нет.
Рыбка по имени Марли улыбнулась Дворнику ободряюще своими – уже далеко не детскими – глазами, которые сейчас отчего-то так напоминали глаза странного существа в свитере крупной вязки, и вплыла в учебный класс, вход в который напоминал раззёванную акулью пасть.
Окончание следует…
