БЕССОННИЦА.
Всю его долгую жизнь Пацана мучили проблемы сна. В началах жизни Пацан обладал мощным сном. Бабушка Фаня начинала его будить задолго до необходимости просыпания. Бывало, что он просыпался только после умывания. И то, только после того, как бабушка Фаня встряхивала его за узкие плечи и говорила:
— Вставай, внучек, а то проспишь Царствие Небесное.
И тогда Пацан просыпался окончательно. Он не знал, что такое Царствие Небесное, но чувствовал, что просыпать его нельзя. Ну, никак нельзя!
По мере взросления отношения Пацана со сном кардинально поменялись. Сон всё позже приходил к нему по вечерам и всё раньше покидал его по утрам. Иногда он засыпал только под утро, а иногда встречал рассветы задолго до их появления.
Его пользовали врачи разных направленностей: от участкового до Главного сомнолога России и Москвы. Последний гордился Пацаном, потому что Пацан стойко противостоял всем снадобьям! От безрецептурных до отпускаемых в редких аптеках по номерных рецептам.
И Пацан привык к такому состоянию души и тела. Потому что он знал, что в таком состоянии он уж точно не проспит Царствие Небесное. Теперь он более-менее представлял, что это такое, и тихо готовился к нему.
Но вот недавно Пацан по какой-то общественной надобности очутился в компании юных детей лет 16-17. А главной у них женщина лет 40. С хорошим взглядом. А всем остальным женщина в течение 2-ух часов общения радовала взгляд Пацана. Больше всего — короткой причёской осеннего цвета. И Пацан с этой радостью вернулся домой. И впервые за многие десятилетия уснул достаточно быстро. С колёсами по номерным рецептам, конечно, но быстрее, чем обычно. А проснулся, как обычно, до рассвета. Но, учитывая поздние зимние рассветы, проспал около 7 часов. Проснулся и открыл глаза. Перед кроватью Пацана стояла вчерашняя женщина с хорошим взглядом и всем остальным.
Плечи её были обнажены, как и вся она.
Глаза её строго улыбались Пацану.
Нос был прям и аккуратен.
Губы чисты от помады.
А груди не смотрели, как в юности, с интересом по сторонам, а уверенно глядели на Пацана.
Живот был мягок и упруг даже на вид.
А бёдра… Оххх, пацаны, какие это были бёдра!
Пацан сел. Прямо перед глазами был женский лобок. Пацан привычно поискал ему метафору и нашёл её в русском фольклоре: холмик, покрытый травой-муравой осеннего цвета. Пацан поднял на женщину глаза. Та улыбнулась, взяла голову Пацана и притянула её к открывшейся в траве-мураве ложбине.
И Пацан услышал голос бабы Фани:
— Вот, внучек, ты и попал в Царствие Божие…
ИЛИ — ИЛИ.
В начале своей жизни Пацан жил с мамой и папой в одной комнате. По нынешним временам довольно тесно, но по тем временам это было более, чем нормально. Но Пацан с самых раньших времён заглядывал в свою жизненную даль. А вдруг мама и папа захотят завести ещё одного ребёнка. И где будет стоять кроватка этого второго? Вроде бы места в комнате больше не было. Обеденный стол, шифоньер, книжный шкаф, мамин трельяж, мамина и папина тахта, на которой днём можно было сидеть, и где папа писал свои слова для эстрадных артистов и для себя (места для письменного стола не было) и этажерка с граммофоном и пластинками дореволюционных годов. И чем пожертвовать для второй кроватки второго ребёнка? Ответа на этот вопрос у Пацана не было. Класть второго ребёнка в кроватку Пацана?.. Будет тесно не комнате, а в кроватке. Ну, ладно, возможно, у папы и мамы есть ответ на этот вопрос. Они старше и наверняка что-нибудь придумают.
Было ещё неясно, кем по полу будет этот второй ребёнок, но Пацан подходил к этому вопросу с практической стороны. Если папа и мама сподобятся на мальчика, то тот сможет донашивать шмотки Пацана, а если – девочка? Не сможет же она донашивать платья и прочее мамы Пацана. Потому что мама, она — вон какая! А девочка будет много меньше. Сами посудите, не может же она ходить голой, пока не вырастет до маминых размеров! А покупать ей свою, девчачью, одежду – накладно.
Да, и игрушки ей, наверное, надо покупать другие. Потому что для девочки нужны какие-то другие игрушки. Наверное. Одними погремушками сыт не будешь. Наверное. Точнее Пацан не знал.
Ну, и были ещё какие-то не отчётливые мысли по этому поводу. Но душевно ему больше почему-то хотелось девочку. Об ней можно было как-то заботиться. Как, впрочем, и о брате.
Так что, когда папа и мама по ночам тихо включали граммофон с «В сиянье ночи лунной…» в исполнение Собинова и начинали на своей тахте громко целоваться, Пацан просыпался и наиболее остро ощущал всю силу и сладость этого выбора, повлиять на который у него не было никакой возможности.
Так продолжалось 9 месяцев. А потом Пацан родился.
А потом ни в комнате папы и мамы, ни в его кроватке не нашлось места для его брата. Или сестры. И долгие годы Пацану не о ком было заботиться.
Ну, а потом было всё.
ВЗДОХИ.
Первый раз Пацан публично вздохнул, когда после 9-ти месячного заточения он выполз из мамы. Не то, чтобы ему было там плохо, нет, но он так долго ждал освобождения, что первый публичный вздох попутно стал и вздохом освобождения. Свободен, наконец-то, свободен!
Потом какое-то время он просто дышал, не фиксируя внимания на эмоциональную окраску дыхания.
Второй серьёзный вздох Пацан извлёк, когда его оторвали от материнской груди и перевели на стороннее питание. В этом вздохе содержалась печаль по навсегда утерянной животной связи с матерью.
Третий вздох был вздохом безнадёги. 1 сентября 46-года Пацан понял, что впереди у него ещё много лет разного рода обучений: начального, неполного среднего, полного среднего, высшего…
Четвёртый вздох принёс облегчение через 15 лет после начального, неполного среднего, полного, высшего…
Пятый был вздохом счастья познания Женщины.
А шестой был микстом счастья и печали, когда он понял, что это познание будет бесконечным и никогда не будет полным.
Через какое-то время Пацан стоял за кулисами горьковской Филармонии, а зал требовал его на сцену. А он ослаб и не мог выйти. И тут его толкнул его собственный требовательный вздох, — Иди, чувак, иди… — И он вздохнул, пошёл и выдохнул под скандирку зрительного зала. И это был седьмой по счёту вздох.
Ну, а после мистических семи были вздохи разного содержания и разных насыщенностей.
Любовные вздохи на скамейке…
Тревожные при полнолунии…
Умиления при первой встрече со Старшеньким…
С Младшеньким…
С первым, вторым, третьим внуками…
И, ах какой вздох, я даже не могу его описать, при знакомстве со внучкой… Ах, что за внучка…
Бурно-радостный при выходе первой книги…
Вторая и далее какими-то специальными вздохами не сопровождались.
С каждым временем жизни интенсивность вздохов Пацана стала уменьшаться и большей частью они приобретали оттенок какого-то покорного несогласия — при уходе папы, мамы, друзей, подруг, просто товарищей, хороших знакомых… Вздохи становятся всё чаще и чаще…
И неизвестно, когда и какой вздох Пацана будет последним.
И он надеялся, что после его последнего вздоха, какие-то люди вздохнут с оттенком какого-то покорного несогласия…
Но не будем торопить события.
Дыши, Пацан, дыши…
ЖЕНЩИНЫ.
В жизни Пацана было много женщин. Во всяком случае, так ему бы хотелось. Но было столько, сколько было. Ни убавить, ни прибавить. Он всё никак не мог собраться, чтобы записать их по порядку, но никак не мог понять, что иметь под словом «много». Ну, также были недоразумения и с термином «было». Считать ли тех, кто готов был на время подарить ему своё тело и которым он отказал по разным причинам, — «было» или… как? А как считать женщин, которые ему отдавались, а в это время витали в облаках с каким-то других мужчиной? И ему, этому победителю, и принадлежали её крики и дрожь тела. Формально – «было», а – по душе?
И, наоборот, по душе всё было – более, чем, но она была другому отдана и стала век ему верна? Нужна ли подпись нотариуса под свершившимся актом или это обратно простая формальность? Чтобы «было»?
И за сколько женщин считать одну и ту же самую женщину, с которой «было» с разрывом в четверть века? Ведь в сущности это были две разные женщины…
И много ещё чего…
Но особенно Пацана мучила история, которая произошла с ним много лет тому назад.
Однажды он в одиночку праздновал какой-то день недели в кафе ЦДЛа. И из ресторации с какого-то юбилея шла какая-то компания. И среди них шла одна женщина, которая как-то необязательно улыбнулась Пацану. И он необязательно улыбнулся ей в ответ. И дежурно кивнул ей на место за своим столиком.
Утром он проснулся в чужой постели. Около постели стояла вчерашняя женщина с лафитником водки и долькой апельсина. Пацан медленно, на одной силе воли, выпил водку, утрамбовал её долькой апельсина, выдохнул и вопросительно посмотрел на Женщину. Та улыбнулась и кивнула головой.
— Всё было хорошо, — а потом добавила, — очень хорошо.
Но Пацан решительно не помнил, что такое «всё»… и что такое «хорошо».
Так как, пацаны, этот случай по какому разряду числить? Было или не было? Может быть, эта женщина сказала так, чтобы Пацан не мучился своей несостоятельностью?.. А может, и в правду всё было хорошо?.. Очень хорошо?..
И вот так каждый раз, когда Пацан собирался подсчитать своих женщин, он сталкивался с этими проблемами. Особенно, с последней.
Сходить, что ли в ЦДЛ?
Продолжение следует…
