В середине июля 2021 года в Одессе состоялась церемония награждения победителей пятого сезона Одесской международной премии им. Исаака Бабеля. В конкурсный шорт-лист вошел рассказ Дениса Драгунского «Маркиза и черт».
Марина много чего боялась. Например, черта. Нет, она не была суеверная девчонка из глухой деревни. Но черта боялась. Настоящего, с копытами и когтями, с маленькими козьими рожками – как на картинках в книге «Сказки Пушкина».
Черт жил в темном углублении между двумя тяжелыми дубовыми дверями, которые вели из подъезда на улицу. Там была непонятная черная выемка, куда не доходил свет лампочки, которая была уже над лестницей. Казалось, что там бесконечная опасная даль и глубина.
– Там приспоMдня! – вот так, с ошибкой, сказала Наташка, дворничихина дочка; они иногда играли во дворе. – Там черти живут. Ты бежишь, а черт как схватит! Правда, Толька, Наташкин брат, сказал, что там не черти, а дверка в секретное московское метро, на нем только Сталин ездил, а сейчас оно закрыто, но, если залезешь, тебя расстреляют. «Черти и расстреляют!» – возражала Наташка.
Поэтому Марина обыкновенно дожидалась, когда в дверь будут входить взрослые, и проскальзывала с ними рядышком. А когда долго никого не было, пробегала этот чертов тамбур, зажмурившись и бормоча что-то вроде «черт, черт, не тронь, тебя папа убьет!».
Хотя папа у Марины умер, когда ей было пять лет. Но Марина точно знала, что на том свете он поймает черта и накажет. Папа был очень сильный, отжимался от пола и махал гантелями, она помнила.
Еще Марина боялась жуков, улиток, грозы с молнией, нищих старушек и бородатых стариков. Боялась мыться в ванне – только душ! – потому что мамина сестра легла в ванну и умерла, и об этом узнали только через неделю, когда ее кошки разорались на весь дом. Но сильнее всего Марина боялась неровни. Выйти замуж за неровню, вот!
Потому что мамина сестра рассказывала, как ее дочь вышла замуж за парня с периферии, и он их всех обокрал. Вот просто выносил вещи из дома, и все. Потом они разводились три года, и он все равно отсудил комнату. Пришлось менять квартиру. И ее дочь от этого легла в психбольницу, а там выбросилась из окна.
И тетя Таня, мамина сестра, осталась одна с четырьмя кошками. Их звали Агриппина, Мессалина, Фаустина и Цезония. Потом они своим криком заставили соседей вскрыть квартиру, где мамина сестра была мертвая в ванне.
Кошек Марина боялась тоже, но не так сильно.
* * *
Она была дочкой генерала, который погиб на испытаниях чего-то секретного. Они с мамой жили в большой квартире, в красивом доме с гранитными колоннами вокруг окон, со статуями рабочих и крестьян на крыше, с каменными балконами, с которых было так приятно кидать вниз, на прохожих, крошечные кусочки штукатурки: она трескалась, и ее было легко отколупывать.
У них было четыре комнаты и потолки три пятьдесят. В столовой над столом висела хрустальная люстра, такая огромная, что нижние висюльки, спускаясь к середине стола, почти что задевали за бутылки вина. Люстра была трофейная – наверное, из дворца. Это еще дедушка привез, он тоже был генерал, кстати говоря. Вся квартира была набита черным деревом с перламутром, мейсенским фарфором и венецианским стеклом. Было жалко делиться с каким-нибудь парнем с периферии.
Поэтому, когда Марина на вечеринке знакомилась с молодым человеком и он ее приглашал танцевать, она нежно и сильно прижималась к нему, закрывала глаза и представляла себе, как она с ним ложится в постель, как они сладко делают «все это», она даже вздрагивала от предвкушения, – а потом ей виделось, как бы уже сквозь послелюбовную дрему, что он медленно вылезает из-под одеяла, на цыпочках идет к комоду и вынимает папин золотой портсигар и мамины серьги. Марина вздрагивала, отпрянывала он кавалера и прекращала танец.
– Ты что? – пугался или злился кавалер.
– Голова закружилась! – мрачно и надменно говорила она. – Сама не знаю. Помолчи. Дай тихо посидеть!
Кавалер исчезал.
* * *
Но один мальчик не обиделся на такие фокусы, дал ей тихо посидеть, а потом на такси отвез домой и сдал с рук на руки маме.
– Благодарю, молодой человек! – сказала мама, протягивая для поцелуя сухую, почти что старческую руку.
На ее пальце сидело кольцо «маркиза» – остроконечный овал из маленьких бриллиантов. Он поцеловал ей руку; разговорились, стоя в прихожей; мама с барской простотой спросила, как его фамилия и кто его папа. Он сказал, что папа умер четыре года назад, а фамилия оказалась очень даже известная: художник, кое-что в Третьяковке висит.
Мама была довольна. Марина тоже. Павлик – мальчик-кавалер-жених – жил почти что на соседней улице, в доме не таком мощном, но тоже солидном, из бежевого кирпича. Мамы друг другу не понравились.
«Типичная генеральша!» – сказала своему сыну мама Павлика.
«Типичная вдова художника!» – сказала своей дочери мама Марины.
Генеральша была пожилая крашеная блондинка с укладкой, надушенная и разодетая в кофточки с рюшечками; вдова художника была нестарая курящая брюнетка с длинной, но неаккуратной косой, перекинутой через плечо; всегда в свитере и брюках. Павлик предлагал жить у него, но Марина отказалась; да и Павликова мама была не в восторге, хотя в принципе не против. А вот Маринина мама очень была рада зятю. Щебетала, накрывала стол, дарила подарочки и даже один раз в воскресное утро принесла молодым кофе в постель – ну совсем в неподходящий момент! Но никто не обиделся и не испугался, все только посмеялись.
Генеральша умерла через год. Марина была поздним ребенком, так что ничего удивительного.
* * *
Они стали жить вдвоем в этой огромной квартире. Марина потихоньку стала носить мамины кольца.
– Хорошая какая «маркиза», – сказал однажды Павлик, держа Марину за руки и перебирая ее пальчики. – Моей маме бы очень понравилось.
– В смысле? – Марина чуть испугалась.
– Да так. У нее никогда не было украшений. Папа много зарабатывал, деньги были, а драгоценностей не было.
– А почему?
– Папа не любил. Считал мещанством. А ей хотелось.
– Ну и что теперь? – У Марины даже спина похолодела.
– Да ничего! Она бы оценила. Хорошая работа.
– Да, неплохая. – Марина отняла руку, сняла кольцо и понесла его прятать в комод.
Положила на дно шкатулки. Потом полгода, наверное, не надевала «маркизу». Слава богу, мама ей много всего оставила. А как постоянное кольцо Марина стала носить прекрасный изумруд-кабошон. Тоже с брильянтиками вокруг.
Но однажды ей захотелось надеть именно «маркизу». Она залезла в шкатулку. Потом крикнула:
– Павлик! Паша!
Он тут же прибежал.
– Пашенька, – сказала Марина, неизвестно от чего задыхаясь. – «Маркиза».
– Прекрасная? – засмеялся Павлик и напел: – Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка?
– Помолчи! – тихо сказала она и схватилась за грудь чуть ниже горла.
– Что с тобой, Манечка? – Он обнял ее. – Где болит?
– Где кольцо? – спросила она. – Где моя «маркиза»?
– Фу! – сказал Павлик. – Нельзя так пугать родного мужа. Колечко потеряла? Чепуха! Сейчас найдется. Ты не волнуйся, не переживай.
Он принялся обшаривать шкатулки, выдвигать ящики комода, звенеть чем-то фарфоровым, стеклянным и золотым. Он нахмурился и пожевывал губами, как всегда, когда был сосредоточен на каком-то деле: читал, писал или вставлял винтик, выскочивший из оправы очков. В общем, искал изо всех сил.
Марина смотрела на него, и ей казалось, что он притворяется, что он лжет, что происходит что-то ужасное, гадкое, подлое, из-за чего бросилась из окна дочка тети Тани… Но Марина справилась с собой. Помотала головой, потерла виски ладонями и сказала искусственно-веселым голосом:
– Хватит искать! Оно само найдется! Уверяю!
* * *
Они с Павликом навещали его маму, Маринину свекровь, два раза в месяц. Каждую первую и третью пятницу. Но Павлик захворал какой-то мелкой простудой и передоговорился с матерью.
Однако Марина после работы поехала не домой, а к свекрови. Без звонка.
– Буквально на минутку! – Марина протянула ей тортик и кулек с яблоками.
Боже! Так и есть! На руке у свекрови сияло ее кольцо. Марина точно помнила, что свекровь не носила украшений. Да и Павлик объяснял почему. У нее даже уши не были проколоты. Только вдовье кольцо на левой руке. А вот теперь – бриллиантовая «маркиза».
– Ну раз так, выпьем чаю, – улыбнулась свекровь. Хотя вообще-то она Марину не любила и сейчас, наверное, ломала голову: зачем невестка вдруг заявилась, да еще без сына. А ведь сын уже звонил, и они договорились перенести встречу.
– Спасибо, Антонина Павловна, – сказала Марина. – Мне вдруг как-то нехорошо стало. Я пойду.
– Приляг! – сказала свекровь. – Дать попить?
– Нет, я пойду. Как-то все странно… – Марина прикоснулась ладонью к горлу и громко сглотнула.
– Тошнит? – спросила свекровь.
– Нет! – покачала головой Марина. – Нет, слава богу. То есть я хотела сказать, увы. Увы, не тошнит…
– Ничего, – свекровь погладила ее по плечу. – Все будет. Все будет, Мариночка, уверяю, деточка. Все будет.
Марина покивала, как будто бы благодарно пожала пальцы свекрови, ощутив жесткие брильянтовые пупырышки «маркизы», повернулась и вышла.
* * *
Вернувшись домой, она долго молчала, а потом – когда Павлик не вышел в кухню, хотя она громко заваривала чай и ставила чашки, – потом решила молчать дальше.
Она все поняла: молодой муж украл ее кольцо, ее любимую «маркизу», которая досталась ей от покойной мамы, а маме – от бабушки, и отдал своей мамаше. Даже непонятно, как все это назвать словами! Какое-то безумие. Да, Павлик безумно обожает свою мамашу. Эдипов комплекс? Именно обожает, обожествляет. Мама то, мама сё. Мама знает, мама скажет, мама любит, маме не понравится. Фу! И вдобавок крадет ее кольца и дарит маме. Ужас. Марина не знала, что тут делать, что и как сказать, как спросить. И не с кем посоветоваться. Нет ни папы, ни мамы, ни тети. Так что лучше уж молчать.
А Павлик обиделся, что жена ему ничего не рассказывает. Потому что мать тут же ему позвонила и сказала, что Марина к ней заходила.
Так они промолчали неделю, наверное.
* * *
– Ты куда? – спросил Павлик в следующую субботу, увидев, как Марина в прихожей надевает плащ.
– Проиграл в молчанку! – засмеялась она. – Не «куда», а «далеко ли»! Недалеко. Пешком двадцать минут. К Антонине Павловне.
– Зачем?
– У женщин свои секреты! – Марина процитировала старую рекламу майонеза.
Павлик пожал плечами и скрылся в квартире. Даже не подождал, пока Марина выйдет, не запер за ней дверь. Свекровь неважно себя чувствовала. Она лежала на диване в гостиной, прикрывшись пледом, а Марина сидела в кресле рядышком и пыталась вести светскую беседу.
На руках у свекрови не было никаких колец. Даже обручального на левой руке. Свекровь мяла себе пальцы и жаловалась на боли в суставах. Потом прикрыла глаза и простонала:
– Мариночка, я не знала, что ты придешь, и приняла клоназепам, буквально четвертушку, но меня как-то сильно клонит в сон. Смешно: «клона» – клонит…
Я подремлю полчаса. Ты пойдешь или посидишь?
– Посижу, – сказала Марина.
Свекровь спала, легонько всхрапывая.
Марина сквозь плед потрогала ее за ногу. Свекровь
перестала храпеть и повернулась на бок, лицом к диванной спинке.
Марина встала и пошла в спальню. Туалетный стол красного дерева стоял между кроватью и окном.
«Старинная вещь, девятнадцатый век, но барахло и в ужасном состоянии, – думала Марина. – Вот у нас всё музейного уровня… Буль и Жакоб. Господи! Да кому это надо? Детей не будет. Продать и деньги прогулять, проездить по заграницам? С кем? С этим воришкой, влюбленным в мамочку? Развестись, найти другого? Но это же какая возня. Да и кто меня возьмет с заращением труб и хроническим миокардитом… Разве такой же мелкий подлец».
Вот хрустальная шкатулка. Марина подняла крышку. Ее «маркиза» лежала, обнявшись со вдовьим кольцом. На секундочку даже стало жалко их разлучать.
Марина усмехнулась, аккуратно взяла «маркизу», положила в карман джинсов. Закрыла шкатулку, не брякая крышкой. Прошла в гостиную. Склонилась над свекровью, потеребила ее плечо и шепнула:
– Антонина Павловна, я все-таки пойду домой.
Я сама дверь захлопну, хорошо?
Свекровь что-то утвердительное проговорила сквозь сон.
* * *
– Марина! – радостно крикнул Павлик, выскочив ей навстречу в прихожую. – Нашлась твоя «маркиза», кричи ура!
Он разжал кулак и показал ей кольцо.
– Ура, – едва выговорила Марина. – А где она была?
– Представь себе, в книжном шкафу. На полке. Где «Литпамятники». За статуэткой Сократа.
– Я ее туда не клала! – сказала Марина.
– Ага! – пожал плечами Павлик. – Это я ее у тебя украл и спрятал. Да? Так?
– Не знаю, – проговорила Марина и покраснела. – Нет, конечно. Ерунда. Прости меня. Пашенька, прости меня, я дура, я сумасшедшая, прости меня, бога ради!
Стыд и раскаяние охватили ее.
Боже, как она его оскорбила в своем уме, назвала вором, заподозрила в каких-то извращениях, отчего, зачем? И заодно свекровь тоже обмазала грязью в сердце
своем, как это глупо, как стыдно!
Она спрятала руки за спину, поспешно стащила с пальца «маркизу» свекрови, сунула ее в задний карман джинсов. Протянула руку Павлику.
– Спасибо, родненький! – сказала она. – Как я рада! Ты меня простил? Нет, скажи – простил?
Он надел «маркизу» ей на средний палец правой руки. Поцеловал ее сильно и ласково. Она обняла его в ответ.
– Я тебя люблю, – сказал он и повторил шепотом, обнимая и гладя ее по спине и ниже. – Я тебя очень-очень люблю. Очень-очень-очень…
– Погоди! – она вырвалась. – Я забыла одну вещь. У твоей мамы. У Антонины Павловны… Я сейчас! Повернулась и выбежала вон.
* * *
Она долго звонила в дверь. Наконец Антонина Павловна открыла.
– Ты ушла, потом пришла, что случилось? – Свекровь сонно протирала глаза. На ее правой руке сияла бриллиантовая «маркиза».
– А? – только и спросила Марина, уставившись на кольцо.
– В смысле? – не поняла свекровь.
Марина схватила себя за руку, левой за правую. Потом ощупала задний карман джинсов.
– Идите к черту! – вдруг крикнула она.
Свекровь ни чуточки не обиделась, но возразила:
– Какому черту я нужна? Сама иди.
* * *
Войдя в тамбур, Марина остановилась и покосилась направо. Туда, где была глубокая темная выемка. Сердце билось так, что уши лопались. Было совсем тихо.
– Эй! – шепотом позвала Марина.
Из темноты что-то стало виднеться.
– Это ты? – спросила она темноту.
– Я, – ответил черт. – Иди сюда.
– В приспоМдню? – спросила она, как дворничихина дочь Наташка.
– На секретном метро кататься, – объяснил черт.
– А не расстреляют?
– Да и наплевать! – засмеялся он. – Пароль: как теткиных кошек звали?
– Агриппина, Мессалина, Фаустина и Цезония.
– Правильно! – сказал черт. – Ну, пошли.
