Гена-Копейка нашел их в мусорке. С тряпичной сумкой в руке, в неизменной кепке, в протертой и у кармана грубо заштопанной курточке он как всегда шел с работы и не мог не заглянуть в эти контейнеры у одинокой хрущевки. Вдруг там что-то ценное? Например, бутылка. Или две. Чего добру пропадать?
И хотя коллеги и соседи смеются над ним, Гена совсем не бедный. Ему за 60, он получает пенсию, еще подрабатывает в ремонтной мастерской. У него есть телевизор Funai, кожаная курточка отличная в шкафу, даже мобильный телефон дома есть. Чего над ним смеяться? Лучше бы над собой смеялись.
Только Зина — Царство ей Небесное — ругалась, мол, зачем позоришься и меня позоришь? Зачем по мусоркам лазишь и квартиру захламляешь? Приходилось сдерживаться — чего не сделаешь, лишь бы жена не кричала? Но Зины уже полгода как нет, и никто ему нервы не треплет. Поэтому отчего бы и не заглянуть в мусорный бак?
Там Гена и увидел старый дипломат из искусственной кожи. Которая, правда, безнадежно протерлась, но вдруг замки еще хорошие? Гена достал кейс, внимательно их рассмотрел и поклацал — работали исправно. Правда, сбоку шов разошелся. А оттуда выглянул кончик купюры. Гена нахмурил седые косматые брови и вытащил ее — это было 50 долларов. А внутри были еще.
Сердце сильно застучало, и Гена испугался. Не хватало еще инфаркт здесь получить. Он оглянулся — никто, вроде, его не видел. Дрожащими руками Гена попытался засунуть дипломат в сумку, но тот никак не помещался. Тогда Гена снял курточку, укутал ею кейс, прижал его к одной рукой к груди и быстро — в такт рвущемуся сердцу — зашагал прочь.
Он зашел за ближайшие гаражи и еще минут десять ждал — не выйдет ли кто из-за угла, не следовал ли кто за ним. Никто не следовал. Гена задышал спокойнее и пошел домой, все так же прижимая укутанный курточкой трофей.
Дома он аккуратно распорол шов и извлек доллары. Всего было полторы тысячи 42-мя купюрами от десятки до сотни разной степени мятости. Гена разложил их на ковре на пятачке пола, пока еще свободном от найденных книг, кассетных и бобинных магнитофонов, дисковых телефонов, кинескопов и прочих припавших пылью устройств. Разложил и завороженно смотрел. Он видел доллары, но так много — впервые.
Гена ликовал. Теперь он смеется над всеми, кто называл его Копейкой. Гена-Доллар, ха! Он собрал деньги в одну стопку, положил ее на стол и долго любовался трофеем. Затем сделал сладкий чай, открыл пачку печенья, купленного когда-то по акции, сел рядом и продолжал смотреть.
Сердце все еще сильно стучало, и Гена начал волноваться. Надо деньги спрятать, но куда? В тайник, что в дверной раме, где хранится восемь тысяч четыреста гривен? Нет, в одном месте все деньги держать нельзя — нужен другой тайник.
Никто не догадается искать деньги в бачке унитаза — Гена плотно упаковал деньги в кулек, опустил в воду и пошел смотреть новости. Но ничего не видел. Вдруг он деньги неплотно упаковал? Вдруг сейчас кулек протекает, и купюры одна за другой приходят в негодность? Гена пошел в туалет и вынул деньги из бачка — они были сухие. Куда их? Под холодильник? В паркет? В подоконник? Профессиональные воры наверняка знают, куда люди прячут деньги, на то они и профессионалы. Нужен оригинальный способ, о котором никто не догадается. Гена такого не знал.
Может, в магнитофон “Маяк”? Догадаются. В трубку телефона? Точно проверят! На что бы Гена ни смотрел — именно это в первую очередь привлекло бы воров. Он стоял растерянный посреди комнаты с пачкой долларов и только слышал, как по телевизору призывали быть осторожнее: появились новые схемы мошенничества.
Гена начал судорожно проверять все шухлядки, все полочки, все загашники. “Не то! И это не то! Здесь точно найдут, сволочи! И здесь найдут…”, — бормотал он, время от времени поглядывая на стол. Пачка долларов была на месте. Гена облегченно вздыхал и продолжал перебирать квартиру.
Было уже совсем поздно, когда уставший Гена засунул найденные деньги в подушку и лег спать. Но спал он плохо. То и дело он просыпался, нащупывал доллары и снова пробовал уснуть. Несколько раз Гена даже их пересчитывал — были все полторы тысячи.
Утром он встал сердитым — на воров, на себя, на того, кто эти доллары выбросил. Он долго не решался, как с ними сегодня поступить: оставить дома страшно. Взять с собой — еще страшнее. Гена поколебался, но рискнул засунуть пачку в морозилку и пошел на работу.
Там он, чиня пенсионерские ламповые телевизоры, все никак не мог сосредоточиться. Он хотел скорее домой.
— Пошли в коптерку — Грихан выставляет за поступление сына, — в конце рабочего дня сообщил лысоватый и грузный мастер по холодильникам Козлов.
— Не, мне домой, — покачал головой Гена.
— Ты заболел, что ли? Халява же! — удивился коллега.
Гена лишь еще раз покачал головой, натянул куртку, схватил тряпичную сумку и поспешил домой. Он не заглянул ни в одну мусорку, и даже под ноги не смотрел.
Доллары все до одного мерзли в холодильнике. Так дело не пойдет, думал Гена, пересчитывая купюры. Так он себя вконец изведет — нужно срочно ими грамотно распорядиться.
Этим вечером он снова то и дело смотрел на стопку денег, но уже озадаченно. Купить что-то? Но у него все есть. Положить на книжку — отложить на старость? А вдруг опять банк лопнет, как тогда? Гена пил чай — не такой сладкий и без печенья — и сильнее хмурил свои косматые седые брови. Тяжело кряхтя, он достал начатую когда-то бутылку казенки, наполнил рюмку и залпом выпил. Потом еще одну. Полегчало — Гена уже смотрел на деньги, улыбаясь. Нежно взял банкноты, пошел к телевизору и так уснул, рассыпав их перед собой.
Но спал он тревожно, и утром невыспавшийся, собрав, пересчитав и снова спрятав в морозилке деньги, поспешил на работу. И опять ему было не до ремонта, а по дороге домой он опять не выискивал выброшенные ценности.
На следующий день Гена взял с собой деньги и в обед, злой на всех и вся, отправился в банковское отделение. Но когда до него дошла очередь, то развернулся и пошел обратно в мастерскую. Коллеги допытывали, почему он такой хмурый, но Гена лишь кряхтел, а те придумывали новые над ним шутки.
— Гена в мусорке гривну нашел?
— Да какой там: доллар!
— Ага: сто долларов!
— Гена-Доллар, га-га-га…
Гена только косо смотрел в ответ, сжимал кулаки и от жгучей досады скрипел зубами. И время от времени прижимал руку к груди, где во внутреннем кармане курточки хранились доллары.
После работы он ходил по магазинам, и смотрел, что бы ему купить. Но все было то ненужное, то неоправданно дорогое. А в груди болело — то ли сердце, то ли спрятанные доллары. Тогда он купил только бутылку водки и полбуханки черного хлеба.
Дома Гена целый вечер пил водку, закусывал хлебом и опятами, маринованными еще Зиной, и мрачно смотрел на стопку денег, лежащую перед ним на столе. Так он и заснул, уткнувшись в грязную от уроненных грибов и хлебных крошек скатерть.
Ночью Гена проснулся, люто посмотрел на доллары, и начал рвать их. Он рвал доллары на мелкие куски, а мелкие куски рвал на кусочки помельче, а те — на еще более мелкие. Гена вымещал на них всю обиду, которую пережил за последние три дня, всю досаду, которую пережил за последние полгода и непонятную боль, которая сопровождала его, казалось, всю его жизнь. Успокоившись, он дошел до кровати и впервые за три дня крепко уснул.
Утром Гена рыдал над серо-зелеными конфетти, безуспешно пытаясь их собрать обратно в доллары. Но недолго — сердце заболело особенно сильно, и пришлось вызывать скорую. Врачи ему что-то вкололи и посоветовали никуда не ходить.
Но ближе к вечеру Гена отправился на кладбище. И там, у могилы жены разговаривал с ее портретом.
— Зачем ты меня оставила, Зин? Зачем, Зин? Мне без тебя совсем плохо. Я опять нашел деньги… И опять попал к врачам… Эх, Зин — зачем ты меня оставила?..
В одной руке Гена держал пока еще пустую тряпичную сумку, а другой смахивал с лица слезы.
