Тамара с детства была очарована волшебным миром театра. Не могла дождаться пока ее класс из горной кавказской деревеньки повезут в Махачкалу на спектакль. По окончанию школы она приехала в Москву и поступила в театральный на режиссерский факультет. Ее дипломный спектакль так понравился приезжему американскому режиссеру, что Тамара получила приглашение поставить спектакль в Оклахоме. По окончанию проекта возвращаться в Россию она не захотела и поехала наобум без денег покорять Нью-Йорк. На первой же русской тусовке познакомилась со мной и немедленно ко мне заехала.
Мне пришлось расстаться немедленно с одесситкой Ирой, с которой я уже встречался год, и где даже поговаривали о свадьбе. Ира была очень хорошей простой женщиной, преданной, но с ней можно было смеяться над одесскими анекдотами, а я хотел говорить о Станиславском, Арто, тонком юморе в рассказах раннего Чехова. Об этом можно было говорить только с Тамарой. Я всегда тянулся к умным женщинам. Через неделю или две с Тамарой начались серьезные проблемы. Я тогда работал водителем при хосписе и мой рабочий день был с 8 утра до 6 вечера. Это означало, что в 10-11 вечера надо было ложится спать. То есть в будние дни никаких тусовок. Это с режиссером не очень хорошо согласовывалось. Она не приехала из богемной Москвы, чтобы жить в Нью-Йорке с простым пахнущим бензином водителем и ложится спать в детское время. С таким же успехом она могла не выезжать из своей горной деревни. Тамара приехала за всемирной режиссерской славой. За огнями Бродвея. Ещё Москва изменила Тамару. От той застенчивой кавказской девочки не осталось и следа. Теперь она была богемой. То есть любила потусоваться, выпить и, так сказать, сексуальное либидо Москва освободила полностью. Но ей приходилось мириться с моим расписанием пока бродвейские миллионы долларов на нее не обрушились. Конечно мне тоже не хотелось работать, а хотелось тусоваться всеми ночами и спать до 3 дня, но откуда тогда будут браться деньги? Моя работа было то, чем я платил за квартиру, алкоголь и ее наряды. Это были те деньги, за которые мы по выходным ходили на эти бродвейские шоу. Я чувствовал, что я Тамару не тянул и со страхом думал о будущем. Кто я был? Сын мясника выросший в бандитском районе Киева и пишущий нелепые для русскоязычного уха верлибры?
Однажды к нам пришел вечером мой знакомый поэт Гольдбаум. Он тоже нигде не работал. Как-то выбил себе в Америке пенсию по психушке хотя еще и 35 не было. Короче он ночевал одну ночь у знакомых, набирал целую фляжку водки и потом три дня где-то шлялся, ночуя в ночлежках, православных церквях и синагогах. Когда кончалась водка он прибегал назад. Он мог неделями подбирать рифму к одной строчке. Я его крупно уважал за это. Короче мы прилично выпили и говорили об искусстве до 12 ночи. Иногда Гольдбаум думал, что я не замечаю, как он клал руку Тамаре на колено и она только смеялась. Потом я сказал:
«Поэт Гольдбаум! По домам! Мне завтра целый день водить машину. А то еще аварию сделаю и сам погибну и пассажиров до хосписа не довезу.»
Тамара явно хотела еще тусоваться и пьяным блядским взглядом посмотрела на Гольдбаума:
«Ну Саша!!! Ты иди спать, а мы еще с Гольдбаумом потусуемся.»
Поэт добавил:
«Да, да ты иди там, хорошо выспись. А мы тут еще с Тамарочкой о Достоевском не договорили.»
Они вместе расхохотались. Я посмотрел на них:
«Да, наверное, вы правы. Вы тут еще потусуйтесь. Спокойной ночи!»
Я повернулся в сторону спальни и вдруг резко развернулся, и ударил Гольдбаума в нос. Он упал со стула и пополз к двери. Я ему дал ногой еще: «Что о Достоевском не договорили еще?»
Он на карачках дополз до двери.
«Саня! Да ты с ума сошел! Так же и убить можно. Полиция!» — И выбежал за дверь. Я открыл дверь настежь и повернулся к Тамаре.
«А ну, бери все свои вещи и сматывайся отсюда, шлюха!»
Тамара испугалась и расплакалась:
» Любимый! Мы ничего не имели в виду. Я же только тебя люблю!»
Она, плачущая, подскочила ко мне и стала целовать в губы. Мы все ночь занимались сексом как кролики и первый раз без презервативов. Я такого секса еще никогда не имел. Тамара говорила, что я похож на ее отца. Утром я позвонил в хоспис и взял на день больничный и мы продолжили. Раковые больные, которых я должен был перевезти из депрессивной больницы в безнадежный хоспис, наверное, очень обрадовались однодневной отсрочке.
Часть вторая.
Неделя прошла нормально. Мы с Тамарой смотрели по вечерам спектакли по телевизору, ложились спать рано и трахались вовсю как кролики. Может, у меня еще может быть такая столичная московская девушка, с которой я буду чувствовать, что вырываюсь с этой жизни, умирающих больных, местечкового мертвого Бруклина, тяжелой физической работы с инвалидными колясками. Ну, конечно, не понятно, чего Тамара должна быть со мной, но все же. Через неделю или две Тамара уговорила меня навестить Алешу. У Алеши был богатый папа, который ему купил квартиру прямо на Бродвее. Алеше даже не надо было работать. Неоновые огни театров были видны прямо из окон его квартиры. Чуяло мое сердце, что к Алеше не надо было ехать, но если вы любите женщину и она от вас чего-то хочет, то она это получит.
Мы приехали к Алексею поздно вечером в субботу. Я запарковал мой рабочий «вен», мой «Раковый Корпус», мы купили водку и зашли в дом. Водка с хорошей закуской, с беседами об искусстве и литературе, у кого какой герой любимый в «Братьях Карамазовых», и бутылка ушла за двадцать минут.
Пора было идти за следующей. Ну понятно, что не женщина, ни хозяин дома не могут это делать. Я ушел за водкой. Рядом магазина не было, только бары. Я вернулся через полчаса и вижу сцену, как Алеша раком трахает Тамару. Даже забыли двери закрыть. Вне себя от гнева, я дал Алеше в морду. Он упал и схватил со стены ружье коллекционное, но работающее:
«Старик! Что тут такого? У меня неделю не было секса! Остынь! Уходи! Я ее люблю!»
Тамара схватила кухонный нож и закричала:
«Алеша! Как только я тебя увидела, так я поняла, что ты моя судьба. Спаси меня от этого монстра сумасшедшего!»
Я закричал:
«Тамара! Ты еще об этом пожалеешь. Ты думаешь, что я сумасшедший? Ты еще не знаешь этого алкаша Алешу! Он всех своих баб пиздит!»
Алёша возразил:
«Врешь! Не всех! Только сук подлых!»
Идти на ружье и нож ради этой бляди? Я развернулся и пошел к машине, к моему «Раковому Корпусу», чтобы ехать в мою Бруклинскую Сибирь. По дороге купил цветы и поехал к Ире извиняться. Одесские анекдоты победили Чехова и Станиславского. Через неделю Ира опять жила у меня, как будто и не было этого месячного перерыва. Через пару месяцев мы уже и забыли об этой истории и снова пошли разговоры о свадьбе. И вот как-то мы легли спать и начали целоваться. Только Ира на меня залезла, как позвонили в дверь. Я сказал Ире, что, наверное, ошиблись дверью и пошел проверить. Там стояла Тамара с чемоданом, огромным фингалом под глазом и рукой в гипсе:
«Алеша меня побил и выгнал. Я только из больницы и больше никого в Нью-Йорке не знаю. Можно у тебя переночевать?»
