Глава шестая, в которой Морт Хилл – а позже и ваш покорный слуга – раздает роли
Проснувшись, я ощутил себя загнанным беспрерывными маршами и переходами першероном, которого не сегодня-завтра из артиллерийского обоза перебросят в продовольственный, причем самым бессовестным образом и под наименее гуманным предлогом. Голова гудела протяжным колокольным набатом, и могло показаться, что у оксфордского Грейт Тома появился достойный конкурент; от ломоты, сковавшей меня по рукам и ногам, деться было решительно некуда, и я грешным делом и вправду на мгновение пожалел, что я, увы, не наполеоновский першерон, а, следовательно, скорое избавление мне не грозит. Стояло раннее утро, однако вновь уснуть мне так и не удалось и, промаявшись два с лишним часа, искренне полагая, что порция горячего чая поможет сбить не отступавший озноб, я вознамерился спуститься вниз, тотчас обнаружив вышеупомянутые сообщения.
— Телеграмму доставили где-то около полудня, а ближе к четверти одиннадцатого, если мне не изменяет память, заезжал мистер Нетер.
Завернувшись в теплый халат, я грел ладони о кружку пряного грога, щедро сдобренного ароматным медом, мисс Трент, все это время лепетавшая без умолку, поглядывала на меня жалостливо, с участием, и потому я, извинившись, поспешил со своим снадобьем наверх. Наверное, остаться дома было бы наиболее разумным решением в сложившейся ситуации, но перспектива посвятить весь день безделью, претившему мне в любом состоянии, вновь и вновь возвращала к необходимости поступиться собственной гордостью, так или иначе. К счастью, едва завуалированная отцовская угроза произвела на меня куда более негативное впечатление, чем записка настырного любителя детективов, кроме того внутренний голос подсказывал мне, что уступив просьбе Нетера я нисколько не нарушу свой недавний обет. Узнать необходимый адрес оказалось проще простого – «беспримерная цепь осведомителей» когда это было необходимо, прекрасно работала и в обратном направлении. Погода мало чем отличалась от вчерашней – разве что лондонская казалась чуть ветреней – и я, не желая поддаваться слабостям, вполне довольный собою упрямо зашагал в направлении уединенной Шип-стрит. Грог и бодрая прогулка сделали свое дело – отыскав, наконец, нужный дом, я снова был в строю.
Вместо электрического звонка выкрашенную в красный входную дверь украшал потемневший от времени старинный молоточек, да и само здание, словно спрятавшееся в лабиринте тесных, ничем не примечательных переулков от шума раскинувшихся буквально в двух шагах оживленных бульваров и служебных проездов, казалось почти что необитаемым. Впрочем, свойственный подобным местам дух заброшенности и упадка был в данном случае вытеснен атмосферой молчаливого, отчасти благородного превосходства.
Минуты две-три пришлось мне – сначала деликатно, а потом все более нетерпеливо – барабанить бронзовым кнокером, изображавшим как мне показалось некое подобие античной химеры или, возможно, херувима, каковым его представлял безвестный кузнец.
— Входите, — услышал я первым делом, стоило двери слегка приоткрыться, — этот ваш доморощенный следователь даст фору любому ослу на ферме по части упрямства!
В передней меня, как ни странно, встречал негодующий сержант Мередит, на этот раз в форме. Внутри было довольно мрачновато, и строгая обстановка лишь подчеркивала свойственную жильцам чопорность. Большая доля пространства была отведена под гардероб и широкую, оборудованную удобным откидным сидением тумбу для обуви, в остальном же комната являла собой абсолютно заурядный образец британской прихожей.
— Сначала он требует моего безотлагательного присутствия, потом говорит, что без вас он начать не может, а под конец вообще переводит меня в ранг мажордома! Что это, если не оскорбление должностного лица при исполнении? Ей Богу, если этот выскочка вновь надумает выкинуть нечто в этом роде, я уж, не обессудьте, предоставлю ему возможность познакомиться с системой судопроизводства поближе!
— Будет вам, — попытался я урезонить задетого за живое полисмена, — скажите-ка лучше, удалось ли вам выяснить что-либо ещё?
— Сами-то как думаете? — буркнул мой собеседник, — Однако, боюсь, вам, как и мистеру Нетеру, все это придется не по душе. Ваш подозреваемый – джентльмен во всех смыслах этого слова, что независимо друг от друга подтверждают его многочисленные знакомые. Ни в чем предосудительном замечен не был. О сэре Юджине всегда отзывался почтительно, почти благоговейно. Если верить показаниям, а свидетелями той сцены были многие уважаемые люди, однажды он даже крепко повздорил с совсем юным коллегой по цеху, пытаясь доказать, что именно его отец – наиболее значительный писатель нашего времени. В жанре детектива, разумеется.
— Далее, — миновав пару лестничных пролетов, мы как раз входили в квартиру, где нас дожидался мой компаньон. Гостиная – служившая, по всей видимости, кроме прочего, как кабинетом, так и спальней – была сплошь завалена книгами. Они лежали повсюду: на узких подоконниках вместо горшков с геранью, каминной полке, прикроватном трюмо, не говоря уже про стол, кресло и несколько стульев, два из которых не иначе были в спешке расчищены буквально перед приходом гостей. Кругом были разбросаны исписанные знакомым, ни на что не похожим почерком Нетера листы. Некоторые были сплошь покрыты крупной, прыгающей вверх-вниз округлой вязью, другие же содержали буквально пару слов, разобрать которые вряд ли было под силу всему цвету Оксфорда; назвать творившееся в комнате творческим беспорядком у меня не повернулся бы язык.
Сам хозяин, поглощенный чтением небольшой, откровенно дешево оформленной книжицы, сидел в кресле, подобрав под себя правую ногу, и как будто не замечал нашего с сержантом вторжения.
— Так вот, — продолжил Мередит, не обращая внимания на окружающий разгром, — единственным мотивом преступления могла быть его сестра-близнец. Мисс Хакерби как оказалось уже много лет обручена с довольно обеспеченным, я бы даже сказал богатым американским промышленником, с которым они знакомы, как говорится, со школьной скамьи. Бросить сэра Юджина она, разумеется, не могла, о повторной женитьбе тот и не помышлял, но представить, что Мортимер Хакерби пошел на преступление только ради освобождения сестры, прекрасно зная, что смерть отца разобьет ей сердце… Увольте…
— Выходит, это и впрямь самоубийство? – в моем голосе прозвучала едва уловимая нотка разочарования. Полицейский безучастно повел плечами, но так ничего и не ответил. По комнате прокатилась волна молчаливого нетерпения. Ко мне вернулась отступившая было под натиском согревающего грога головная боль, и я принялся массировать виски.
— Драммонд, — резко вскинулся мой компаньон, — вам знакома эта книга?
Я понятия не имел, о чем идет речь, поэтому лишь слегка кивнул, предлагая Нетеру продолжить. Сержант стоял у двери, пристально наблюдая за происходящим.
— Это «Лишний пенни» Морта Хилла, так сказать его писательский дебют. Правда, не слишком удачный, будем называть все своими именами. Но, давайте по порядку. – Молодой человек вернулся к своему любимому амплуа и, сложив руки на потертых перилах старого кресла, продолжил. — После нашего с вами телефонного разговора, мне оставалось лишь прыгнуть в колымагу, что под парами дожидалась меня на лужайке у дома. Кстати, должен заметить, вы довольно быстро отыскали Хакерби.
Я раздраженно махнул рукой и Нетер, хмыкнув, перешел к интересующей нас теме.
— До самых «Тисов» около часа, а возможно и больше мы тряслись по сельским дорогам. Наша уловка с забытыми очками сработала безотказно, хоть мисс Аделаида, похоже, и раскусила, что это был всего-навсего предлог. Впрочем, мне действительно хотелось лично обсудить публикацию последнего труда сэра Юджина. Как бы там ни было, в кабинет со дня похорон ни домашние, ни прислуга не поднимались, а потому, пусть и ненадолго, но содержимое камина оказалось всецело в моем распоряжении.
На миг мне почудилось, что я слышу собственное сердцебиение, мы оба – и я, и Мередит – напряженно слушали буквально затаив дыхание.
— Искать долго не пришлось. Обгоревший кругляшек словно дожидался меня среди золы! Уже тогда это выглядело довольно странно. Да что говорить, вот он, полюбуйтесь!
Нетер раскрыл ладонь, грязную от сажи и с потрескавшимися, почти коричневыми как у курильщика кончиками пальцев, коротко протянул мне свою необычную находку.
— Если не возражаете, — аккуратно поддев ногтем улику, и медленно поднеся ее к свету, проговорил бывший инспектор, обнаружив, что я не спешу ознакомиться с оной. Тут же выудив из кармана белый платок, удивленный Мередит принялся оттирать гарь.
— Но… — непонимающе нахмурившись, воззрился на моего компаньона сержант, после чего обернулся ко мне, — Драммонд, это не донце. Глядите!
Я бережно со всех сторон осмотрел уже наполовину отчищенную вещицу; вне всяческих сомнений, это был изрядно отполированный, наверное, сотнями рук, оплывший по краям от жара, словно свеча, довольно старый, но очевидно все еще представляющий определенную ценность шестипенсовик.
— Почерневшая монета из камина жертвы, — едва слышно пробормотал сбитый с толку полисмен, — надеюсь, у вас есть доказательства получше?
— Позвольте заметить, — Нетер был спокоен, но непривычно серьезен и даже, как мне показалось, встревожен, — не просто монета, а именно шестипенсовик.
— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался я.
Молодой человек наклонился и постучал по давешней книжице, что покоилась теперь на коренастом журнальном столике. Издание было действительно достаточно скудное, и не шло ни в какое сравнение со свежим романом Хилла, экземпляр которого находился с недавних пор в распоряжении привыкшей все больше к сентиментальным повестям мисс Трент.
— Это сборник рассказов. Ничего особенного. Даже маэстро детектива должны с чего-то начинать, а тут уж одним повезет сразу явить на свет шедевр, другие – как наш рубаха-парень – оставляют шедевры на потом.
Несмотря на непривычную резкость, проступившую внезапно в интонации моего компаньона, он испытывал скорее некую смесь читательского трепета и восхищения, свойственного его переменчивой натуре. – Дело в том, что один из этих рассказов, а если быть точным, то заглавный, повествует о череде жестоких взаимосвязанных убийств, это довольно распространенный прием, когда оборвать ее удается лишь благодаря ошибке преступника. В данном случае сюжет не только точь-в-точь следует канону, но и на редкость предсказуем, и злоумышленника выдает – что бы вы думали? – его талисман. А именно, внимание, — требовать внимания от меня и Мередита было явно лишним, однако Нетер не удержался от очередного сценического жеста, — счастливый шестипенсовик!
— Постойте, уважаемый, — полицейский, прищурившись, недоверчиво сверлил взглядом потупившуюся после секундного триумфа жертву, — по-вашему, Хакерби подбросил монету в камин? Это переходит все границы! Я прав, Драммонд?
Что-то необъяснимо притягательное и будоражащее было в слепой, фанатичной уверенности Нетера и более всего на то момент мне хотелось выслушать его доводы, потому я лишь разочарованно выдохнул, — Выходит, улик у нас нет?..
— Вот именно! – воскликнул мой компаньон, — почерневший шестипенсовик в камине никак не может служить уликой! Любой суд высмеял бы мою гипотезу! Однако именно его присутствие подтверждает мою правоту!
— Но к чему такие сложности? Почему просто не бросить донце, если оно вообще было, в Темзу? – я, кажется, начал понимать, куда клонит Нетер.
— Вот именно! – поддержал меня Мередит, — Как говорится, концы в воду.
— Разумеется, — спустя мгновение уже куда более спокойным тоном ответил «доморощенный следователь», — разумеется, так поступил бы ученый или полицейский, но вы забыли, что речь идет о писателе. Задумывались ли вы, зачем некоторые авторы прячут в тексте всяческие анаграммы и ребусы, а художник изображает на полотне какой-нибудь совершенно не примечательный и даже неуместный с точки зрения зрителя объект? Это ведь своего рода подпись, понимаете? Это шифрованное послание, адресованное далеко не каждому, как улыбка Джоконды или древне-арамейские манускрипты. Любое – или почти любое – творение изобилует загадками и намеками, и далеко не всё мы способны верно истолковать.
— То есть, — прервал я рассуждения Нетера, — вы считаете, что для Хакерби убийство отца – это произведение искусства?
Молодой человек замялся, но решил не уходить от ответа. — Лишь отчасти. Разумеется, была некая причина, которая подтолкнула его к подобному шагу. И вряд ли мы когда-либо узнаем, в чем она заключалась. Надеюсь, теперь вы осознали, насколько символичен этот шестипенсовик? Это новый виток творчества Морта Хилла, а чертов шестипенсовик – точка отсчета…
— А ведь он говорил, что придумать идеальное преступление – проще простого.
— Вы правы, Драммонд, мы блестяще справились с ролью зрителей.
— И, заодно, свидетелей, — усмехнулся полицейский. – Если отбросить версию, по которой монета попала в камин совершенно случайным образом, то ваша версия уже не выглядит настолько безумной.
— Удивительный расчет, — размышлял я, — редкий шанс совершить задуманное, пара гостей, готовых подтвердить и без того очевидные обстоятельства инцидента, и, наконец, прошу меня простить, своевременное отстранение единственного толкового сыщика.
Мередит нервно подернулся, но не произнес ни слова.
— Последний пункт я бы приписал, скорее, поистине дьявольскому везению! Хакерби прекрасно знал, не мог не знать, что этот кругляшек – единственно слабое место его плана. То-то он посмеялся, не обнаружив в камине шестипенсовик…
— Да, — глубоко вздохнув, я встал и, подойдя к окну, гневно взъерошил волосы, — в Савойе он и вправду был весел и непринужден. По крайней мере, пока не исчез.
— То есть, как исчез? – в один голос, замерев, воскликнули Нетер и Мередит.
Настал мой черед сообщить подробности поездки в Лондон. Много времени это не заняло, хоть мне и пришлось, опустив ту часть рассказа, что касалась посещения конторы мистера Нетера и прогулки, практически слово в слово воссоздать нашу с Хакерби беседу.
— Боюсь, шпион из меня никудышный, — подытожил я пессимистически, колокола в голове педантично отбивали девять вечера, отчего меня слегка подташнивало.
— Крайне нелогичный поступок, — мой компаньон покачивался в кресле, вновь потеряв контроль над собственными руками, которыми он словно дирижировал оркестром своих же мыслей, — К чему такая спешка? Зачем это нелепое, даже глупое бегство? Ну не для того же, чтобы застать меня копошащимся в камине, правда? Нет, здесь что-то другое.
— Простите, — хищно обернулся ко мне сержант, — та бумажка с адресом у вас собой?
— Минуту. Если не ошибаюсь, она должна быть где-то в моей записной книжке. — Не то, чтобы я заранее представлял, какую роль сыграет этот листок в дальнейших событиях, однако и избавляться даже от столь незначительного документа счел неверным.
— Пожалуйста, — спокойно протянул я бесполезную записку. Полицейский взглядом профессиональной ищейки впился в мой испещренный заметками блокнот, и уже взяв памятку в руки, снова стал похожим на самого себя.
— Парис Гарден, — пробормотал он, — если не ошибаюсь, это в паре кварталов от Блэкфрайарс. В общем, ничего хоть сколько-то подозрительного. Вот, взгляните, — Мередит передал злосчастную бумажку Нетеру. Молодой человек критически и отчасти безучастно осмотрел несостоявшуюся улику, после чего, внезапно переменившись в лице, стремительно выхватил оную из рук ошеломленного подобной метаморфозой гостя.
— Проклятье. Самодовольный олух, — вскочив, сдавленно прохрипел побелевший, как тогда в поезде, Нетер, — а ведь она так и лежала на столе! Теперь-то этот мерзавец точно доберется до нее раньше нас, если уже не добрался!
Как был, в легких домашних туфлях, мой буквально только что собранный и задумчивый компаньон бросился к двери, задев на ходу журнальный столик, отскочивший при этом в сторону и растерявший часть покоившихся на нем книг.
— Ждите меня здесь, мне нужно отправить телеграмму в «Тисы»!
— О чём вы? – громко крикнул я вдогонку, уже не особо рассчитывая узнать ответ на свой вопрос, однако за миг до того, как внизу хлопнула входная дверь, с лестницы донеслось: «Рукопись, Драммонд, рукопись!»
Распахнув неплотно зашторенные, скорее всего, еще с ночи гардины, внизу я увидел нескладную фигуру моего торопливо переваливавшегося в направлении Хай-стрит компаньона. Когда он скрылся за углом, я развернулся к погрузившемуся в изучение странной записки нахмурившемуся сержанту. Гостиная представляла собой настоящий Аустерлиц, или, если угодно, Ватерлоо, но в скромных масштабах библиотеки или архива. Возвратив вышеупомянутый столик на законное место, и водрузив на него разбросанные книги, на глаза мне попалась заваленная бумагами простенькая стеклянная ваза, на которой наверняка уже не первый день лежали несколько румяных яблок.
— Знаете, — тяжело вздохнув, Мередит устало осел в освободившееся хозяйское кресло, — я уже начинаю жалеть, что ввязался во все это.
— Понимаю, — кивнул я, нетерпеливо поглядывая в окно — по переулку как раз, вкрадчиво шурша пневматическими шинами о брусчатку, катило заплутавшее авто.
— Боюсь, мое любопытство будет стоить мне карьеры.
— Кто знает, — возразил я, прохаживаясь по комнате, в которой на удивление не обнаружил ни одних, даже самых простецких, часов, видимо Нетер вообще не имел привычки следить за временем, — может статься, именно оно в итоге и приведет вас к успеху. Не стоит заранее выбрасывать белый флаг.
— Знаете, Драммонд, — начал было полицейский, когда с лестницы до нас донесся глухой, но довольно отчетливый стук знакомого мне уже дверного молоточка.
— Не обессудьте, — покачав головой, пробормотал мой собеседник, — но я не нанимался в этот проходной двор привратником.
Выглянув меж белых узорных занавесок, буквально под выступом эркера я увидел лишь черную широкополую шляпку; на противоположной стороне переулка отблескивал хромом давешний «Остин», доставивший, как оказалось, неожиданную посетительницу. Насколько мне было известно, кроме Нетера, занимавшего целиком второй этаж – состоявший к слову из настоящей гостиной и ванной комнаты – в доме также проживала и миссис Рой, предоставившая в распоряжение моего компаньона опустевшую вместе с тысячами других спален по всей стране, спальню сына, а потому я, поправив сбившийся в сторону от произведенной ранее небольшой уборки галстук, поспешил вниз.
— Мистер Драммонд? – на самом краю узкого тротуара в строгом, почти траурном, но все же более чем красивом платье и меховой накидке стояла удивленная мисс Аделаида. Она выглядела куда бледнее, нежели в день нашего знакомства, на висках ее, мне показалось, сверкнула пара тончайших серебряных нитей, но она была по-прежнему сказочно очаровательна.
— Мисс Хакерби, — вежливо поклонился я девушке, — в прошлый раз мне не удалось попрощаться с вами лично. Примите мои соболезнования.
— Спасибо, спасибо, мистер Драммонд. Ваши слова много значат для меня.
— Чем могу быть полезен? – осведомился я, поглядывая на изящные, затянутые в черные атласные перчатки, подрагивающие руки гостьи.
— Я хотела проститься, — певучий голос ее был готов вот-вот сорваться, — сегодня из Ливерпуля я пароходом отплываю в Штаты.
— Но Нетер, то есть мистер Нетер, — сбивчиво проговорил я, — только что отлучился, чтобы отправить вам какую-то телеграмму…
Девушка прикрыла кончиками пальцев бескровные губы, сдерживая слезы. — Мне не хватило смелости сказать это вчера.
— Мисс, — дверца стоявшего в нескольких шагах от нас авто слегка приоткрылась и сухопарый водитель с чуть уловимым американским акцентом недовольно забормотал, — как бы ни припоздать, мисс. Мы и так задержались, заезжая в Оксфорд. Будет странно, если мы прибудем позже вашего багажа.
— Еще минуту, — извиняясь, кивнула девушка, и дверца вновь захлопнулась. Мисс Аделаида походила на натянутую струну, ее слова тревожно звенели, она требовательно заглянула мне в глаза.
— Кроме того я надеялась попросить прощения у мистера Нетера. Дело в том, что я сожгла ее. Отцовскую рукопись. Мне следовало бы все их сжечь, чтобы мир и вовсе не знал ни Юджина Хакерби, ни Морта Хилла! Передайте вашему другу, что мне очень жаль. Вы ведь передадите? Вижу, что передадите. Прощайте, мистер Драммонд…
Я, похоже, потерял дар речи и словно в синематографе наблюдал, как эта по-королевски грациозная, однако в глубине души несчастная и невозможно одинокая женщина садится в хищно зарычавший «Остин», как, резко тронувшись, авто исчезает за поворотом, как на серую, бугристую мостовую тяжелыми клубами опускается пыль.
Очнулся я лишь спустя несколько минут, когда знакомый голос окликнул меня с другого конца переулка. Это был запыхавшийся от бега Нетер. — Что здесь произошло? – коротко спросил он, поравнявшись со мной.
— Она сожгла ее, — как сквозь сон услышал я самого себя, и более уверенным тоном повторил, — мисс Аделаида, она сожгла рукопись!
На следующие несколько дней я позволил себе захворать; не то чтоб самочувствие моё действительно было очень уж скверным, но не идти же в библиотеку штудировать Ромилли Аллена, когда голова напрочь забита посторонними предметами, неимоверно далекими от науки? Догадка моего компаньона блестяще подтвердилась. Общеизвестно, что за крайне редкими исключениями у каждого из нас одна рука является ведущей, а другая, по сути, вспомогательной, однако, как оказалось, далеко не всегда человек – даже столь проницательный, как Нетер или Хакерби – способен сделать из подобного факта верные выводы. Удивительно, но практически любое неосознанное действие невольно сообщает, какая рука являлась главенствующей, так в разорванном левшой листе бумаги правая часть всегда будет накладываться на левую, а у правши – всегда наоборот. И хотя обследовать направление разрыва на рукописи сэра Юджина уже не представлялось возможным, я склонен был придерживаться точки зрения, что этот завершающий штрих нанес именно правша Морт Хилл. Было невыносимо тяжко осознавать, что все наши усилия оказались напрасны, а расследование обернулось полным фиаско. Мередит все больше сомневался в нашей версии, да и мне начинало казаться, что я стал жертвой кошмарного заблуждения. Более всего происходящее походило на средневековую пытку колодцем, когда жертва, доведенная до отчаяния непрерывным блужданием в плотной, беспросветной темени, сама бросается в разверзшуюся под ее ногами бездну забытья. Впрочем, хвала проведению, это был далеко не последний в нашей истории поворот барабана судьбы.
Погода, так и застрявшая всеми четырьмя колесами в подозрительно затянувшемся межсезонье, лишь усугубляла терзавшее меня с недавнего времени на редкость досадное ощущение полнейшей неопределенности. Вновь и вновь я порывался придумать себе какое-никакое занятие, но раз за разом ограничивался пассивным созерцанием уходящих навсегда бесценных минут. Я был сам себе противен, однако никак не мог скинуть с себя проклятое, липкое, словно паутина оцепенение.
Это произошло в наиболее тягостные и утомительные послеобеденные часы: растопленный с самого утра камин давно умолк, остывший в кружке чай подернулся тонкой, маслянистой пленкой, а будущий профессор Драммонд разбирал стопки изорванных вдоль и поперек газет. Сначала улицу огласил яростный собачий лай, спустя мгновение – внизу гулко хлопнула входная дверь, и со стороны лестницы послышался чей-то тяжелый, усиливающийся топот; все внутри сжалось в тугую пружину.
— Хвала небесам – вы дома! – крикнул с порога ворвавшийся без стука Нетер.
— Оно было в моем кармане! Я пытался читать, а потом решил подышать свежим воздухом, а оно уже было там!
Довольно трудно было что-либо уяснить из этой сумятицы, однако я, уже отчасти привыкший к сумбурной манере моего напарника, практически тотчас нашелся.
— Покажите, что это, — твердо потребовал я и молодой человек, придя в себя, протянул мне аккуратный продолговатый конверт, на котором мне не удалось обнаружить ни надписей, ни штемпеля почтового управления, ни марок, абсолютно ничего. Буквально все говорило в пользу того, что послание действительно подбросили. С осторожностью вынув содержимое оного, я прежде изучил само письмо; отрывистый, угловатый почерк, практически прямой, с небольшим уклоном влево был мне не знаком. Вернувшись за стол, я аккуратно разгладил лист и принялся за чтение.
«Любезнейший мистер Нетер,
Пишу в ответ на вашу телеграмму, столь приятно меня удивившую и даже приведшую в некоторое смятение. Сознаюсь, я уже и не чаял повстречать достойного читателя. Мне, право, даже искренне жаль, что у вас нет никаких улик! Какой был бы эффект, сколько пересудов! Громкий процесс, вы в роли главного свидетеля обвинения, знаменитость на скамье подсудимых. Впрочем, нет, это было бы уже излишне прозаично.
Знали бы вы, какую досаду я испытал, узнав, что Аделаида сожгла отцовскую рукопись. После всего, что я сделал для него! Видите ли, ничто так превозносит книгу в глазах и читателей, и критиков, как внезапная и, по возможности, загадочная кончина автора. Так уж повелось в нашем деле. Искусство без смерти – мертворожденное дитя. Мы творим в надежде избежать забвения, и лишь неизбежность этого забвения позволяет нам его отсрочить. Уверен, вы понимаете, о чем я. Отец жаждал вернуться на Олимп, а я всего-навсего запряг колесницу. Хотелось бы верить, что однажды кто-то сделает то же для меня. Скажу по секрету, у меня уже есть подходящая кандидатура. Однако не будем забегать вперед.
Несомненно, вы более чем достойный читатель. Вряд ли кому-то другому удалось бы не только досконально разобраться в сюжете, но и найти его ахиллесову пяту, пусть и не без крошечной подсказки. Читатели едва не посрамили автора. Ну и поделом! Это послужит мне хорошим уроком, и, надеюсь, грядущие мои произведения окажутся куда безупречней. Досадно, что по вашей вине был испорчен подлинно блестящий финал, однако чего не простишь столь пылкому почитателю, не так ли? Обещаю, впредь я вас не разочарую!
Не спешите удивляться подобным откровениям, ничего сверхъестественного в них нет, в чем вы сами можете легко убедиться. Для этого взгляните хоть раз в глаза вашего друга – да-да, именно друга, поверьте, я куда лучше вашего разбираюсь в людях – мистера Драммонда.
Знали бы вы, как это замечательно, примерить на себя роль антагониста! Я рад, что все сложилось по законам жанра. Тем более что мы оба предпочитаем его всем прочим.
Искренне ваш, М.»
Я быстро и тяжело дышал от накатившего волнения, ладони невольно сжались в кулаки, лицо мое исказилось в отвратительной гримасе.
— Это не человек, а чудовище, — гневно выпалил я, по-звериному заскрежетав зубами, — мерзкое чудовище!
Нетер, застывший на месте, пока я читал, походил на бледное, мраморное изваяние. Глядя на меня, он смотрел скорее в никуда, отрешенно и безучастно, мой компаньон уже нисколько не походил на растрепанного молодого человека из библиотеки, казалось бы только вчера сидевшего напротив в «Лисе и терновнике», и я понял, что он куда старше, чем мне казалось ранее.
— Необходимо сообщить Мередиту, — это была единственная, как мне казалось здравая на данный момент мысль.
— Ради чего? – пожал плечами Нетер, — Хакерби прав, ничего из этого не выйдет. Доказать его виновность мы не сможем, а любая шумиха сыграет ему на руку. Он действительно всё предусмотрел.
— Но письмо! – вскинулся я.
— Увы, Драммонд, вся моя теория построена на более или менее удачных предположениях. А, кроме того, — на несколько мгновений вокруг воцарилось гнетущее безмолвие, — ответьте, скажи этот негодяй, что автор письма – я, как бы вы поступили?
— Но это не ваш почерк!
— Но и не Морта Хилла, — не задумываясь, парировал мой напарник, — хотя написавший это, — и с отвращением ткнул в оставшееся лежать на столешнице послание, — единственный на данный момент способ призвать убийцу к ответу. Хотелось бы ошибаться, но, думается, эту руку мы еще увидим. Впрочем, в свете последних событий…
— Даже слышать не желаю, – воскликнул я, оскорбленный подобным обращением, — Драммонды никогда не пасовали перед лицом врага и я не нарушу эту устоявшуюся веками традицию! Во всяком случае, снова.
— Раз ключевые роли уже назначены, — собственный голос показался мне далеким и даже отчасти незнакомым, на тот момент я еще не догадывался, насколько близок я окажусь к истине, — мне ничего не остается, как быть вашим коллегой и спутником, а если повезет, то и хронографом.
Глава седьмая, вполне успешно заменяющая послесловие
— Никогда бы не представил себя литературным героем, — мы с Нетером неспешно прогуливались по набережной Черуэлл, благо погода тому содействовала. Стояли последние числа мая, пора ливней и гроз осталась позади, и очередной профессор Драммонд с чистой совестью, не рискуя вызвать праведный гнев своего батюшки, был волен распоряжаться своим временем по собственному же усмотрению. – А вам, мой друг, знаете ли, скромность не к лицу, и если однажды ваши записи будут опубликованы, уверен, многих их оценят по достоинству. Наш любезный сержант оказался прав, случай и впрямь был уникальный. Представляете, один детектив предоставил преступнику алиби, а второй оказался единственным свидетелем, пускай и безмолвным.
Сам я был довольно невысокого мнения о своих записках, которые мой компаньон по неизвестной мне причине окрестил «антидетективом», что впрочем, не мешало мне пополнять блокнот всё новыми заметками. Как ни странно, слухи о таинственных обстоятельствах смерти сэра Юджина поползли сами собою; была ли тому причиной неуемная фантазия бульварной прессы или источником оказался кто-то причастный к расследованию, не берусь судить, но факт остается фактом – Морт Хилл из рядовой знаменитости превратился в едва ли не звезду мирового масштаба, появлявшуюся на страницах газет, пожалуй, чаще премьер-министра.
С Нетером мы теперь частенько встречались за шахматной доской. Не сказать, чтоб освоение этой игры шло успешно, но, во всяком случае, куда успешнее совершенно безнадежного виста. После небольшого моциона до ленча мы рассчитывали разыграть партию-вторую, а потому ближе к полудню заглянули на Шип-стрит, где, как оказалось, нас уже встречала миссис Рой, несгибаемая и чопорная смотрительница библиотеки и по совместительству квартирная хозяйка моего друга.
— Профессор, — сухо ответила пожилая леди на мое приветствие, — мистер Нэйт, буквально четверть часа назад наш почтмейстер, мистер Одли принес посылку на ваше имя. Я взяла на себя смелость распорядиться, чтобы ее оставили на письменном столе.
Недоуменно переглянувшись, мы без промедления поднялись наверх, где и вправду обнаружили туго перетянутый тонкой бечевой пакет; на плотной оберточной бумаге в графе адресант значилось имя некоей миссис А.Вествуд, Нью-Йорк.
— Мистеру Натаниэлю Нетеру, Шип-стрит, 14, Оксфорд, заказное, — пробормотал я задумчиво, поглядывая на моего непривычно хмурого компаньона, — как думаете, что это?
— Сейчас и узнаем, — выдохнул молодой человек, резким движением надорвав пергамент. Избавившись при помощи перочинного ножа от защищавшего содержимое шпагата, мы бережно развернули упаковку, внутри которой оказалась аккуратная стопка исписанных женственным, с изящными завитушками почерком листов. На титульной странице сначала крупными, старомодными, а чуть ниже – более мелкими буквами было выведено следующее.
