Мне с самого начала стало понятно, что отношения у меня с Мариной будут болезненные. Нам светило пять лет мучений. Она была слишком красива, для ничего необязывающей связи. Расстаться с ней просто так, без принуждения – все равно, что разбить редкую изящную вазу. Меня же всегда тянуло к прекрасному в любом его проявлении, и к тому же, моя чувственность превышала среднестатистическую норму для молодых людей моего возраста. Наверное, я был единственным в нашем городе, кто мог процитировать наизусть несколько стихов английских поэтов-романтиков девятнадцатого века.
— На могиле Шелли было написано «Сердце сердец», ты знала об этом? – спросил я у нее.
Это звучало до дикости претенциозно. Конечно, она слыхом не слыхивала ни о каком Шелли. Девушке из глухой буковинской деревни достаточно было перебраться в город с чудной Габсбургской архитектурой, чтобы почувствовать себя культурно достаточной. Но что же мне было делать? Когда ты идешь рядом с женщиной, у которой внешность французской кинозвезды, то невольно сравниваешь себя с Алленом Делоном и находишь эти сравнения не в свою пользу. Отсюда и интеллектуальный выпендреж с могилкой Шелли. Для компенсации. Я думаю, ее муж испытывал те же чувства, поэтому поспешил закрепить свое право не быть Делоном путем скорой женитьбы. Свою сужденною он встретил у Нины. У той Марина снимала комнату. Алик принес Нине джинсы, но они больше подошли Марине. С Ниной мы вместе учились в университете. Однажды после лекций на улице ее поджидала хрупкая девушка с распущенными волосами. На них бронзой блистало вечернее солнце. Мне хотелось думать, что эта девушка увидела меня где-то и покоренная моей… не знаю, чем, упросила Нину свести нас. Случайно или нарочно, но Нина познакомила Марину с ее мужем и со мной. На моё счастье, его раньше. Приключись наоборот и пять лет мордовских лагерей мог получить не он, а я. Несчастный Алик, которого я никогда не видел, «присел» за пятьдесят американских долларов, найденных у него при обыске. Не хочу гадать о вине Марины в этой драме. Город у нас пограничный, через него проезжают польские туристы, как тут местным ребятам не заняться фарцовкой. А оттуда и до валюты недалеко. Этот Алик по слухам, был тертый калач, центровой пацан, деловар и фарцевал еще до женитьбы. Я же другое дело. Я читал Шелли с Китсом и опуститься до спекуляции мог бы только из-за Марины. Да что там «мог». Наверняка бы опустился, чтобы не осквернять ее тело неприятными прикосновениями изделий швейной фабрики «Большевичка».
Марина со своим тонким лицом аристократки вызывала вполне понятное удивление у тех, кто знал ее происхождение.
«Надо же. Из крестьянской семьи, кто бы подумал, хотя в наших краях такая смесь. Может наполеоновский генерал на ночлег останавливался.»
Марина надеялась своей верностью мужу сохранить семью и сразу предупредила меня о том, что нам нельзя появляться вместе в городе. Местность была наводнена их с Аликом общими знакомыми.
«Представляешь, он пишет, не грусти, не замыкай себя в четырех стенах, будь среди людей. Это же специально, чтобы меня потом попрекать.»
Секс у нас был, главным образом, в моей машине. Вернее, в машине моего отца, когда мне удавалось незаметно от него вывести «Жигули» из нашего гаража. Маленькая Марина легко помещалась на заднем сидении. Парковался я на стоянке среди многоэтажных домов и хотя у нас это происходило вечером в темноте, раздеваться полностью она не решалась. Снимала только трусики, я ложился сверху, входил в нее и после нескольких коротких толчков, с тихим вздохом, изливал ей на живот. Ответных звуков я не слышал и потому считал, что она не кончает. Мне было стыдно. Я страдал от своего эгоизма, но оправдывал его заботой о чести Марины: на «полноводье чувств» мы не имели права. У Алика везде были глаза и уши.
После окончания университета я устроился инженером на завод, где Марина уже трудилась простой монтажницей электронных плат. Я мог найти более интересную и лучше оплачиваемую работу. Мне даже предлагали – не обошлось без стараний моего отца – остаться в университете с перспективой защитить диссертацию. Но я отказался, а отцу наплел что-то о необходимости повариться в рабочем коллективе и стать крутым производственником, как он сам.
Работали мы в разных цехах. Она сидела с паяльником за своим столом, в длинном ряду однотипных столов с молодыми бабами, чей интерес к сплетням был не менее горяч, чем их паяльники. Возможности общаться даже знаками не было. Иногда я проходил по ее цеху, окидывал взглядом ее фигурку в белом халате, накинутом поверх белья из-за жары, исходящей от множества раскаленных инструментов, задерживался на ее слегка раздвинутых ножках. Инженерная карьера меня мало заботила. Обычно, если у тебя есть девушка, то ты проводишь с ней довольно много времени. Гуляешь по городу, ходишь в кино, ресторан или даже уезжаешь вместе с ней в отпуск. Ты знаешь, где она и чем занята, когда вы не вместе. Общение же с Мариной у меня происходило поздно ночью и в те дни, когда я уводил «Жигули», что случалось гораздо реже, чем это требовало моё желание видеть ее. «Видеть ее» так осторожно и совсем непоэтично я называл свое разгорающееся чувство. И, если мы не перемещались на заднее сидение, то просто катались по улицам — приводить меня к себе она не могла из-за соседей. Поэтому поводов для терзаний у меня было достаточно. Чем она занимается в данный момент? С кем она? Думает ли она обо мне? Мне казалось, что нет. Ждет ли свидания так сильно, как жду его я. Вря дли. Марина всегда была сдержана со мной. «…страстей в сердце невинном нет.»* В промежутке между нашими встречами я не находил себе места. Однажды мне повезло. Мой приятель предоставил нам его квартиру на несколько часов. Тогда я впервые увидел Марину полностью голой. Мое возбуждение в постели достигло предела, и я впервые кончил в нее. Через месяц она сказала, что у нее задержка. Аборт отпадал: их районный гинеколог был другом мужа. Вариант сохранения ребенка мы даже не обсуждали. Марина не знала, что ей делать и заметно нервничала по этому поводу. Но я нашел решение. У меня была знакомая аптекарша, она продала мне шприц и ампулы какого-то препарата, прерывающего беременность на ранней стадии. Шприц я прокипятил, но аптекарша не предупредила, что препарат надо вводить разогретым. После моих уколов у Марины остались два бугра на ягодице, но беременность прервалась. С одной стороны, я был горд тем, что поступил, как мужчина, помог даме избавиться от проблемы; с другой, винил себя за ее подпорченную кожу. Виню и сейчас, хотя это уже не имеет никакого значения.
Мой отец машину не водил, а купил ее для того, чтобы я возил маму по ее служебным и неслужебным делам. Уговорить меня поработать у нее шофером маме стоило огромного труда и, в конце концов, она напрочь отказалась связываться со мной. Но с появлением Марины в моей жизни я стал мягче, вернее, хитрее, свозил маму несколько раз на рынок и взамен потребовал дать мне машину на субботу. Отец нехотя согласился. Солнечные летние дни в нашем предгорье прекрасны, и мы с Мариной отправились загород на лесное озеро – популярное у нас место отдыха. Мы не рискнули появиться на пляже, где уже было достаточно людей для того, чтобы среди них не оказалось ее знакомых. Поэтому я свернул на уходящую в глубину леса грунтовую дорогу, в надежде найти скрытую от посторонних глаз поляну и удобный спуск к воде. Не успел я сильно углубиться в чашу, как моя машина задергалась и стала. Под рулем на табло загорелись красные лампочки. Я вышел, открыл капот, но ничего, кроме обычного вида мотора и прочих причиндалов, в которых я не очень разбирался, не увидел. Никаких очевидных поломок. Я несколько раз пробовал снова заводить мотор, но он только работал все глуше и глуше. Стало понятно, что я ничего не добьюсь, лишь посажу аккумулятор. Положение было идиотское. До города можно было добраться на попутках, но до шоссе еще надо было дойти. С машиной могло произойти все что угодно. Бедняжке точно бы пришлось ночевать в этой глуши и, возможно, не одну ночь. Найти механика и как-то доставить его к месту было трудно в любой день недели, а уж в воскресенье просто невозможно. А что, если понадобиться буксировка? Я уже собирался сообщить Марине пренеприятнейшее известие, как вдруг к нам подошло двое парней. Один из них на моё счастье оказался довольно осведомленным в моторах и сразу нашел причину – ремень генератора. Тот слегка растянулся и слетел со шкива. Парень принялся устранять поломку, а я вертелся рядом, потел на жаре и старался ему подсобить, хотя этого не требовалось. Все закончилось быстро и благополучно. Машина завелась, а мои спасители, посоветовали мне всегда возить с собой запасной ремень и приняв от меня массу словесных благодарностей, пошли своей дорогой. Я стоял перед капотом, мокрый от пота, измазанный маслом и победно смотрел на Марину, все это время просидевшую в салоне. Она вышла. Лицо ее светилось какой-то странной радостью. Она прижалась ко мне и страстно прошептала: «С ума схожу от мужского рабочего пота.» Затем расстегнула на мне рубашку, стала гладить мою грудь и слизывать капли пота. Постепенно ее ладони опускались, наконец достигли моих брюк. Она резко выдернула ремень, расстегнула пуговицу, потянула вниз зипер и стащила брюки вниз вместе с трусами. Мой член оказался у нее во рту, и она энергично стала его сосать. Я несколько опешил. Минет еще не начал широко шагать по просторам нашей бескрайней коммунистической родины, считался почти извращением и столкнулся я с ним впервые. Но мой орган оказался вполне готовым к этому новшеству, мужал под ласками ее губ и языка и закончил дело мощным оргазмом. Лучшим оргазмом в моей жизни. Похожий я испытал только еще один раз, но о нем я стараюсь не вспоминать. Марина проглотила все с заметным наслаждением и, наверное, не отказалась бы от новой порции. Однако ее не последовало. Ни в тот день, ни после. Машина больше не ломалась, а зимой между нами все было кончено.
На два выходных наш завод организовал выезд в горы. Марина пригласила Нину, которая оставалась ее лучшей подругой и была посвящена во все ее тайны. Все начиналось прекрасно. «Икарус» весело бежал по хорошо асфальтированной дороге. Погода стояла великолепная. Я предвкушал катания с горок на санках и прочих импровизированных устройствах, веселые барахтанья в снегу, сытный обед в складчину с обильными излияниями. Для последнего я захватил с собой пару бутылок шампанского. Все это должно было озаряться почти легальной близостью Марины. Я, Нина, Марина и несколько знакомых нам девушек разместились в хвосте автобуса. Марина делила двухместное сидение с Ниной, я сидел перед ними, пребывал в отличном настроении, сыпал шутками и старался произвести впечатление не только на Марину, но и на других девушек. Всем кроме Марины было весело. Она же выглядела чем-то озабоченной, не реагировала на мои анекдоты и вдруг встала и пошла к водителю. Там уселась в кресло, где обычно сидит экскурсовод, распустила и свои волосы, как она делала всегда, когда хотела кому-то понравиться. «Ее кудри мятутся, словно радуга, вьются за ней»** Возвращаться к нам, похоже, она не собиралась. В салоне стоял шум, но по шевелению ее губ я понял, что она болтает с водилой, долговязым парнем ее возраста. Я не понимал причину, заставившую ее так хладнокровно пренебречь моим остроумием ради какого-то шофера. Мне стало неловко перед Ниной, в глазах которой, как мне казалось, я выглядел отвергнутым и брошенного внезапно, без всяких объяснений. Неужели я был Марине настолько противен? На некоторое время я сник, но затем с напускным весельем откупорил бутылку с шампанским и пустил ее по кругу. Марину не позвал. Возможно, это и послужило причиной моих дальнейших страданий. Нас привезли в карпатское селение, выгрузили у горы с утоптанным и укатанным какими-то другими туристами снежным покровом. Народ поплелся на верх, затем стал с гиком и с испуганными воплями женщин съезжать вниз, и вся эта тягостная для меня суматоха продолжалась до сумерек. Я избегал любых контактов с Мариной. Она держалась Нины, не предпринимая никаких попыток как-то объясниться со мной. Этот день длился очень долго и закончился жуткой ночью. Ночлег нам предоставили на местной турбазе. Там было две комнаты. В меньшей находилось несколько кроватей и их, естественно отдали женщинам. В смежной комнате побольше побросали на пол тюфяки для мужского состава. Мужчины перед сном вышли на воздух, кто покурить, а кто за компанию, как я. Среди нас оказался и шофер «Икаруса». Похоже, что по роду его занятий он испытывал недостаток общения и почти сразу выложил чуть ли не всю свою биографию. Служил он заграницей в специальном отряде по охране советских шпионов. В его обязанности входило сопровождать разведчика и защищать его. Вероятно, это были дипломаты, но парню виднее. Судя по его уверенному голосу и крепкой фигуре, ему можно было поверить. Затем он с жеребячьим воодушевлением стал рассказывать о Марине. Оказывается они были односельчанами и знали друг друга с детства.
— «Почему ты на мне не женился», – спрашивает она меня. Как вам это? Я, между прочим, уже давно женат и у меня двое детей, – он засмеялся, а я, несмотря на отвращение, вызванное его словами, хмуро улыбнулся – ростом Марина едва достигала пупка своего односельчанина.
Я что-то брякнул, намекая на свои особые отношения к описываемой им особе, но он, чуя напряжение, посоветовал мне быть осторожным.
— Лучше не надо. А то руки полетят в одну сторону, а ноги в другую.
Учитывая свой статус инкогнито в качестве Марининого любовника, а также свои скромные габариты, я счел за лучшее оставить эту тему. Затем мы пошли спать. Наглец забрался в Маринину кровать, и был там принят благосклонно. Такой откровенной пощёчины я не ожидал. От обиды и отчаяния, в отместку я попытался примоститься рядом с Ниной, стал нашептывать ей что-то очень глупое о том, что она мне давно симпатична и не пора ли нам прямо сейчас… При этом я старался «нашептывать», так, чтобы мои признания достигли ушей Марины. Нина оказалась не такой дурой и прямолинейно потребовала ее не беспокоить. Пришлось ретироваться на свой тюфяк. Конечно же, я не сомкнул глаз. Я представлял грубые шоферские пальцы у Марины под трусами. Мне казалось, что я слышу ее страстные постанывания. Я воображал различные сексуальные безумства, которые могло ограничить только присутствие чутко спящих вокруг людей. Хотя даже невинное пребывание в одной постели двух тел в такой обстановке уже могло считаться безумием или откровенным вызовом. Несколько раз я вставал, бесшумно проникал в их комнату, всматривался в головы на их подушке в глупой надежде увидеть только одну.
«А вдруг она хотела лишь подразнить меня и прогнала его», – металась в моей башке наивная мысль, так и не нашедшая подтверждения.
Я выходил на улицу, бродил вокруг турбазы, впервые сожалея о том, что не курю и мне нечем себя успокоить. На ночном небе слабо проглядывались большие, скрывающие звезды тучи.
«Вот и хорошо, – со злорадством в душе размышлял я. – Пусть завтрашний день будет мрачным. Пусть пойдет дождь. Пусть все помучаются. А, впрочем, что мне до всех. Пусть то удовольствие, что она получает сейчас, будет омрачено хотя бы погодой.»
Когда мы вернулись вечером в город я отозвал Нину в сторону и, зло цедя слова, попросил забрать у Марины мою книгу «Английская романтическая поэзия XIX-го века».
— Марина обиделась, что ее не позвали пить шампанское, – попробовала заступиться за подругу Нина, но я остановил ее. Меня это уже не интересовало. «День отошел и все с собой унес.»***
Вскоре я уволился с завода и по совету товарища ушел в «набор». Так у нас называли работу выездных фотографов, разъезжающих по деревням, собирающих старые карточки и делающих из них раскрашенные портреты. Занятие это было довольно унизительным и неприятным физически: приходилось месить сельскую грязь, трястись в маленьких автобусах, питаться в жутких столовых, зарабатывая гастрит. Отец был в ужасе и, видя мои затруднения, разрешил использовать его машину. После этого мои дела пошли так хорошо, что через год я отдал ему его потрёпанные «Жигули» и купил себе новую красную «Ладу».
Марина несколько дней не выходила на работу, не отвечала на звонки. Обеспокоенная Нина вызвала милицию. Следствие быстро установило, что Мария Васильевна Зак, двадцати пяти лет, умерла от того, что захлебнулась спермой.
— Какая красавица. «И такая смерть», —с грустью сообщил Нине следователь и он был искренен.
— Редкая, – сказала Нина.
— Ну не такая уж редкая. В специальной литературе описаны подобные случаи. Лучше во время любви. Наркоманы и алкоголики захлебываются собственной блевотиной.
Виновника не нашли, да и не особенно искали. Ясно было, что произошла трагическая случайность. Никаких следов насилия или взлома. Представить себе, что кто-то спланировал погубить Марину таким ненадежным способом, было трудно, но знавшим о происшедшем, сознание рисовало огромного мужика с большим волосатым животом. «В рот бери, сука!» – грубо орал он и, закатив глаза, все кончал и кончал в маленькое Маринино горло.
Все это мне рассказала Нина. А я усмехнулся:
«Огромный мужик с большим животом? Идиоты. Что вы в этом понимаете?»
… рядом с смертью, спящей без движенья,
Трепещут несказанные виденья.****
* Перси Биш Шелли (1792-1822) «К…», перевод Яна Пробштейна
** Перси Биш Шелли (1792-1822) Аретуза, перевод К. Бальмонта
*** Джон Китс (1795-1821) «День отошел и все собой унес…» перевод В. Левика
**** Перси Биш Шелли (1792-1822) «Летний вечер на кладбище», перевод К. Бальмонта
