Оператор лифтовой аварийной Надя Поликанова вопросительно посмотрела на свою сменщицу Лену, вошедшую к ним в полуподвальное помещение на улице Суслова спозаранку – Надина смена заканчивалась только завтра в восемь утра.
— О, здравствуй, – поздоровалась Надя приветливо, гораздо приветливее, чем ленинградцы были приветствованы сегодня их мрачным утром.
— Я к шефу, – бросила Лена и прошмыгнула мимо Надиного стола вглубь помещения.
Надя не придала особого значения внеурочному появлению сослуживицы, в другое время она бы полюбопытствовала, но сейчас пребывала в размышлениях о вчерашнем замечании мужа.
Они возвращались домой из гостей. При пересечении небольшой и безлюдной лесопосадки, муж, чуть поотстав, уперся взглядом в ее зад и спросил с раздражением:
— Ты зачем им крутишь, ведь мужиков поблизости нет?
Тогда Надя лишь отмахнулась — мало ли что может привидеться после застолья — но в спальне, когда Степа уснул, подняла до пояса ночную сорочку и заглядывая через плечо в зеркало трюмо, бесшумно прошлась туда-сюда. Никакого подтверждения Степиному обвинению не обнаружила, но и опровержения зеркало тоже не дало. Да и что можно было разглядеть при слабом свете прикроватной лампы кроме двух знакомых белесых и довольно массивных полусферы. Уснула Надя в сомнениях, а утром сразу вспомнила об эпизоде в лесопосадке и продолжала думать о нем, придя на работу.
«Неужели кручу? Вернее, неужели она вертится? – спрашивала себя Надя. – А почему только сейчас увидел? Мы ведь почти двадцать лет женаты? Хорошо, что при дочке не ляпнул, не хватало, чтобы у ребенка глупые мысли на этот счет возникли. Хотя, какие могут быть ко мне претензии? Зад у меня пухлый, сам по себе вихляется, лучше мясом ворочать, чем костьми греметь. Но, все же, почему, никто мне раньше ничего подобного не говорил. Неужели это появилось недавно? Неужели возрастное?»
В конце концов Надя пришла к заключению, что с попой у нее все в порядке, и если та и колеблется при ходьбе, то в пределах приличия, а муж высказался по этому поводу, потому что стал ревновать ее к механикам. Однажды он зашел на работу к жене по какому-то незначительному вопросу и увидел, как Коля-хохол дружелюбно хлопнул Надю пониже спины. У них в большой комнате для собраний только закончилось соревнование по настольному теннису, организованное Терентьевым Леонидом Сергеевичем, начальником участка, увлекающимся этой игрой. Он добыл где-то зеленый теннисный стол, ракетки и собрал игроков с других районов их лифтового управления. Терентьев поспорил с кем-то на деньги, что Боря, его механик, выиграет турнир, так оно и случилось. Удачу решили отметить небольшим распитием у начальника в кабинете, куда приглашали и Надю. Она благоразумно отказалась, а главное, вовремя, так как в шумной группе подвыпивших теннисистов вдруг возник гэбэшной наружности Степан. Его появление прошло незамеченным, что, впрочем, было неудивительно, так как за неприметную внешность и способность растворяться среди людей его, скорее всего, и взяли в эту серьезную организацию. Коля, не подозревая, что этот невзрачный товарищ есть Надин муж, позволил себе неприличный жест. Он и раньше позволял, но Надю это никак не тревожило. Воспринимала она Колины прикасания, как нечто шутливое, принятое между давно знакомимыми мужчиной и женщиной. Как дружеское похлопывание старшего. Конечно, лучше было бы по плечу, но он же не за грудь ее хватал или насильно в губы целовал. Да и хлопки у Коли были какими-то вялыми – приложился несильно и все, никакого проникновения, полное отсутствие, свидетельствующих о страсти, игры пальцами или сжимания. Ну почти как дежурное «здрасте» при встрече.
— Скажи хохлу, если будет приставать, то … – лейтенант комитета многозначительно потряс личным оружием.
Надя краснея и стараясь не смотреть на Колю, величая его по отчеству Петровичем, попросила не давать повода для досужих домыслов. Между тем, Надя вовсе не стремилась к полной блокаде мужского интереса к собственной персоне. Она считала себя женщиной привлекательной, гораздо привлекательнее, чем та же Лена, хотя Лена была значительно выше ее ростом, с лицом, которому киноактрисы позавидовали бы, но всегда выглядела неухожено, платья носила в цветочек и застиранные. Они постоянно сползали у нее с плеч, выставляя на обозрение толстые бретельки дешевых лифчиков. За рабочим столом она сидела откинувшись на спинку стула, выпятив живот и раздвинув, словно беременная, ноги. Надя про себя окрестила ее «матерью героиней на кухне», хотя знала, что у Лены всего двое детей. Дабы не походить на раскоряченную коллегу Надя одевалась подчеркнуто аккуратно и строго, носила ворсистые жакеты в комплекте с твидовыми юбками, густые волосы стригла коротко без фантазий и только свою гордость, пышные, слегка вывороченные губы красила не жалея яркой помады.
Коля перестал ее шлепать, но потеря Колиной ладони, чье тепло она особенно ощущала летом, когда сменяла твид на тонкой шелк платья, Надю не обрадовала. Теперь ей казалось, что ее телу нужны человечьи троганья. Необязательно Колины.
Из троих механиков ее смены Коля был самым старшим и самым опытным в лифтовом деле и в житейских вопросах. Он часто подсаживался к Надиному столу, заводил разговоры.
Однажды он рассказал ей, что ребенком пережил войну на оккупированной Украине и случайно остался жив.
— Немцы арестовали председателя колхоза, с ним двух коммунистов из нашей деревни и держали их под замком в амбаре. Налетели партизаны, убили троих солдат и забрали аррестованных с собой в лес. На следующий день понаехали войска, окружили деревню, стали жечь хаты. Деревня у нас была большая, подожгли с дальнего от нас конца. Два дня уже жгли. Отец говорит: «Ночью они посты снимают, партизан боятся, уйдете с братом к тетке Дуне. Ее село вряд ли тронут, там и коммунистов-то никогда не было.» Мне всего четыре, брату шесть, шли несколько дней… Отца, мать, дядьев, теток, братьев двоюродных всех спалили. За троих убитых пожгли несколько сотен.
«Господи, в какое счастливое время мы живем. И зачем Горбачеву понадобилось что-то в стране перестраивать», – подумала Надя.
Позвонил муж и сразу спросил:
— Ты про свой отпуск узнала?
— Еще нет, – спохватилась Надя. – Я заявление давно написала, надо проверить, поставил ли меня Терентьев в расписание на июль.
— Проверь прямо сейчас. Тут две горящие путевки в ведомственный дом отдыха в Судаке подвернулись.
Надя достала из сумочки пудреницу, мельком взглянула на себя в зеркальце, чуть подкрасила губы и пошла быстрым шагом по коридору к кабинету начальника, заглянув по дороге в комнату механиков и бросив Коле-хохлу:
— Николай Петрович, посидите минутку за меня у телефона.
У самой двери, когда она была уже готова деликатно постучать, ее отвлек вышедший в коридор Коля.
— Звонят, – крикнул он и побежал к Надиному столу.
«Ну как назло! Только ушла – сразу звонок», — разволновалась Надя и глядя в сторону своего стола, забыв о деликатности, машинально повернула дверную ручку. Тяжелая, обшитая пухлым дерматином дверь, гордость Терентьева, отворилась совершенно бесшумно. Надя пробормотав «можно», просунула голову внутрь. Начальник сидел в кресле, а между его ног на коленях стояла Лена, низко склонив голову к тому месту, где у Терентьева застегивались брюки.
«Пуговицу она ему пришивает, что ли? Не буду мешать, зайду позже», – решила Надя, и осторожно прикрыла дверь.
Она вернулась к своему столу, освободила Колю, но тот не ушел, сел на стул по другую сторону стола и стал рассказывать о бывшем механике из их участка, который уехал за заработками на Север и стал ловить рыбу на траулере.
— С семьей уехал? – спросила Надя.
— Жена с сыном здесь.
Надя вспомнила ее. Симпатичная, рыжеволосая, слегка картавила, чем напоминала дореволюционную аристократку из кинофильмов.
— Пока он там кильку ловит, она ловит здесь другую рыбу. Напьется, делай с ней что хочешь даже при ребенке. Слаба на выпивку и на это дело тоже.
— На какое дело? – сразу не поняла Надя, но увидев Колину ухмылку, сообразила и покраснела.
— А что это Лена застряла у Леонида? – спросил Николай, не убрав с лица ухмылку и от этого Надя насторожилась и заколебалась, стоит ли рассказывать. Но решила, что ничего подозрительного в пришивании пуговицы мужику нет. Сама бы с радостью пришила, если бы попросил, чай не хуже Ленки умею иглой орудовать, и буднично поведала Коле о незначительном, по ее мнению, эпизоде.
— А где пришивает? Уж не тут ли? – Коля ткнул пальцем в свой пах.
— Ну да. Я зашла, а она как раз вроде нитку откусывала. Прямо ртом туда.
Коля прыснул от смеха:
— Какие пуговицы сейчас? Все брюки давно на зиперах. Вот смотри.
Он встал, поиграл пластмасовой молнией у себя на штанах.
— Она не пришивала, а… – Коля замолчал, посмотрел в сторону кабинета начальника и тихо добавил. – Удовольствие ему доставляла. Минет делала, одним словом.
Надя опять покраснела, на этот раз совсем густо, так, что ее щеки сравнялись по цвету с губной помадой.
— Ну скажите вы такое, Николай Петрович. Зачем на девушку наговаривать, – нетвердо молвила она, но сразу с легким душевным торжеством поверила в Ленину распущенность и, чтобы до конца убедиться в падении коллеги в пучину разврата, задала вопрос о значении не очень знакомого ей слова «минет». Коля с удовольствием разъяснил и спросил с фальшивым удивлением:
— Неужели не пробовала? Сегодня без него никуда.
— Ну хватит об этих глупостях, мне журнал застреваний пора заполнять, – напустив на себя строгость, охладила его интерес к своей интимной жизни Надя и склонилась над бумагами.
— Так еще и застреваний-то не было, – хмыкнул Коля, поднялся, ушел в свою комнату.
Появилась бесстыжая сменщица, небрежно сделала ручкой «до свидания» и натянуто улыбнувшись, прошла мимо к выходу.
«Какой у нее рот широкий, а я раньше и не замечала», — отметила про себя Надя, провожая Лену взглядом и приглядываясь к ее походке на предмет вихляния.
В голову вдруг непрошено стали лезть сцены, описанные Колей-хохлом.
«Неужели и я бы смогла? – разжигала свое воображение Надя. – Степа бы меня за такое убил. Для этих вещей мужья не годятся.»
Она подумала о другом человеке. О том, который ей нравился. Только нравился, не более. Бывает же такое. Симпатия без каких либо фантазий или мыслей о внеслужебных отношениях. Но сейчас она представила себя за этим… за «пришиванием ему пуговицы». Больше ей, собственно, и «пришивать» было некому. Она увлечений себе не позволяла.
«Что это со мной? Неужели возрастное?» — с уже привычной тревогой подумала она, но это предположение сразу показалось ей глупым: Лена была моложе ее на десять лет.
«Нет, здесь что-то другое. Но что? Может чувство к нему проснулось, как в книгах у писателей?» — попыталась осмыслить свое состояние Надя. Ей захотелось тут же проверить это предположение.
— Борис Анатольевич! – громко позвала она.
Степа взял Надю в жены, когда ей не было еще и восемнадцати. Ему после срочной службы предложили работать в органах в Ленинграде, дали комнату в общежитии. Он приехал в родную деревню в отпуск, увидел Надю, на сцене сельского клуба, где силами местной школы отмечался праздник Октябрьской революции. Надя читала стихи о партии, проникновенно, с воодушевлением, увлекаясь и веря.
«Как раз такая правильная жена мне нужна», – размышлял начинающий сотрудник госбезопасности, не в силах оторвать взор от Надиных бедер.
Надя была активной пионеркой, а затем комсомолкой, участвовала во всех школьных мероприятиях кроме спортивных, так как уже в девичестве обладала выделяющимся мягким местом и стеснялась обтягивать его спортивной формой. Ей хотелось в большой город, поэтому, особенно не раздумывая о чувствах, которые ей были мало знакомы, она приняла Степино предложение пожениться сразу после того, как она окончит школу.
Степан три дня лишал ее девственности на их скрипучей кровати в маленькой комнатенке его общежития.
— Броня у тебя там, что ли? – удивлялся он, хотя знал о структуре женского органа только по солдатским разговорам в армии.
Когда Надя родила дочку им предоставили две комнаты в большой с пятью другими семьями коммуналке. В Ленинграде Наде активничать расхотелось, да и без образования это было трудно, она успокоилась, довольствовалась ребенком, прекрасной по ее, не избалованной уютом сельской жительнице, квартирой. Работу она нашла простую, сутки через трое, и такой удобный для семейных нужд график оправдывал ее небольшую зарплату. Интим у Нади, как она считала, был нормальный, как у всех, оргазм у нее случался регулярно, но ей, хотелось его повторения, после того, как муж заканчивал. Однажды, пребывая в своем законном естественном возбуждении, она брякнула:
— Я бы сейчас роту солдат через себя пропустила!
О количестве бойцов в этом войсковом соединении она не имела представления и сказала для образности, просто слышала как говорят «рота солдат прошла» или что-то в этом роде, если хотят подчеркнуть, что много, но Степан был более сведущ, изменился в лице и приказал ей никогда больше такое не произносить, потому что везде уши, услышат, донесут и прощай погоны.
Механик ее смены Борис, не пил или пил не так отталкивающе, как пили другие. Коля постоянно выбегал в гастроном за «Жигулевским» и к ночи его живот взбухал от принятой во внутрь влаги.
— Это у меня флюс образовался, – шутил он.
Другой механик по фамилии Красиков, парень еще молодой, молчаливый, семейный был спаиваем какой-то таинственной любовницей, согласно циркулирующей по участку легенде, освобожденной им из ночного лифта. Обычно застрявшие брюзжат, жалуются на плохую работу проклятых лифтов, на долгое минуты одиночества в запертом пространстве, и грозятся написать куда следует, но Красиков прибыл к месту необычайно быстро, мастерски поддел специальным плоским крюком ролик на двери, отчего та плавно разъехалась, птичка выпорхнула, поманила крылом, увлекла в свое гнездышко, где налила. Как истинный русский мужчина Ленинграда и его области Красиков от стакана отказаться не смог и, если Коля-хохол выбегал за пивом в соседний гастроном, то Красикову нравилось отлучиться к живущей неподалеку новой знакомой за любовными утехами, короткими, но пьянящими, скорее не своей чувственностью, а дешевой водкой, которая им сопутствовала или их заменяла. Наконец, пренебрежение семейными узами стало настолько наглым, что Коля, сам не упускавший случая перепихнуться на стороне, как старший товарищ посчитал себя обязанным напомнитьть Красикову о жене и детях. Упомянул также рабочий кодекс. Сделал это Коля так неделикатно, что обычно спокойный и терпеливый Красиков не выдержал, мощно выдохнул перегаром и швырнул в наставника пивной бутылкой, но промахнулся, потому что специально не целился, не собирался попадать, а просто сделал заявление о своих правах свободного человека.
Борис, коллективными выпивками, случавшимися в аварийной помимо индивидуальных прикладываний, не брезговал, но от многих воздерживался и в сильном подпитии Надей замечен не был. Он единственный из сотрудников участка имел высшее техническое образование, но мало что понимал в лифтах и не горел желанием улучшить свои знания в этой области. Устроился он к ним недавно, приняли его, скорее всего, по чьей-то просьбе, блатники у них случались, их принимали как помощников ведущим механикам, а дальше — хочешь совершенствуйся, а хочешь оставайся как есть. Однажды Борис показался в главном управлении на Зодчего Росси в полном зимнем прикиде: элегантная импортная дубленка и норковая шапка. На секретаршу и других присутствующих там девушек, таких же бывших провинциалок, как и Надя это произвело сильное впечатление. Они звонили на Суслова, спрашивали, кто это у вас там такой очень-очень, а Надя, видевшая Борю только в замызганной спецовке, не сразу сообразила о ком идет речь, но разобравшись, стала присматриваться к нему, заметила блеск его серых глаз, оценила аккуратную кудрявую бородку, из которой выглядывали сочные, почти такие же, как у нее губы. Даже без дубленки и норки он теперь казался Наде интеллигентнее всех остальных мужчин в их аварийной. В этом она окончательно убедилась после его вопроса о любви Нади к кино в целом и в частности к Турковскому. Ни о каком Турковском Надя не слыхала, хотя кино редко, но посматривала. Главным образом то, что показывали по телевизору. Степа на ее вопрос об этом Турковском ответил что вроде кто-то с похожей фамилией когда-то проходил по их ведомству. И это все, что он о нем знал.
«Культурный, непьющий, привлекательный. Не чужой совсем. Если творить «пришивание», то с кем, если не с таким?»
Из комнаты механиков донеслось «Иду», послышались шаги.
«Зачем это мне?» – мелькнула у Нади мысль, но Борис уже стоял перед ней. Она подняла голову, посмотрела на него странным, незнакомым ему взглядом. Борис слегка смутился и спросил:
— Случилось что?
Прежде, чем Надя, не отводя глаз, тихо сказала «Уже не надо» прошло мгновение, которое определило дальнейшее.
Ночью, когда она, скинув жакет и блузку, но оставив на себе юбку, уже лежала на разостланном поверх узкого топчана тюфячке, раздался звонок о застревании. Она написала адрес на клочке бумаги, оставила его на столе и постучала механикам в стену. Это означало, что одному из них надо вставать. Она знала чья сегодня очередь. Когда над ней возникла тень, Надя, дрожа от волнения, вытянулась на тюфячке и закрыла глаза. Ожидаемо ощутила скольжение рук по атласной комбинации и лихорадочное высвобождение той из недр плотной твидовой юбки. Теплые ладони гладили живот, поднимали лифчик, пробирались к соскам.
«Если начнет двигаться вниз и дойдет до лобка, я не выдержу, застону, за стеной услышат, — в панике подумала она и зашептала в промежутке между мягкими прикосновениями чужих губ к ее губам, — Я не хочу, не надо.»
И наконец, неоспоримое:
— Человека освободить надо.
Через полчаса – застревание произошло недалеко, даже шофера не будили – раздался скрип отворяемой двери, холод улицы пробежался по ее щекам, она услышала шаги, подумала, что все надо сделать быстро, расстегнула и приспустила юбку.
— Освободил?
— Да.
Шаги проследовали к туалету, послышался шум льющейся из крана воды и шаги затихли за дверью механиков. Надя напряженно ждала.
«Неужели не придет? Испугала его своим «не хочу, не надо.» Воспитанные люди в это верят. И зачем я ломалась?», — корила она себя. Она долго, нервно ворочалась на своем и без того неудобном для сна ложе. Спала мало и проспала общий подъем.
Утром ее разбудил пробегающий мимо Коля.
— Мороженного окуня дают, – закричал он.
Внутри аварийной уже все шевелилось. На улицу проследовал прогревать свой грузовик сонный шофер, за ним важно прошагал Красиков. На вытянутой руке, держа за хвост, он нес большую дохлую крысу, нашедшую свою кончину в одной из расставленных по углам аварийной мышеловок. Навстречу ему с брезгливыми восклицаниями со двора входили механики другой смены, пришла Лена, последовали обычные служебные вопросы «Сколько застреваний, нет ли простаивающих лифтов?» Надя отвечала, подкрашивала губы, сходила в уборною, а когда вышла, то увидела, что все её уже ушли.
У двери зажатого многоэтажками Ленинского района, типовой архитектуры массивно застекленного гастронома — их ленинградцы называли «Аквариумами» – прямо на асфальте, прижавшись спиной к стене сидела пьяная женщина в белых мужских кальсонах, улыбалась всем входящим, хрипло что-то бормотал и дрыгала ногами.
«Уж не Красиковская любовь?» – хмуро подумала Надя, становясь в конец длинной, выползшей из магазина очереди за мороженным окунем.
Придя на работу через три дня, она узнала об изменении в составе механиков. Бориса не было, он уволился, взамен из другой смены к ним перевели крепкого мужика Джугаса. Тот долго и скучно рассказывал Наде, что скоро можно будет открывать свой бизнес и, что он уже, на всякий случай, приобрел старый списанный самосвал. А Надя думала зачем что-то менять, рушить работу, семью, пусть все остается как было. Но, если суждено, если произойдет то… И перед ней возник эпизод из последней в их старом составе ночи, но со сладким продолжением, в которое входило так ожидаемое «пришивание». Стало очень грустно и даже защипало в глазах. Надя уже в который раз растревожилась: «А не возрастное ли это?»
По поводу своего дня рождения Лена принесла на работу торт и бутылку крымского «Муската». Уговорила Поликанову задержаться. После двух рюмок женщины разболтались. Надя пожаловалась на плохие условия отдыха: топчан неудобный, спится беспокойно. Лена согласилась. На таком ложе с тобой может случиться что угодно и рассказала, как ей однажды почудилось будто кто-то ласкает ей грудь, целует ее и так далее. Она до сих пор не понимает, был ли это сон или явь.
