Записано со слов жителя города Луховицы Моск. обл. Капюшонкина Ивана Аркадьевича, 1958 г.р. 13 августа 2010 года, во время аномальных пожаров и тяжелого смога в Московской и Рязанской областях.
Жил-был один Никанор Никанорович. А фамилия у него была до того простецкая, что я ее и позабыл. Жил он далеко где-то в глубине нашей необъятной родины, что ли в Рязанской области, то ли в Ульяновской… А, вот, жил он в Волгоградской области, в городе под названием Ленинск. В городочке четыре школы, парк и две больницы, а больше ничего. Но название важное. Поэтому Никанор Никанорович, как только случилась такая возможность, переменил свою слишком простую фамилию, и стал Никанор Никанорович Ленинский.
Жил он один в однокомнатной квартире на улице 22-го съезда КПСС. Там такие дома одинаковые, типовые, что я сейчас точно не припомню, в каком именно номере, то ли 24-ом, то ли 26-ом, но по четной стороне железно, потому что по нечетной гаражи и пустырь перед лесопилкой.
Работал Никанор Никанорович на этой самой лесопилке помощником бухгалтера. Но взаправду он собирался поехать в один прекрасный день в Волгоград учиться на факультет биологии, потому что интересовали его не цифры и дебетовка, а твари меньшие, то есть насекомые. Даже не просто интересовали — он их страстно обожал. Порой даже свою работу выполнял спустя рукава, потому что задумывался о каком-нибудь инсекте.
И при каждом удобном случае Никанор Никанорович старался другим жителям Ленинска рассказать про то, какие инсекты полезные и насколько они интереснее человека.
— Даже в случае ядерной войны, скорее всего, выживут только насекомые! — сказал он как-то директору.
— Ты что же, Никанор, за американцев? — спросил его директор.
Никанор задумался, а потом и ответь:
— Да, наверное, американцы умеют летать и размерами превосходят прусаков.
Начальник потерял дар речи и только через полчаса напряженной умственной работы сообразил, что он о тараканах.
— Тьфу ты, — сказал он Никанору. — Чеканурик.
Никто в Ленинске, в общем, не разделял интереса Никанора Никаноровича до тех пор, пока сынок участкового Петрова, Сашка, не получил пару в четверти по биологии. Тут Петров вспомнил про заявление, которое давно уж у него валялось в конторе, и которое написала Никанорова соседка: мол, разводит антисанитарию, насекомые от него так и ползут. Тогда Петров как положено посетил Никанора, поговорил с ним, услыхал от него много непонятных слов, и признал в нем человека ученого, а не цыгана какого-нибудь. А тараканы в Ленинске у всех есть, и клопы даже, обычное дело. Когда Сашка принес двойку, Петров отвел его к Никанору и попросил позаниматься с ним по биологии что-то там.
Никанор Никанорович согласился, и Сашка стал его верным «падаваном». Это так Сашка сам выражался.
Он, когда впервые в квартиру Никанора зашел, сразу рот от обалдения открыл. Там, надо сказать, было чем полюбоваться. В больших стеклянных аквариумах без воды копошились жуки, гусеницы, какие-то невнятные червячки, отдельно, между двумя слоями стекла содержались две колонии муравьев — красные и черные. В ванной жили водные насекомые, всюду громоздились растения в огромных кадках, между ними порхали бабочки, было влажно, а сам Никанор жил на кухне на раскладушке.
Сашка, оправившись от первого удивления, спросил деловито:
— А пауки есть?
— Пауки не насекомые, — обиделся Никанор. — Следовало бы знать. Вот сколько у паука конечностей?
Сашка мысленно представил паука и сосчитал.
— Восемь.
— Вот, а у насекомых шесть. Это важно!
Сашка насупился, и Никанор, чтобы не расстраивать нового ученика с порога, спросил:
— А тебе зачем паук?
— Училку шугануть, она пауков боится, весело будет.
Тогда Никанор шагнул куда-то за кадки с цветами, Сашке показалось, что в джунгли, и вынырнул уже с этой зеленой штуковиной, почище всякого паука.
— Такая пойдет?
— Вау! — обрадовался Сашка. — Это что?
— Самка богомола, — ответил Никанор. — Я тебе ее в банке дам, если пообещаешь двойку исправить и назад ее в целости донести.
Сашка, разумеется, пообещал.
То есть, контакт у них произошел и все хорошо было, пока не появилась эта.
Никанор Никанорович не сразу Сашке рассказал. Сначала он, когда Сашка приходил заниматься, словно бы невзначай, открывал энциклопедию инсектов именно на нужной странице. Раз такое случилось — пришел Сашка, а на раскладушке в кухне книжка с этой картинкой, — два; на третий Сашка уж смекнул, спрашивает, что это за бабочка.
— Это, — говорит Никанор, а у самого даже дыхание замирает и голос подвизгивает, — сатурния или павлиноглазка грушевая.
Сашка еще раз на картинку посмотрел. Там, значит, бабочка. Большая довольно, но цветами не особенно игручая, серенькая все больше. Сашка к тому времени очень хорошо Никанора изучил и видел, что раз тот сидит на самом краешке табуретки, не шелохнется, а руки на коленки свои острые положил, и пальцами так и впился, почище какого-нибудь членистоногого, то значит, дело серьезное, нести абы что нельзя — обидится.
Сашка и говорит:
— Глаз это вот? — и пальцем в картинку тыкнул, где у бабочки на крыльях наподобие пятна.
— Да! — закричал Никанор, вне себя от восторга. — Это глаз. Такой глаз у всего семейства павлиноглазок, но эта — эта не чета остальным. Она особенная!
Сашка сел на раскладушку и приготовился слушать.
— Это самая крупная ночная бабочка Европы! — сказал Никанор. — И знаешь еще что? Мне пришлют кокон! Один энтомолог из Крыма. Я с ним списался по электронной почте и он обещал прислать, хотя вообще-то она в Красной книге, но я же не уничтожать, я для изучения!
Сашку не столько бабочка и кокон поразил, сколько то, что Никанор с кем-то там списался по электронной почте. Дело в том, что хотя молодежь в Ленинске, как и всюду, давно осваивает просторы всемирной сети, Никанор, хотя совсем еще и не старый человек, не имел даже простенького компьютера, не говоря уж о мобильном телефоне. То есть совсем эту сторону российской жизни игнорировал.
После выяснилось, что Никанор на почте в компьютер влез. Там как раз поставили компьютер на красивый такой красный с синим к стене прикрученный ящик. И типа все желающие могут воспользоваться. Бесплатно пока, по акции. Никанор и воспользовался.
— Что вас интересует? — спросила почтальонка.
— Чешуекрылые, — ответил Никанор честно.
— Вот видите, окошко, сюда ставите курсор, ну, вот эту штучку, и печатаете, что вам интересно. Чешуе… — почтальонка испугалась, что ошибется в трудном слове и дала Никанору по клавишам постукать самому.
— А теперь энтер.
Никанор не понял, поэтому почтальонка нажала на клавишу сама.
И тут-то все и закрутилось.
Впрочем, Сашка сначала не очень даже понял, что дело пахнет керосином. Ну бабочка, ну мечта, мало ли. Только Никанор постепенно переставал обсуждать биологию и школьные уроки, и даже других инсектов, а все к этой самой сатурнии сводил. Сашка уж и так его переключить пытался, и эдак. Спросит, к примеру, правда, мол, что самка богомола самца съедает после того самого. Раньше всегда срабатывало! Но тут нет, сначала Никанор заведется про богомолов, а потом вдруг:
— А самец сатурнии грушевой находит свою самку по запаху. За несколько километров может прилететь к ждущей его любимой.
«Здорово она, должно быть, воняет», — думал Сашка, но вслух такого не говорил.
И на почту Никанор зачастил. Приходит, спрашивает посылку — нет пока, потом спрашивает есть ли еще акция на компьютер — закончилась, только за деньги. Денег у Никанора лишних не было, поэтому он шел восвояси. Но назавтра снова приходил и тоже самое спрашивал. Почтальонка уже о свадьбе задумалась.
Но наконец посылочка пришла. Никанор аж затрясся весь, когда из почтальонкиных рук малую коробочку эту принимал. Как до дому добежал, как дождался Сашку, чтобы, значит, при верном оруженосце драгоценность открывать. Куколка оказалась невзрачным коричневеньким комочком, похожим на свернувшийся лист. Но Никанор был в восторге.
— Когда она вылупится? — спросил Сашка.
— Не вылупится, а выйдет из куколки. Имаго, взрослая особь, — ответил Никанор в полном восхищении. — Скоро, Александер, надо наблюдать.
На лесопилке Никанор взял отпуск за свой счет, чтобы глаз со своей ненаглядной не сводить, а на остальных обитателей квартиры совсем перестал внимание обращать. Сашке пришлось и муравьев подкармливать, и стрекозам мух ловить, и тараканам кидать остатки каши. Никанор словно влюбился в эту распроклятую куколку. Сделал несколько рисунков простым карандашом в специально купленной тетради в линейку. На нелинованный альбом не хватило денег. Рисунки были в фас и в профиль, может и не особенно художественные, но тщательные. И глядя на них Сашка подумал, что это как фото преступника для личного дела.
В один из дней Сашка, пришедши к учителю, увидел, что тот уже не сидит на табурете возле фикуса, где висела его сатурния, а торчит у окна. А там, в углу на раме сидит, собственно, предмет и мыслей, и пера. Сашка в очередной раз удивился — такая страшная она была. Огромная, как для бабочки, коричнево-серая, с крупным «глазом» на пушистых крыльях.
— Волосатая какая-то, — сказал Сашка.
— Это самка, — сказал Никанор почему-то шепотом. — Видишь, у нее небольшие усики, а у самца пушистые.
Сашка сходил на кухню и принес оттуда энциклопедию, поглядел на рисунки там.
— Чего-то она не похожа на эту… — сказал он, тыча пальцем в рисунок с подписью «Павлиноглазка грушевая».
Никанор только отмахнулся.
— Это старая энциклопедия.
Сашка поворотил листы, отыскивая других павлиноглазок, но ни одна до конца не походила на эту.
— А летать она будет?
— Нет. Самки павлиноглазок не летают. Они сидят тихонько и ждут самца.
Сашка аж крякнул: «Ну пусть сидит-ждет, чудилка», — и пошел богомола кормить. А Никанор окно распахнул, не глядя даже на то, что в него капустницы и другие из семейства нимфалид поразлетелись кто-куда, для того, мол, чтобы феромоны сатурнии пахли пошире и ее самец прилетел бы к ней. Мол какой-то француз еще в позапрошлом веке выяснил, что самцы павлиноглазок летят к самке даже десять километров и даже больше. Сашка-то был уверен, что никакого самца серо-черного лохматого чудища в Ленинске и окрестностях и близко нет, так что не очень беспокоился. Опасности не распознал. Потом-то себя корил, что уже тогда моль эту тапком не прихлопнул.
Никанор и сам есть перестал, посуда плесенью поросла. Тогда Сашка на свои деньги купил в школьной столовой половинку сосиски в тесте. Никанор от угощения не отказался, съел с аппетитом, и сказал:
— Бабочка ведь, Сашка, не просто часть природы. Бабочка это Психея, душа…
Тогда Сашка впервые испугался.
Второй раз его страх пробрал, когда он у двери Никанора Никаноровича директора лесопилки застал. Оказалось, что отпуск, который взял Никанор на работе, давно закончился, и выходило, что уже больше недели придется записать ему в прогулы, да и квартальный отчет надо и вообще. Директор очень сердился. Но когда Сашка дверь отпер (давно уж он взял запасной ключ, чтобы не отвлекать учителя от занятий звонками), директор и шагу за порог не захотел сделать. Сашка и сам поначалу оторопел — повсюду на полу валялись и хрустели под ногами трупики недавно вылетевших из неяд стрекоз. Некоторые еще трепыхали крылышками на стенах, но их было мало. Что-то екнуло у Сашки в груди, еще не проходя в комнату он знал, что ждет там его разорение и безобразье.
Так и было: американские тараканы выбрались из аквариума, расползлись по квартире и теперь, уж наверняка, отложили кладку где-нибудь на кухне. Самка богомола свернулась в комок и не подавала признаков жизни, а одно из стекол в жилище красных муравьев треснуло, песок ссыпался на пол, и в колонии царила паника. Но страшнее всего было то, что Никанор лежал на раскладушке, накрытый по шею одеялом, и смотрел в потолок, не замечая разора в своем доме.
— Что случилось? — спросил его Сашка, — Там стрекозы того, а ты? Заболел?
— Он прилетел, — ответил Никанор невпопад. — Прилетел. Сатурния отложила яйца.
Сашка бросился обратно в комнату, потому что про чертову бабочку-то и позабыл, но окно было закрыто, и никакой бабочки в углу на раме не было.
— Что это тут у вас? — Сашкин отец, участковый Петров, вошел в комнату. Под его ногами похрустывали стрекозиные крылышки.
Он подошел к Никанору, потрехал его за плечо.
— Никанор Никанорович! Эй! Друг!
Никанор пробормотал что-то невнятное, Петров ничего не понял, а понял только Сашка: «Она отложила яйца».
— Довел учителя, гундос.
— Да я-то что, это она.
— Кто она? — Петров профессионально оживился. — Говори.
— Сатурния грушевая. Только это не она, я в энциклопедии смотрел. Там пятна не совпадают и ножки задние, и вообще. Бабочка это…
Сашка совсем сник, сам понимал, что выглядят его объяснения точь-в-точь как оправдания после драки в школе — неубедительно.
— Неубедительно, — подтвердил его мысли Петров. Но санкций никаких не последовало — не до того. Вызвали скорую, скорая приехала, стали осмотр проводить, но Никанор ни на что не реагировал, только теперь глаза вовсе закрыл и бормотал все неразборчивое.
«Она, она, сатурния», — слышалось в этом жалком бормотании Сашке.
В общем, Никанора увезли. На обследование. В квартире Петров велел Сашке прибраться по-бырому, запереть и ключ ему сдать, как положено.
Сашка, конечно, прибрался так-сяк, но больше он фикусы и другие растения осматривал на предмет нахождения кладки этой самой сатурнии. Очень уж он на нее разозлился, так что даже сначала собирался уничтожить все яйца, как отыщет. Но потом как-то сообразил, что Никанору будет это как ножом по сердцу, поэтому, ладно, пусть живут.
Но видно, что сатурния эта была хитрее Сашки. Никакой кладки, ни единого яичка не нашел.
На следующий день Сашка купил опять в школьном буфете полсосиски в тесте и направился в Ленинскую больницу.
Старая злая сестра в синем халате и тапочках с вышивкой «Baldini» сначала не хотела его пускать, потому что у него пяти рублей за бахилы не было, но Сашка не уходил, и тогда она велела ему ботинки тщательно о тряпку протереть и пустила.
— В шестой палате твой больной, — сказала. — Только он безнадежный. Врач сказал, в область повезут, к психическим.
Сашка поежился от страха и противного запаха, которым от тряпки теперь воняли его руки, и пошел на второй этаж, отыскивать шестую палату.
В коридоре было сумрачно, будто темно даже, а из открытых дверей в палаты лился свет. Сашка оробел, шел медленно, сжимая в кармане кулаки, и считал световые проемы: раз, два, три… В палатах шла обычная больничная жизнь, в мужских смотрели телевизор, ругались из-за курения и кряхтели, в женских тоже кряхтели и ругались, но в них Сашка старался от стыда не заглядывать.
Дверь в шестую палату была закрыта, так что Сашка ее едва не проскочил. Но потом спохватился, поглядел на номер, намалеванный на облупленной белой двери черной краской, постучался сначала, но ответа не стал дожидаться, втянул побольше воздуха в легкие и открыл дверь.
Палата узкая, словно переделанная из туалета. Окно еще закрашено до половины белилами. По сторонам только две койки, одна пустая, а на второй лежал Никанор. Почему-то он был закрыт все тем же домашним своим одеялом и даже не до подбородка, а вовсе с головой. Лежал вытянутый, недвижный, словно мертвый.
— Никанор Никанорович! — взмолился Сашка, но тот не пошевелился. — Я тут поесть принес, в тесте, — Сашка полез в рюкзак, достал слегка помятые полсосиски. От запаха у него самого в рот набежала слюна. — Вот, -сказал он, протягивая Никанору угощение, тронул одеяло. Под рукой подалось, жутко зашевелилось.
Сашка икнул от ужаса и сдернул одеяло.
Прямо ему в лицо из-под одеяла ринулись бабочки! Огромные, серо-коричневые, они влепились ему в лицо, обдавая душным сладким запахом, путаясь в волосах, щекоча усиками и лапками глаза и уши.
— Аааа! — закричал было Сашка, но бабочка влетела ему в рот, он захлопнул его и она хрустнула у него во рту, брызнула внутренностями.
Отчаянно отмахиваясь руками, Сашка ощупью выбрался из палаты, и побежал по коридору. Ему казалось, что рой сатурний летит за ним, преследует именно его, мстя за неизвестно какие грехи.
Домой он в тот день заявился бледный, грязный, так что мать с порога велела ему отправляться под душ, чему Сашка только рад был. Вымылся, вытряхивая из волос лапки и обломки серо-коричневых крыльев. От ужина отказался. И когда пришел домой с дежурства Петров и предложил выдать ключ от квартиры Никанора Никаноровича, чтобы там, значит, задать корму хозяйству и все прочее, Сашка только головой отрицательно помотал и сказался больным.
Мать приложила сухие губы к его лбу и сказала:
— Не придумывай мне, небось контрольная завтра, вот ты и зеленый. Никаких прогулов!
Про Никанора Сашка так больше ничего и не узнал. Он не спрашивал, а остальные не заговаривали. Квартиру городу отписали, дезинсектора вызвали и потом так какие-то цыгане и поселились…
Только однажды на почте почтальонка Сашку спросила, не знает ли он, где теперь Никанор.
— На его имя, вот, Никанору Никаноровичу Ленинскому, посылка пришла, такая же, как в прошлый раз. Не знаю, куда переправлять.
— Нет Никанора, — сказал Сашка помертвелыми губами.
— Выбыл?
— Выбыл.
