Моя любимая тетушка Полина вечно что-то напевала и при этом ловко орудовала тряпкой, убирала, чистила, вылизывала свою и без того сверкающую квартиру. А в кухне между тем что-то уютно урчало на плите, аппетитно чавкало на сковородке, и по всем комнатам плыл дразнящий, ванильно-сладкий аромат пирога с корицей и яблоками. Ох, уж по части готовки она была мастерица! Рядом с Полиной — хозяйкой дома — я чувствовала себя полным ничтожеством.
В молодости Полина была очень хорошенькой, училась в музыкальном училище и недурно пела. Ей пророчили большое будущее, конкурсы в беломраморных залах, консерваторию… Но жизнь распорядилась иначе, и Полина осталась преподавать уроки пения и фортепьяно в обычной средней школе.
— Главное, петь весело! — говорила тетушка своим ученикам и азартно ударяла по клавишам. Взъерошенные пятиклассники переставали тузить друг друга кулаками и плеваться жеванными, обильно смоченными слюной комочками бумаги из трубочки. Набрав в легкие воздух, они начинали петь. Петь на Полининых уроках и в самом деле было весело.
Впрочем, я отвлеклась. И хочу рассказать совсем о другом. В конце концов, от чего зависит счастье женщины?
От мужа.
Мужа Полина привезла из Жмеринки.
Как это произошло? Полине было 20, она возвращалась из Одессы и на обратном пути заехала к своей жмеринской бабушке. Приезд оказался роковым.
— Моя московская внученька, — не могла нахвалиться соседям бабушка Полины. — Умница, красавица, поет, играет. Мишенька мой ничего для дочки не жалеет — деньги, наряды, квартиру кооперативную строит…
Жмеринские женихи сладко вздрагивали: эта девушка им не по карману… И вот ведь!
В тетушкиной интерпретации эта история звучит так:
Вовчик пригласил ее покататься на лодке, завез на необитаемый остров и… Дальше дело было в шляпе. Через девять месяцев после описанной выше лодочной прогулки родилась Юлька (моя троюродная? — вечно я путаюсь в родственных связях — сестра). А вероломный жених получил красавицу жену, кооперативную квартиру и московскую прописку.
Как вечно сонный, зевающий и почесывающий свой круглый, заросший черными курчавыми волосами живот, Вовчик мог затащить неприступную столичную красотку в кусты, в какой-то там Жмеринке — остается для меня загадкой. Подозреваю, что для Полины тоже. Тем более, что по истечении полутора десятка лет Вовчик, хорошо одетый и подстриженный в модном салоне на Арбате, так и остался жмеринским. Справедливости ради надо сказать, что первое время Полина прилагала титанические усилия, повышая культурный уровень мужа. Она неутомимо носила книги из библиотек, водила его на вернисажи и в залы филармонии. Не в коня корм! Книги Вовчик не читал, в картинных галереях зевал, а среди чинной публики филармонии выглядел, как пугало на гороховом поле — под музыку Вовчик засыпал намертво.
Почему же Полина не развелась? Это тоже было загадкой. В конце концов, Полина была еще молода, привлекательна, деятельна и, кто знает, могла бы еще устроить свое счастье даже с ребенком на руках. Но…
— К мужу надо относиться так, как относишься к своему ребенку, — говорила тетушка. — Бог мог послать другого — более способного и красивого, но мы любим свое дитя таким, каково оно есть. Так надо относиться и к мужу.
И она относилась.
Первые 2-3 года супружеской жизни Полина много плакала. Потом привыкла, взвалила Вовчикину сонливость и непробиваемую провинциальность себе на плечи и поволокла по жизни. И надо отдать должное тетушкиной выносливости, очень даже неплохо поволокла.
Так, может быть, Вовчик был (как бы это помягче выразиться) сильным мужчиной, прекрасным любовником? Судя по всему, нет. Скорее наоборот. А в тетушке пенилась, била ключом энергия. В общем, Полина была достаточно темпераментна. «Так в чем же дело?» — спросит нас догадливый читатель. Мало ли подобных историй предлагает нам жизнь, давайте не будем стыдливо прятать глаза — в таких случаях заводят любовника.
В 19 лет Полина, студентка музыкального училища, была пылко влюблена в сына маминой приятельницы, аспиранта-физика. Феликс заканчивал университет, был худ, высок, мрачен и блестящ. Это неповторимое сочетание и свело с ума мою тетушку окончательно.
Молодые поехали на юг. Бог мой, какая свобода для развития любовного сюжета! Море, солнце, кипарисы (чуть не написала «баобабы», но вовремя спохватилась), хмельное вино, персики с нежной, покрытой белесыми волосками кожей, открытые платья, ночные купания… Даже банально. Молодые были вместе с раннего утра до позднего вечера. Ходили обнявшись, целовались в сумраке аллеи, Феликс нежно гладил тетушкино запястье, шептал что-то в ушко и… Они расходились в разные комнаты домика, где снимали у хозяев квартиру. Так продолжалось весь месяц. И ни о чем таком — ни-ни! Даже намека.
— Какой Феликс целомудренный, застенчивый, как он меня любит, — думала счастливая Полина, ворочаясь в жаркой постели. — Как он трогательно заботится обо мне, бережет. Отпуск у Феликса закончился, и они вернулись в Москву. И тут полную сладких грез и ожиданий Полину ждало первое разочарование. Феликс, успешно защитив диссертацию, отбыл работать в Новосибирскую Академию наук. А своей возлюбленной слал нежные многостраничные послания, однако, предложения руки и сердца не делал и к себе особенно не звал. Тетушка загоревала…
— А что у вас весь месяц так ничего и не было? — спросила сметливая подруга.
— Ничего, — грустно вздохнула тетя.
— У него другая, или ты не привлекаешь его как женщина, — сказала подруга.
У Полины больно сжалось сердце.
А тут пришла весна с кипением черемухи, теплое лето — жизнь закрутила, понесла, запенилась… Двадцатилетняя тетушка поехала в Одессу, а на обратном пути заехала к своей жмеринской бабушке… Впрочем, дальнейшее нам известно.
— Как же все это получилось? — опять спрашиваю я Полину.
— О, — машет она рукой, — на мне шкура горела… А время идет.
И вот еще один сентябрьский лист, плавно кружась, летит на землю, и еще один… Бегут годы. И подрастает Юлька, крутится перед зеркалом, поправляет пышные банты на голове, меряет мамины туфли на каблуках… Из Новосибирска под Новый год приходят яркие поздравительные открытки.
— Кто это? — лениво спрашивает Вовчик. Он опять зевает.
— Сын маминой приятельницы. Физик.
— А-а-а, — тянет муж. — Сын так сын, — он потягивается, лениво поводит плечами и, шлепая стоптанными домашними туфлями, отправляется в спальню.
За окном дождь. Полина сидит на кухне, смотрит в окно. Шумит в зябких ветвях ветер, срывает последние листья.
— Мама! Тебе письмо! — Давай сюда, дочка.
Боже мой, Феликс приезжает! Скорей, скорей в комнату… Где же они? Куда запропастились? Да вот же — толстая пачка писем, перевязанная бечевкой: «Милая моя Полюшка… Целую тебя крепко…». Да вовсе она ничего не забыла! Вот он, человек, которого и любила все эти годы. Все эти длинные, тягучие дни, слившиеся, как серая бетонная стена забора напротив. О, господи. Она его увидит. Мама рассказывала недавно, что Феликс преподает, пишет докторскую, по-прежнему холост. Вот это последнее и волнует больше всего, наполняет душу смутной надеждой. А вдруг?
И опостылевший Вовчик все зевает, бродит в стоптанных шлепанцах по квартире, почесывает свой увеличивающийся, как при беременности, живот. А ведь все еще можно изменить! И она еще сравнительно молода и… (быстрый взгляд в зеркало) недурна собой. В молодости она была наивна и многое не понимала. А сейчас… Еще не поздно все переменить.
Феликс появляется в вычищенной до парадного блеска тетушкиной квартире. Он приехал в командировку и остановился у нее. Все официально — зачем идти в гостиницу, когда здесь теплый дружеский дом, он гость, сын маминой покойной (да, уже покойной…) приятельницы.
Феликс слегка облысел, но по-прежнему мрачен и блестящ. Без пяти минут доктор наук, физик, золотая голова! Бог ты мой! Да неужели ей вечно жить с этим сторублевым начальником уборщиц и бегать по частным урокам! С этим (да простит ее Юлька, ну и отца она ей выбрала) жмеринским жлобом! Да, да, вот и найдено слово — именно жлобом, непробиваемым жлобом из Жмеринки.
Она садится за пианино и поет. Все свои любимые романсы. Сколько лет она их не пела? Феликс сидит завороженный, не сводит глаз. «Как ты чудно поешь…» Слушай, Феликс, слушай. Все для тебя. Они пьют чай на кухне под оранжевым абажуром. На Полине мягкий, уютный халат с глубоким вырезом.
— А ты все так же хороша, — щурит печальные глаза Феликс. — Совсем не изменилась.
Смотри, Феликс, смотри, понимай, от чего ты отказался в свое время… Но еще не поздно, еще все можно поправить. И Полина разливает свежий чай с душицей и мятой, невзначай задевая плечо Феликса высокой, тугой грудью… Уже поздно. Пора ложиться. Увы, опять надо идти в разные комнаты. В детской посапывает Юлька, гостю постелено в большой комнате, а она идет в супружескую спальню. Муж, как всегда спит, храпит во сне по обыкновению. Спи, Вовчик, спи. Завтра я с тобой за все расквитаюсь. Таких рогов наставлю: будешь ходить — все углы комнаты задевать. За ту лодочную прогулку, за клевание носом в филармонии и за твою мужскую несостоятельность (и как только умудрился тогда мне Юльку сделать?) За все эти тусклые годы, что с тобой рядом жила, а о другом думала. Завтра, все решится завтра…
Завтра наступает ранним ясным утром. Все уходят — Юлька в детский сад, муж командовать уборщиками, Полина остается в пустой квартире с Феликсом.
Полина идет в ванну, наполняет ее водой с благоухающим французским шампунем. Тело будет тонко им пахнуть. Достает прозрачный пеньюар (пригодился все-таки! А уж думала, моль съест), причесывается, подкрашивается, смачивает духами виски, грудь, запястья… Идет мимо его комнаты. Тихо стучит.
— Феликс, ты спишь? — Просыпаюсь.
Заходит осторожно.
— Феликс, милый, я так рада, что ты приехал…
Феликс испуган.
— А помнишь то лето? — Полина садится на краешек постели. Ну почему он ее боится, почему так робок?
— Феликс, мы одни. Вова ушел и вернется только вечером. Юля в садике…
Никакой реакции — только глаза спрятал. Вот глупый! Придется самой, раз он такой трус. Полина протягивает руки:
— Феликс, я так долго ждала этой минуты. Столько лет… Милый, мы имеем право… Понимаешь? Обнимает, шепчет Феликсу на ухо:
— Имеем право… Поцелуй же меня!
Моя бедная тетушка Полина! Увы, твой звездный час не состоялся. Обернулся жалким и глупым фарсом.
— Полина, зачем так? — бормочет Феликс и, споро перебирая тонкими синюшными ногами, ретируется в угол комнаты.
— Успокойся…
— Я не могу… Сегодня.
Сегодня? А вчера, позавчера, 10 лет назад, тогда, в пору горячей молодости? Да ты никогда не мог! Боже, а она, дура, все эти годы мечтала, ждала, надеялась, представляла в горячечных снах. Как глупо и смешно! И как обидно.
Полина встала, пошла в ванную, сняла пеньюар, и, глядя на себя голую в зеркало, разрыдалась. Бог не посылает ей настоящих мужчин. Это судьба. Бедная она, несчастная. Бедный, несчастный Феликс.
Моя любимая тетушка Полина! Что тут скажешь? Надо было попробовать еще? Но груб и неуместен мой совет, хоть и справедлив отчасти. Увы, увы…
Летят твои годы, ложатся морщинки под глаза, тяжелеет, оплывает фигура… И праздник жизни, так щедро переполнявший тебя, постепенно тускнеет, убывает по капле, как вода из треснувшего кувшина.
Чем я могу тебе помочь, как утешить? Только надеждой — природа любит равновесие, и то, что недополучила ты, судьба должна воздать твоей дочери. Будем надеяться. Иначе как?
