14 июля 2020 года автор гУрУ Юлия Верба представила в Одессе вторую книгу «Одесской саги» — «Ноев ковчег». Действия разворачиваются с зенита НЭПа до 1942 года.
Мы предлагаем нашим читателям две первые главы, эксклюзивно разрешенные нам опубликовать автором и издательством Фолио из первой книги «Одесской саги» — «Понаехали».
Моей бесконечно любимой и родной молдаванской семье. Вы всегда со мной!
Саша Крылов, спасибо за Гордееву
1899
ГЛАЗ-АЛМАЗ
Если бы Фира родилась на двести лет позже, то узнала, что она не дура, а борец за права женщин. А если не дай Бог на двести лет раньше ее бы минимум утопили как ведьму, а максимум — не выдали замуж. Потому что для еврейской девочки из приличной семьи это страшнее камней, огней и черты оседлости.
Но Фиру угораздило родиться в 1883 году, да еще и Никополе. «Скажи спасибо, кецале – вздыхала мама, — Ты не представляешь, как нам повезло». Счастье было сомнительным – дом на окраине, чахлый сад, пять младших, и папа- раввин. Шить не умеет, торговать тоже.
Папа считал, что Фира – настоящий бриллиант, но пока алмаз и требует долгой огранки. Какой огранки? Папа вздыхал – ремнем, деточка… Но этот алмаз мне рихтовать не положено.
Из химических свойств алмаза у Фиры была только феноменальная упертость.
Кремень! — вздыхала ее подруга Роза. Хотя еще у Фиры был глаз- алмаз.
И в один бесконечный летний день она со своим алмазом, сыграла в Купидона.
Фира с Розой были самой комичной парой подруг на всю улицу. И главное – решительно никакой конкуренции. Фира — чертополох, тощая, вертлявая и колючая, Роза – ранний пышный розовый бутон с румянцем во всю налитую круглую щеку. Фира вечно растрепанная с тонкими как веточки ручонками, Роза – круглая и сдобная с женскими крутыми бедрами. Обе были очаровательны в своем юном неискушенном всезнайстве.
Девочки, обсудив зачитанный до полураспада роман Евдокии Ростопчиной о сладострастной неге и поцелуях на тайных свиданиях, оценивали свои лунные перспективы. Когда тебе шестнадцать, что в девятнадцатом, что двадцать первом веке, ты все равно как в дремучем средневековье – уже хлебнувший житейской горечи философ.
Никогда, ни один мужчина не заставит ее испытывать такую чушь. Тем более она точно знала, что будет после поцелуев и хупы. Вся эта дремучая родительская ерунда с рецептами гефилте фиш, орущими детьми и подсчетами мелочи точно не для нее. Она через год уедет в Киев на женские курсы. Будет делать опыты, лечить людей или даже водить корабли в Европу. Там возможно и найдется кто-то достойный. А здесь ловить нечего.
И только такие как Роза румяные коровы с ресницами наивно мечтают о рыжем Марке, сыне бакалеи на проспекте.
Наш Никополь, мягко говоря не Париж и даже не Одесса, но тут уже семь тысяч душ как пишут газеты, и это не считая наших. И из всего этого вавилонского столпотворения ты нашла себе Марка? Ты как искала? – Фира уперлась тяжелым черным взглядом в переносицу Розы- Ну как? признавайся! Ты выбирала самого длинного? Или самого чахлого? Роза, ты только представь… В лунную ночь под трели соловьев, он наклонится над твоим прэлестным юным личиком и уронит тебе на щеку свою холодную сверкающую… соплю!
Дура! Дура! — Роза пошла пятнами и вскочила. Фира с хохотом бежала по саду:
— а еще ты не сможешь целоваться! У него вечно забитый нос! Ты закроешь ему рот, и он задохнется и умрет на лавке! Роза ты его задушишь своей любовью.
Тощая мелкая Фира, долетела до края сада и взлетела на забор.
Про тебя напишут «вести Никополя»! С фотокарточкой — Убивство на почве страсти! Коварная обольстительница лишает разума и чувств одним поцелуем!
Запыхавшаяся Роза стукнулась в доски. Она еще не решила продолжать злиться или уже смеяться.
— Девушкам такое и говорить неприлично, — пыхтя и хихикая ворчала она.
Роза, Марк и забор — это не твое! – Фира раскачивалась на штахетине.
По улице шли мальчишки. Двое. Они так увлеченно спорили о летательных машинах, что не заметили в вишневых ветках Фиру.
Когда тебе шестнадцать, то все ровесники — адиеты.
Именно так как говорит бабушка Броня — А-ди-е-ты! Она лучше знает. Броня вообще все знает. А Роза — лучшая подруга.
— Розка, дай камешек! Ну какой ?! Любой! Маленький. Да давай быстрее, они уже на углу!
Роза подтянулась и повисла на заборе грудью.
А Фира, глаз-алмаз, прищурилась и пульнула камнем. Точно под левую лопатку белобрысому упитанному знатоку летательных аппаратов.
— Прямо в сердце! — пискнула Роза
Белобрысый смешно ойкнул и присел. Потом обернулся.
— Ах ты ж…
Тощая жидовочка. Черные кудри, черные глаза. И ослепительно белая нога из-под серого домашнего платья. Подол в репьяхах, косынка сбилась на затылок.
Адиет, ты еще не понял, что попал… Точнее она попала. Прямо в сердце.
Роза трусливо разжала руки и рухнула в безопасную часть сада.
Фира так хохотала, что забыла — врага нельзя подпускать слишком близко. Белобрысый увалень оказался очень резвым и в два прыжка подлетел к забору.
Фира не успела перекинуть ногу, как он схватил ее за пыльную щиколотку.
Он потом не сможет спать, вспоминая как двумя пальцами обхватил эту тонкую нежную ножку в кольцо… а выше, чуть выше острой ободранной коленки из-под подола выглянула кружевная полоска батистовых панталон. Этого секундного ступора Фире хватило, чтобы рвануть ногу и рефлекторно двинуть увальню в нос. Обрывая подол и царапая лодыжки она свалилась на Розу.
— Я найду тебя!
— Себя не потеряй!
И КТО НА ТЕБЕ ЖЕНИТСЯ?!
Стыд-стыд-стыд. Когда это случилось впервые бабушка Броня надавала испачканными менструальной кровью панталонами по лицу.
Чтоб щеки горели! — торжественно объявила она и тихо добавила – от стыда. Ты больше не чистый ребенок, ты – девушка, а это – стыд твой, и удовольствие, и грязь, и … жизнь. И течь тебе каждый месяц, пока не забеременеешь! После щек Фира уже ничего не слушала, а вырвавшись, умчалась умываться. Год назад началось это наказание и мама регулярно с причитаниями начинает заводить разговоры о семье и браке. Стыд оказался не просто болезненным – каждый месяц Фира сваливалась со страшной мигренью на трое суток. И этот раз не был исключением. Глаза не открывались, тошнило. Спасали только круглосуточный сон и Бронин морс. Когда через три дня пошатываясь от слабости отощавшая Фира выйдет за ворота, то первым кого она увидит – будет тот самый белобрысый дурак. Он сидел прямо в траве, упершись спиной в соседский забор и читал книжку. На выездное заседание «общества любителей чтения» в таком скудном составе никак не потянет. Значит, злопамятный увалень точно ее поджидает. Драться? Мстить? Или? … Фира своим глазом-алмазом оценила расстояние до поворота. Никак не успеть. Слава Богу не заметил! Она влетела обратно. Проглотила вылетающее из горла сердце (вот он – бабкин стыд-стыд-стыд!) и отправила в бакалею младшего брата.
Йосик явно задерживался, а когда вернулся с маслом и хитрой рожей, то бочком пытался улизнуть в детскую, придерживая в кармане предательски грохочущее дорогое монпансье в жестяной коробочке.
Фира поинтересовалась, —
— а что там на улице?
Йосик, не скрывая удовольствия ответил, что погода отличная, и что Фире с ее головными болями на свежем воздухе самое место.
— Видел кого-то? – максимально равнодушно спросила она.
— Кого-то видел, — ответил младшенький, наслаждаясь внезапной властью над сестрой, — а что? Хочешь что-то спросить?
— Ничего! — отрежет Фира схватит Йосю за ухо и выдернет конфеты из кармана. – Это у тебя откуда? Кто дал? За что? шантажировать меня решил? Или подзаработать?
Йося картинно вопил, чтобы услышала мама и между визгами шепнул – а заплатишь столько же как он за информацию?
Фира крутанет ухо еще раз и выскочит в сад. Оттуда, с черешни можно отлично видеть улицу, оставаясь за ветками.
Вот Белобрысый отодвигает книжку и смотрит на их калитку, наклоняет голову и смотрит поверху забора, туда, где она сидела три дня назад. Точно за ней…. Одет дорого, только носить не умеет, все помятое, волосы висят пучками над ушами, морда, обгоревшая на солнце, обувь вся в пыли…
Опять смотрит…Здоровый какой! А плечи широченные и руки как грабли, вон книжка в ладони утонула. Не то что Розкин чахлый Марк… Жалко глаз не видно….
— Фиира! Тварь малолетняя! Фира! Фираааа!!!! Где эта лэя?! Ах ты никейва! Слезь с забора, позорище!!
Стыд-стыд-стыд!!!!! Никополь — это почти центр мира если смотреть на границы империи. Тут сокращается большим ржавым мускулом металлургическое сердце. Тут тахикардийно стучат паровозы. Дым, чад, деньги и мертвая тишина пригорода. А у них денег нет, а у Фиры, по твердому убеждению Брони, еще нет совести, и по большому счету жизни тоже нет — ей нельзя лазить по деревьям, и на медицинские курсы тоже нельзя… а теперь остается только сгореть со стыда не слезая с черешни.
Гнусный Йосик за маминой спиной согнулся в беззвучном хохоте….
Когда мама ругалась или радовалась не выходя из гостиной, ее слышали и в синагоге, и на христианском кладбище, и в фойе театра, не говоря уже о соседях. Белобрысый уронил книжку, вскочил и впился взглядом в Фиру. Он смотрел сквозь листья прямо на нее, и улыбался, закрывая своей огромной ладонью лоб от солнца.
— Ой, горе, кто эту лахудру возьмет замуж?! Ты же старшая, у тебя еще четыре сестры. Папа ночей не спит, мать по дому как белка в колесе, а ты не барышня, а черт в ступе! Ой вейзмир, шо мне делать с этим несчастьем!
Мама еще не знала, что ее старшая дочь не просто несчастье, а настоящее горе для семьи. И не одной.
