— Ну и чем вы занимались с бабушкой?
Рита улыбнулась дочери и протянула ей Киндер-сюрприз. Нинка, рыжеволосая и толстенькая, обняла Риту за ноги, схватила яйцо, помяв ломкий шоколад, и начала рассказывать:
— Обедали, смотрели «Сказочный патруль».
Ольга Петровна замахала руками. Рита устало спросила:
— Мама, что?
— Этот мультфильм надо запретить.
Рита решила промолчать и опять обратилась к Нинке:
— Зай, а еще что делали?
— «Золушку» читали.
— Ну и как, понравилось?
Нинка решила подыграть матери и нахмурилась, но потом посмотрела на бабушку и выбрала нейтралитет:
— Ну да.
Ольга Петровна пристально взглянула на Риту:
— Отличная сказка, но читать ее надо в три-четыре года, а не в пять.
Этот удар уже не пропустишь.
— Мам, да почему обязательно надо читать ребенку «Золушку»?
— Это классика. Ты выросла на классике и скорее всего захочешь того же для дочери.
— Мам, а если не захочу?
— Почему?
— Я не хочу читать ей сказки, в которых героиня занимает пассивную жизненную позицию и становится жертвой обстоятельств.
— Боже, какие слова ты употребляешь! И что ты предлагаешь ей читать?
— Сказки с феминистическим уклоном.
— Например?
— «Финист — ясный сокол». Там героиня сама всего добивается, не дает делать за себя выбор.
— Моя дочь сбрендила.
— Мам, ну почему ты сразу даешь всему оценочное суждение? Почему нельзя просто воспринять информацию?
— Неправда, ярлыков я не навешиваю, если ты это имеешь в виду. Но я же должна как-то реагировать. Или мне позволено только молчать и воспитывать твоего ребенка, пока ты неизвестно где шатаешься? Колобкова корова, а не мать.
— Мам, мы сейчас проигрываем классический треугольник «Тиран — Жертва — Спасатель». И я все-таки предлагаю Нинку из этих наших с тобой разборок исключить.
— Я про треугольники твои не знаю ничего и знать не хочу, а ребенком надо заниматься и читать ей правильные книжки.
— Вот именно, мам, правильные, где девочка может увидеть пример проактивной женской позиции.
— Тебе надо пройти курс исправления мозгов, и тогда и у тебя, и у твоей дочери будет правильная женская позиция.
Рита вздохнула и прикрыла глаза рукой.
— Мам, а давай Нину спросим, какая у нее любимая сказка.
— О, мать назывется, ты даже не знаешь, что нравится ребенку. Вот увидишь, она скажет «Три медведя», потому что эту-то сказку ей уж точно должны были читать, и потому что там есть Маша, которая зачем-то поперлась в лес, заблудилась, но не растерялась, а залезла в медвежий дом, съела всю кашу, сломала медвежонку стульчик, потом валялась в чужих кроватях, а когда вернулись медведи, даже не извинилась, но побежала валяться в чужих кроватях дальше. Это ты называешь проактивной женской позицией?
— Ма-а-ам…
— Да что ты все мамкаешь? Мам да мам. Тебе сорок лет, взрослая баба.
Рита тихо застонала, а Ольга Петровна повернулась к Нине и подчеркнуто-ласковым голосом спросила:
— Ниночка, детонька, какая тебе сказка больше всего нравится?
Нина, все это время выцарапывавшая уродцем из Киндер-сюрприза не то снежинку, не то звездочку на стене, задумалась. Понятно, что ни «Трех медведей», ни «Золушку» говорить нельзя. «Финиста» она не знает. Вдруг спрашивать начнут, про что. Из мультиков ничего не подходит. И тут Нина вспомнила, как один раз еще давно, когда она была совсем маленькой, папа читал ей на ночь про принцессу, которая почувствовала горошину через двадцать перин. Это ее так проверяли. Нине тогда тоже захотелось стать принцессой, и папа положил ей под матрас бусину. Утром Нина соврала, что всю ночь не могла уснуть. И тогда папа сказал, что она настоящая принцесса. Почему-то эта сказка показалась ей сейчас самой подходящей, и она выдала:
— «Принцесса на горошине».
Рита внимательно посмотрела на дочь, а Ольга Петровна хохотнула:
— Так что ты там говорила про феминизм?
