Осень, местный костёл, туман.. И вот что получилось…
1
Та зима тоже была теплой и туманной. И мы вот также сидели на террасе этого всегда малолюдного и тихого кафе. Мы – это четверо старых оболтусов, которым есть о чем поговорить, и которым уже ничего не надо делать. Жизнь сложилась.
Учитель, Аптекарь, Хозяин, и я, Ваш покорный слуга. Хозяина мы зовем так по привычке, два года назад он передал дела зятю. Все бывшие. Я же бывший.… Но это не важно. Важно то, что тогда тоже была зима, и стоял точно такой же день. Единственное различие в том, что не было партии в шахматы. Как и всегда, я занимаю свой «наблюдательный пункт». С этого места я могу видеть все происходящее на террасе, расстояние позволяет, не напрягая голоса разговаривать с друзьями, а через окно рядом – позвать Гарсона (такой титул мы присвоили зятю Хозяина) и видеть происходящее в зале.
Иногда, когда становиться прохладней, мы перебираемся в салон кафе. Там мы располагаемся по тому же принципу что и на террасе. Только мое место на этот раз уже у камина. Треск сухих дров из старых вишен, суета Гарсона за стойкой бара, нечастый звон колокольчика входной двери, и приглушенный разговор посетителей – все это уютно, уныло и… располагает к размышлению.
Учитель с Аптекарем яростно сражаются за шахматной доской. Глядя на них, конечно, этого сказать нельзя. Передо мною сидят двое солидных мужчин с застывшими лицами. Картину немного оживляет сигарета в углу рта Учителя. Она перекосила его лицо, а дым заставил прищурить глаз. Но, кажется, это его мало беспокоит. По напряженным взглядам, прикованным к доске и пеплу сигареты на рукаве куртки Учителя, можно точно сказать, что их здесь нет.
И я им завидую, тем более что Хозяин сегодня не в духе. Я сам играю в шахматы и, как ни странно, в начале партии часто имею преимущество, но затем со мною начинает твориться что-то непонятное. Сердце начинает, бешено колотиться где-то в горле, отдавая в висках, как бы предчувствуя победу, но вся беда в том, что при этом мутнеет в голове. Наверное, поэтому нередко партия заканчивается ничьей или моим поражением. Обычно больше чем на одну партию меня не хватает.
В виду вынужденного молчания, я занялся тем, чем обычно занимался в такие туманные дни – стал рассматривать старый костел. Нет, он не какой-то там памятник архитектуры. Да и с такого расстояния и в такой туман невозможно разглядеть детали. Просто меня всегда поражала способность тумана в этом месте как раз смазывать эти самые детали и оставлять четкие контуры. Происходило ли это благодаря тому, что в это время дня солнце находится за костелом и тень отражается в капельках тумана или по какой другой причине, я не знаю. Мне всего лишь нравилось на это смотреть, прислушиваясь к звукам падения капель, покрывших от густого тумана ветви деревьев. Глухие звуки от падения капель на устилавшую землю листву, чередовались с хрустальными звуками, если капли попадали в лужи. Это чередование образовывало звуковую решетку, сквозь которую я наблюдал миражи костела.
Вот тут мне и вспомнился тот туманный зимний день. У моих друзей можете ничего не спрашивать. Они до сих пор считают, что провели самые глупые два часа жизни, позволив Незнакомцу завладеть их вниманием так сильно, что в течение этих самых двух часов подобных мыслей у них не возникало. Обратил я на него внимание благодаря тому же эффекту – четкие контуры высокого мужчины в тумане. И, как все движущееся в тумане, он появился внезапно. Может быть, эта внезапность проявилась из-за устремленной вверх неподвижности костела? Может быть. Но что-то в нем привлекло мое внимание и на душе сделалось как-то не спокойно. Удивившись своему беспокойству, я попытался убедить себя, что это просто прохожий или, в крайнем случае, молодой человек, решивший выпить чашечку кофе или что-нибудь покрепче.
2
Никто даже не заметил, как он на эти два часа стал членом нашего маленького общества. Легкой, пружинистой походкой он проскочил ступеньки террасы, прошел между столиками и сел невдалеке от Учителя и Аптекаря. Те, углубленные в разговор, не обратили на него никакого внимания. Хозяин, по привычке, сначала вскинул на него взгляд, но потом, видимо вспомнив о своей добровольной отставке, стал опять равнодушно прислушиваться к разговору приятелей. Удивительное дело, но, увидев спокойную расслабленную позу Незнакомца, я и сам успокоился. Теперь я мог рассмотреть его поближе.
Он был не так молод, как мне показалось вначале. Просто его легкая походка и стройность, а также отсутствие привычного в таком возрасте жирка, сильно молодили его. Прямые, почти бесцветные волосы, несмотря на погоду, он был без головно-го убора, зачесаны назад. Лицо аскета. Ввалившиеся щеки, из-за чего нормальные скулы казались крупными для такого лица. Лоб прочерчен горизонтальными морщинами. Нос тонкий, но длинный и с горбинкой. Губы тоже тонкие и бесцветные. Подбородок острый и в то же время мужественный. Все это воплощало какое-то холодное, вечное спокойствие. Рассматривая его лицо, я опять испытал смутное беспокойство. Но так как дальше продолжать наблюдение было бы не вежливо, я опять переключился на разговор друзей.
… — сколько бы Вы меня не убеждали, дорогой Аптекарь, я никак не могу согласиться с тем, что мой далекий пра- и еще много раз пра- прадедушка сидел на дереве, корчил рожи, хватал в руки что ни попадя и, благодаря этому, стал мной, – говорил Учитель.
– А по мне хоть крокодил, ведь лично для меня, сейчас живущего, от этого никакого проку, – вставил Хозяин.
– Послушайте, милый наш Хозяин, Ваш статус еще не дает Вам право смеяться надо мной, – начинал сердиться Учитель.
– Вот еще. И не думал даже, – ответил тот.
– Нет, растолкуйте мне, почему сейчас мы, имея прекрасные экземпляры наших предков, ничего не можем от них добиться, – усилил натиск Учитель.
– Ну, во-первых, не забывайте, что этим вопросом мы задаемся не так уж давно. И по сравнению с периодом, за который человечество пришло к современному облику, это мгновение, секунда, а во-вторых, мы во всем видим пример развития от простого к сложному, – твердо стоял на своем наш друг.
– А вот с «во-вторых» позвольте не согласиться. Хотя… Приведите сначала пример этого развития.
– Это совсем просто. Наши знания. Каждого человека и человечества вообще. Тут глаза Учителя озорно заблестели. Было видно, что он своим предыдущим вопросом пытался поставить ловушку, и теперь, по его мнению, в этой ловушке сидела добыча. Эту его черту я давно заметил. И ему можно было позавидовать. Часто, даже не зная глубоко предмета спора, как в данном случае, ведь он был математиком, он загонял противника в угол с помощью логики, лишь только тот допускал хоть малейший просчет.
– Тэ-э-экс. Значит наши знания, – с хитрой усмешкой начал Учитель, – теперь мои, во-первых, и так далее.
– Во-первых. Что есть знания каждого человека? Ну, что же Вы молчите? – продолжал он.
– Это то, что человек узнает о своем прошлом, и знает о настоящем из своего личного опыта, – попытался помочь я другу.
– Блестяще! – воскликнул Учитель. – А что есть знания человечества вообще?
– Опять же прошлое и сумма личных опытов всех людей. И заметьте, человечество эту сумму все время увеличивает, – воодушевился я.
– Великолепно! – с иезуитской улыбкой опять воскликнул Учитель, – У меня, дорогие мои друзья, есть некоторые соображения на этот счет. Я имею ввиду простое и сложное. Вот посмотрите, пользуясь вашими умозаключениями, я могу сказать, что древний человек, только начав постигать основы счета, знал, допустим, число двадцать. Его потомки освоили величину тысяча или скажем тысяча тысяч, что будет более правильным, так как, зная число тысяча, они вполне могли предположить, что существует тысяча таких тысяч, то есть миллион. Надеюсь, я вас не утомил? … Ну, так вот. Древние знали двадцать, не подозревая о том, что существует тысяча. Все что больше они называли – много. Его потомки то же самое проделывали с миллионом. И вы бы назвали это шагом от простых двадцати к более сложному миллиону. Так ведь?
–Ну конечно! – воскликнули мы все вместе, не считая невозмутимого Незнакомца.
– Прекрасно!– в тон ответил нам Учитель. – Но, скажите, разве от того, что древние не подозревали о миллионах, миллиардах, эти величины не существовали в те времена? Разве не было расстояния от Земли до солнца в полторы сотни миллионов километров, разве Земля не весила запредельное даже для обывателя наших дней число шесть с двадцатью одним нолем тонн? Некоторое время мы молчали, подавленные аргументами учителя. Но затем сказался бойцовский характер Аптекаря. Его выпуклые глаза неподвижно следили за Учителем, а лысина и шея пошли такими красными пятнами, что я стал всерьез подумывать о валерьянке. Удивительно, как он умудряется оставаться спокойным во время шахматной партии?
– Позвольте, – разозлился он не на шутку, поэтому произнес слово, не разжимая зубов, – но ведь это ровным счетом ничего не доказывает! Может быть та самая, так не любимая Вами, дорогой Учитель, обезьяна. Да, да обезьяна, – повторил Аптекарь, увидев недовольное движение губ Учителя, – и встала на путь, приведший ее к нашему облику (Учитель передернул плечами), когда начала загибать свои двадцать пальцев. Подождите, не перебивайте. Она, лохматая, собрала полтора десятка бананов. Ей пришлось узнать, сколько она их собрала. Затем нужно было спрятать их, то есть, сооружать какое то хранилище. Потом, опять, вернувшись к хранилищу, пересчитать, все ли цело. А это, хотите Вы или нет, умственная работа. Простые палки и ветки складывались в более сложное сооружение. Все это, независимо от того, что бананов на пальмах было значительно больше, чем полтора десятка, а солнце светило, невзирая на такое огромное расстояние, повторяю, все это развивало нашу лохматую красавицу.
Я наблюдал за ними, и понял, что независимо от истины, в споре должен победить Учитель. В отличие от Аптекаря, который спешил выпалить свои доводы, не заботясь об их убедительном звучании, Учитель, выстраивая строгую логическую цепь, попутно выяснял позицию и аргументы спорящего с ним.
3
– Я, честно говоря, считаю ту обезьяну умнее. Вряд ли она станет рвать бананов больше, чем сможет съесть. Проще запомнить дерево, на котором они растут. Это она может и сейчас,– ехидно вставил Учитель, – но я считаю, что это не относится к предмету нашего разговора. Друзья! Или я не понятно говорю, или вы,– он сделал ударение на слове вы,– не хотите меня понять. Когда я говорил о простом и сложном, я имел ввиду то, что оно существовало, и будет существовать независимо от того, познали мы его или нет.
Яблоки всегда подали на голову, правда, чаще на землю, а не в небо. И что из того, что закономерность приобретает чье-то имя? Ведь ее действие от этого не меняется. Следствие наступает неотвратимо. Причина может быть любая, от ветра до землетрясения. Хотя, если быть совсем точным, то причина всегда одна – воздействие извне, приложение сил, но следствие одно – падение меньшей массы к центру большей. И голова вовсе не является этим центром, скорее наоборот, она является помехой, препятствием в демонстрации великого закона тяготения.
Мы, всего на всего, находим простым вещам простые объяснения – яблоки падают так то и потому то. Но ведь они как падали, так и падают. Иногда мы сначала познаем сложное, а затем раскладываем его на простое, которое опять ведет к сложно-му. Например… Атомный врыв! А затем уж его последствия. Сначала простые – разрушенья, мутации, болезни. Потом сложности по их изучению, объяснению, что равносильно раскладке опять же на простое, понятное. И так, виток за витком. Простое – сложное – простое. И все это на основе существующих, не зависимо от того открыли мы их или нет, законов Природы.
– Но к чему вы ведете? – уже не так уверенно спросил Аптекарь, – Как же тогда мы стали такими?
– Стало быть, я Вас убедил, дорогой Аптекарь?
– Н-нет конечно, – совсем сник наш друг, – но, подвергая мои убеждения такому сильному натиску, даже больше того, пытаясь их разрушить, должны же Вы, Учитель, иметь что-то взамен.
– Ну, у меня взамен не так уж и много, – высоко подняв брови, сказал Учи-тель.
– То есть?! – воскликнули мы хором.
– Мы дети внеземного разума, – невозмутимо ответил он.
На это раз Аптекарь не покраснел, а стал белее своей белоснежной рубашки (любовь к чистому и светлому у него поразительная).
– Ну знаете… – он повертел головою, словно выбирал предмет, чтобы запустить им в Учителя, – Как можно… Вы ведь математик, логик, в конце концов! Как можно менять столь проработанную, пускай, как Вы нам сейчас попытались доказать, логически не совсем безупречную, и, тем не менее, систему, на это голословное утверждение некоторых свихнувшихся ученых?
– А ведь упрек справедлив.
Как мне показалось, только один я вздрогнул при этом замечании. Ведь его произнес Незнакомец.
– Вы так считаете? – ответил вопросом Учитель, подняв на него взгляд.
Аптекарь только слегка повернул голову в его сторону. Казалось, что его ничуть не удивляет столь неожиданная помощь. Хозяин же.… На его лице было явное удовольствие, от того что, наконец-то этого „умника” сомнут. И это мои друзья, которые очень считались с приличиями, и никогда не позволяли посторонним соваться в свои дела.
– Но согласитесь, – непринужденно продолжал Незнакомец, – Вы и вправду просто таки отмахнулись от довольно прочно сработанного доказательства, заменив его аксиомой и, как я понимаю, довольно таки сомнительною в глазах Ваших друзей.
– Весьма сомнительной! – Ядовито вставил Аптекарь.
– Вот Вам и подтверждение, – спокойно продолжал Незнакомец. – Куда логичнее, при Вашем образе мышления, было бы или не оставить от теории Дарвина, которую столь истово исповедует уважаемый Аптекарь, камня на камне, или, не сумев первого, найти слабые стороны этой, я бы сказал, гипотезы эволюции органической жизни, заменить их более сильными. Иногда при такой замене теории становятся неузнаваемыми. Поверьте.
– Судя по тому, как Вы говорили, Вами эти или-или уже проделаны, – холодно заметил Учитель.
– Лично у меня такой необходимости не было, это сделали до меня и за меня. Но многие люди прошли этот трудный путь. И, как Вы правильно заметили, истина существует независимо от наших знаний. Точнее, знание существует независимо от того, владеем мы им или нет.
– Так, где же свидетельства этих многих? Пока мы знаем только одну школу – Дарвина. Конечно, если не считать библейского толкования. Но оно настолько сокрыто, что выглядит сказочно и противоречиво.
– Предельно точно подмечено – сокрыто. И, кроме того, я вообще не имел в виду, что Дарвин один из тех, кто прошел этот путь. Он то, как раз прошел полпути.
– Ну и дела! Вы утверждаете, что многие пошли дальше Дарвина. Но мы о них ничего не знаем! – это уже Аптекарь понял, что Незнакомец не его единомышленник.
4
Я никак не мог понять, почему мои друзья не обращают внимание на то, что разговаривают с незнакомым человеком, который им даже не представился! И почему они так спокойно, я бы даже сказал безразлично, переносят его менторский тон. За все время разговора Незнакомец не сменил позы, не улыбнулся, не выказал и тени досады, если его не понимали. Одним словом эдакий каменный гость.
Размышляя над этим, я пропустил часть беседы. Правда, я слышал все сказанное, но глубоко в смысл не вникал. Так наблюдают течение реки, не обращая на то внимание, что несут ее воды. По моему, в начале он объяснил, почему спорщики зашли в тупик в своей дискуссии. Незнакомец сказал, что Аптекарь получил хорошее университетское образование, но оно, к сожалению, дало ему только знания, особенно богатые в фармацевтике (я еще подумал о необычайной осведомленности нашего гостя), но не привило способности к созданию нового неизведанного при помощи этих знаний. И, клянусь честью, это так! Наш уважаемый Аптекарь был виртуозным провизором, но работал только с известными и опробованными другими рецептами. Насколько я знаю, он даже не пытался изобретать что-нибудь свое. Учителю же эти знания привили тягу к выискиванию ошибок, отрицанию всего, что, имея эти ошибки, становилось, на его взгляд, нелогичным. Да – да, нет – нет, если – то. Железный, но в тоже время сильно ограничивающий принцип, позволяющий досконально разбираться в частностях, но очень мешающий переключаться на общее.
Меня все больше поражали осведомленность Незнакомца и то, что мои друзья проглотили все это, не моргнув глазом. Видно что-то в том, как он говорил, сдерживало их, наводило на мысль, что это только начало, главное будет впереди. Так оно и было. Даже Хозяин и то уставился на Незнакомца, как будто только что его увидел, и тот его сильно чем-то удивил.
– Вы, конечно, будете смущены услышанным,– продолжал этот загадочный человек, – но я предлагаю вспомнить все, что вы знаете о развитии жизни на Земле, и о развитии человечества.
Если сказать, что он нас сильно удивил, то это все равно, что не сказать ничего. По его словам, жизнь (органическая) во всем ее разнообразии, зародилась именно на Земле. Никто ее не привносил, и ниоткуда она не была занесена. Но, тут он повторился, только жизнь биологическая. Жизнь, обладающая энергией и разумом. Но энергией материального плана, а разумом – на уровне инстинкта, зато практически не дающего сбоев и не совершающего ошибок.
Я не останавливаюсь на этом подробно. Не смотря на то, что он предложил нам вспомнить все то, что мы знаем, тем не менее, напомнил нам все это, да еще и такое, что знают только ученые мужи, потратившие на науку всю жизнь, чем опять поверг нас в изумление. Но когда он дошел до тех самых злополучных обезьян, тут и началось то, что уже выходило за рамки нашего понимания.
– Далее, – сказал Незнакомец, – я прошу выслушать меня, не споря. И позже я поясню почему, – хотя за это время мы не произнесли ни звука.
– Представьте себе, – продолжал он, – по Вселенной путешествует Нечто, называемое ЭИМ. Поверьте, – Незнакомец сделал предупреждающий жест рукой, увидев, что мы заерзали на стульях, чем предотвратил наши вопросы, – это не самое приятное, если вообще можно говорить о чувствах ЭИМ. Кстати, это земное название. Объясню почему. ЭИМ – энергоинформационная матрица. Ее жизнь, способы передвижения не поддаются описанию никакими земными законами, поэтому, не буду вас утруждать. Скажу только одно. Представьте мысль, которая «оторвалась» от вас. Она размножается (с помощью миллионов людей), она мгновенно достигает умопомрачительных далей. Таким образом, вы, в очень приблизительном виде, поймете, что такое ЭИМ.
Но ЭИМ не созидатель, она носитель. Вот почему я говорил, что путешествие не самая приятна часть жизни ЭИМ. И вот развитие биологической жизни на Земле дает формы, позволяющие ЭИМ воплотить то, что она несет, в конкретное. Вот грань, до которой был прав Дарвин. Я уже говорил о его полпути. С этого момента начинается взаимное, друг друга обогащающее развитие ЭИМ и земного человека. Только я хочу предостеречь от одной распространенной ошибки. Не нужно считать каждого живущего на Земле носителем ЭИМ. Это далеко не так. Можно даже сказать, в подавляющем большинстве случаев не так. И еще одно. Говоря по земному, ЭИМ бывают «добрыми», но иногда и «злыми». Что человечество не раз уже на себе испытало.
Так вот, биологическое состояние ЭИМ настолько лучше, чем во время «путешествия», что многие задерживаются здесь на несколько циклов.
Далее он объяснил, что цикл – это период жизни биологической оболочки ЭИМ. Затем посоветовал не относиться скептически к мистическому в преданиях наших предков, особенно отметив древнюю кабалистическую формулировку – «камень становится растением, растение – животным, животное – человеком, человек – ангелом, ангел – Богом». И когда я стал ощущать, что мозги у меня вот-вот закипят, он закончил следующим монологом.
– Вспомните вспышки гениального озарения ученых, да и не только их. Дар пророчества. Учитывая вышесказанное, он уже не кажется чем-то сверхъестественным. Есть носитель информации, есть информация. Но считать эту информацию, адаптировать к местным условиям, сделать доступной для восприятия – это уже по силам только второму участнику взаимного развития – человеку. И от того, как он выполнит эту работу, зависит, согласитесь, очень многое. Минимум – это верное пророчество, максимум – это правильное использование полученной информации.
Да, дорогие мои друзья, – он непринужденно зачислил себя в категорию наших друзей, – я утверждаю, что разумная, именно разумная, жизнь на Земле – продукт совместной деятельности ЭИМ и человечества. Причем катализатором является ЭИМ. Предназначение же человечества, воплощение мира идей (мира информационного), на определенном этапе развития Вселенной, в мире материальном. Откуда это и зачем, что является первопричиной всего этого – предмет отдельного разговора. Может, мы еще когда-нибудь встретимся. Ответы на многие вопросы можно найти у древних. И не последнее место среди этих древних источников занимает Библия. А что до наших современных обезьян, то скорее они наши потомки.
— А теперь, почему я просил верить мне на слово. Да, если честно, я и не просил верить, а хотел, чтобы вы выслушали меня, не споря. Так сказать, приняли информацию к размышлению.
Затем он попрощался и растаял в тумане.
Я думаю, теперь вы понимаете, почему мои друзья не станут говорить об этом. Да и я не стал бы. Я просто забыл рассказать о том, что испытал вчера, получив газеты. В одной из них была статья о крупном ученом, погибшем в автомобильной катастрофе. В ней с горечью сообщалось, что он не будет участвовать в ежегодном конгрессе, не порадует ученый мир как всегда блестящим, иногда выходящим за рамки понимания докладом. С фотографии в траурной рамке, помещенной над статьей, на меня смотрел Незнакомец.
Я знаю отношение моих друзей к этой истории, поэтому смотрю на костел сквозь туман, и держу свои мысли при себе.
– Конгресс начинается через неделю, – ни к кому не обращаясь, произносит Учитель.
– Да через неделю, – точно так же отзывается Аптекарь.
Мы с Хозяином молчим. Я опять забыл сказать, что ежегодный конгресс ученых проводится в нашем городке, значительно оживляя его жизнь.
