Дверь ждала. На будильнике застыло время.
Изогнутая ручка чуть подалась под его ладонью. Синоптик обернулся на включенный компьютер. Подсказки ждать неоткуда. Дверь просто появилась из ничего. Ночью. Для себя Забродин уже все решил.
Он зажмурился, толкнул дверь – и окунулся в холодный дождь. И сразу вспомнил – тем утром тоже как следует ливануло…
— Работаем, невзирая на погоду! – постановил Ягминас. – Прохоров – первая тройка, Васенко – левый фланг, я поведу центр. Ориентир – вон те два клыка. Не спешить, держать дистанцию, как обычно. Анна, камеры готовы?
Фотоаппаратов у Анны Николаевой оказалось целых пять штук. Синоптик помогал тащить тяжелые ящики Каспаряна, расставлял вешки-прутики, а Анна непрерывно отбегала в сторону, влезала на пни и камни, чтобы «щелкнуть» картину сверху. Спустя три часа они собрались под каменными клыками. Здесь Дима запустил первый радиозонд, снял показания барометра. После привала все повторилось сначала, и так еще дважды, до самой темноты.
Его не оставляло гнетущее чувство беды.
Первой симметрию заметила глазастая Лиза. Хотя объект прятался за еловым древостоем и болотными буграми, затянутыми белым сфагнумом. Ребята закопошились, синоптик запустил свои приборы…и не поверил глазам. У ближнего валуна психрометр показывал влажность процентов на двадцать ниже, чем в сотне метров отсюда. Сила приземного ветра резко возросла, наверху все оставалось тихо. Давление неумолимо росло.
— У меня напряженность поля скакнула на три мегагерца! – Прохоров носился зигзагами в наушниках, делал пометки в блокноте.
— Пятрас, и компасы можно выкидывать! – доложил Васенко.
— Ребята, двукратный скачок фона!
Каспарян жал кнопочки на своих ящичках, измерял радиоактивность, брал пробы грунта.
— Что у тебя? – к синоптику пробрался взбудораженный профессор. – Можно примерно определить, откуда дует ветер?
— Сейчас, пружина еще не раскрутилась… — синоптик наблюдал нечто нереальное. Три поста, расставленные треугольником по краям огромной поляны, уверенно показывали, что ветер дует из центра.
А в центр пробраться оказалось нелегко. Щетина валежника, колючие мертвые пихты, бесконечные лужи с пузырями. Мужчины принялись за дело, валили деревья, сооружали просеку. Чем ближе они подбирались к загадочному месту, тем меньше синоптику хотелось туда идти.
Он боялся.
— Вижу шестнадцать упавших кромлехов во внешнем кольце, — негромко диктовала Лиза. – Заметен сглаженный бруствер, диаметр примерно сорок метров, с двумя разрывами… Разрывы ориентированы строго на восток и запад…
— Камыш, давай серию снимков с дерева, — приказал профессор. – Георгий, как у нас с часами, чисто? Можем идти дальше?
— Явная хроноаномалия, — доложил Каспарян. — Отставание от контрольных часов три секунды…
Нечисто, подумал синоптик. Совсем тут нечисто.
— Вероятно, существовал ров… — продолжала Лиза, — С востока имеются шесть пар базовых и две пары привратных камней… остатки перекладин мы можем заметить…
Зажужжала, и тут же смолкла камера. Камыш яростно чертыхнулся.
— Третий раз включаю, и снова клинит…
— И не будет работать, — успокоил профессор. – Парни, смотрите по сторонам, держаться вместе.
Синоптик не хотел смотреть по сторонам. Единственное, чего он желал всей душой – поскорее выбраться отсюда. Ветер подозрительно стих, но стало еще теплее.
— Птиц нет, — констатировала Анна. – Вы слышите? Ни птиц, ни насекомых. Комары пропали…
— Материал – серый песчаник… — диктовала Лиза. – Архитектоника оригинальная, кромлехи несли двойные балочные конструкции… Интересно наличие двух пяточных камней, а не одного…они как бы повернуты друг к другу, но угадать точное положение сейчас трудно…вторая ось прослеживается на северо-восток, скорее всего – в точку летнего солнцестояния…блин, товарищи, у меня диктофон-то не фурычит!
Синоптик сам не заметил, как очутился в центре.
То, что Лиза обозвала пяточными камнями, походило на две массивные овальные плиты, уложенные под наклоном, шлифованными поверхностями друг к другу. На этих гладких «сковородах», устеленных мхом, при желании угадывался контур человеческого тела. Пожалуй, это единственное, что походило на творение разума. Прочие булыжники ледник мог затащить сюда случайно.
Внезапно синоптик ощутил, как стучат зубы. Его зубы. И не от холода, а точно под кожей пропустили ток.
— Поганое местечко, да? – грузный Прохоров примостился на наклонном камне, ножом принялся ковырять мох. – Ого! Ты глянь, какая штука, здесь пройма… Эй, где там наш геолог?
— Извини… — синоптик с трудом сдержал рвоту. – Что-то мне совсем хреново…
И быстро заковылял в сторонку, стараясь не сбиться на бег. За кустами успокаивающе попискивал счетчик Гейгера.
Возможно, акклиматизация, успокаивал он себя. Психоз. Подумаешь, птицы улетели. На то они и птицы…
— Затвор сломался, — где-то поблизости грустно констатировал Камыш. – На «кэноне» затвор сломался, вы можете себе представить?
— И альфа-датчик зашкаливает…
Прохоров пропал незаметно.
Сначала никто не поверил, даже искали вяло. Думали, отбежал по нужде. Профессор не стал поднимать панику, собрал всех наружи, на краю недавно проложенной тропы.
— Больше никто не отходит в сторону! Вспоминаем, как шли. Кто видел его последним?
Рюкзак Прохорова нашли там, где синоптику стало плохо. С края одного из овальных мегалитов мох был срезан ножом. Проступала полированная, почти зеркальная поверхность.
— Что это?
— Вон его следы…
— Может, пошутить вздумал?
— Провалиться тут некуда, воды по щиколотку. Это не топь…
Синоптик присел. Ноги не держали, в ушах звенело.
Они разбили лагерь на южном склоне лощины. Разожгли три высоких костра, всю ночь поочередно поддерживали огонь. Наорались до хрипоты. Утром Пятрас приказал забросить на ель антенну, с трудом вышел на связь с летным отрядом. Затем поделили местность на квадраты, заострили тонкие колья, истыкали все бугры и прогалины. Настроение упало до нуля, работать никто не мог. Забродин в сотый раз повторял, как отбежал на минутку, хотя никто его ни в чем не обвинял.
Вертолет прилетел следующим утром, но сесть в лощине не смог, мешали сосны. Вместе с летчиками явился местный милицейский чин, раздраженный и заранее уверенный в неуспехе. Про мегалиты, дольмены и прочую дребедень он и слушать не захотел. Основная версия свелась к зыбучему болоту, дополнительная – к хищным зверям. Опрашивал всех по очереди, всем своим видом говоря – вот припрутся всякие, как же вы мне надоели, туристы хреновы, лучше бы вас разом медведи пожрали…
— Собирайте манатки, летим в город. Здесь я следствие вести не могу.
— Какое следствие? – простонал Ягминас. – Мы же никого не обвиняли. Нет же никакого преступления…
— Мы думали, вертолетчики привезут нам пару местных проводников и овчарку… — робко добавил доктор. – Мы бы оплатили
— Овчарку?! – милиционер выглянул под дождь. – Вы там сутки топтались, какая собака поможет? Да и нет у меня обученной, — милиционер захлопнул планшетку, но вместо того, чтобы разозлиться, заговорил тише. – Не впервой, понятно вам? Я пытался уговорить, четверых охотников навестил. Тайгу знают, с детства под кустом ночуют. Никто! – слышите? – никто сюда лететь не согласился! Гиблое место тут, гиблое…
— Я не чувствую, что он погиб, — это все, что произнес Ягминас на обратном пути.
Спустя неделю воздушных болтанок, тоскливых допросов и стука колес, синоптик стоял в родной питерской прихожей. Скинул рюкзак, сырые ботинки, на цыпочках прокрался в кухню. Часы показывали семь утра. Впереди себя Забродин нес пестрый полевой букет.
Юлька так любила, когда он будил ее цветами.
Синоптик посмотрел в зеркало. Ему глупо улыбалась измученная, бородатая рожа. И наплевать на диссертацию, украденные колеса, и жалкие остатки командировочных. Главное – что они снова вместе…
Он приоткрыл дверь в комнату. И выронил букет.
У него больше не было жены.
Продолжение следует…
