В течение следующей недели я разбирала навалившуюся в нереальном количестве почту для «Элен Жанвье».
Мне ужасно не хотелось этим заниматься. Перечитывать глупые вопросы, придумывать умные ответы.
Меня совсем перестали забавлять эти анонимные «сопли», хлюпающие в каждом письме.
Я злилась на себя, на авторов писем, не пытающихся хоть немного самим подумать и найти ответ на свой вопрос.
После каждых следующих десяти писем я была почти уверена, что это происки главного редактора – он втихаря пишет всю эту ересь, чтоб позлить меня.
К пятнице я совсем перестала вчитываться в написанное, письма отбирала в новый номер машинально, по почерку и нажиму, количеству ошибок, чтоб хоть как-то себя повеселить во время ответов.
На столе оставалась еще внушительный ворох посланий «госпоже Жанвье» – мне надо было выбрать еще одно.
Зажмурившись, я сунула руку в конвертную горку и вытащила «счастливый билетик».
Вот оно последнее письмо. В этом номере я планировала хорошенько поиздеваться над анонимами, выдав каждому по пачке убойных ответов.
Конверт был подписан ровным круглым почерком, марка соседнего района.
Само письмо оказалось слишком длинным для вопроса, и я решила внимательно его прочесть.
«Дорогая Элен,
Вот уже много лет мне приходится хранить тайну, которая обжигает меня и не дает спокойно жить. Я человек глубоко верующий и казню себя за то, что уже раз в этой жизни оступилась.
За грех свой я была с лихвой наказана и каждый божий день я искупала свою вину. Мой проступок преследует меня ежедневно, я сталкиваюсь с ним лицом к лицу и ненавижу себя за совершенную в прошлом слабость, но и результат этого греха не могу не любить, потому как речь идет о ребенке. Окружив заботой и любовью, я старалась оградить свое дитя от лишних пересудов и сплетен. Дала образование, кров и небольшую финансовую поддержку, но не дала знания, кем прихожусь ему.
Большей ошибкой стало мое признание, которое, скорее всего, было продиктовано эгоистическими мотивами моего грешного разума.
Но я была отвергнута.
Зла или обиды не держу и полностью понимаю чувства моего заблудшего дитя, лишенного материнской поддержки и опоры.
Может ли, дорогая Элен, другой, взятый на душу грех ради спасения своей кровинки, стать спасением моей души, ведь совершён он был во благо и нести ответственность за него я готова?»
Я перечитала письмо несколько раз, нервно сглотнула, выругалась.
Вот это анонимный вопрос!
Недолго думая, я запихнула письмо с конвертом в рюкзак, схватила куртку и бросилась в полицию.
***
Надо же, думала я по дороге, как мне повезло: за такой короткий срок сразу два запутанных дела и оба пришли ко мне сами в руки.
Жаннин с ее непонятным убийством и интригами в театре.
Вот теперь еще и анонимка с признанием в каком-то преступлении… а точно ли о преступлении идет речь? Ведь иногда богобоязненные бабушки-одуванчики переживают за «украденный» из соседского палисадника росток какой-нибудь юкки садовой и готовы пройти на эшафот, если их на этом поймают.
С неуправляемым роем мыслей в голове я ворвалась в кабинет Клошара.
Конечно, я не постучала – просто вломилась, не подумав, что там может идти, например, допрос.
Первым, что я увидела были округлившиеся глаза Кэрри.
Она быстро взяла себя в руки и попыталась сделать мне жест уже недовольным взглядом, чтоб я выметалась.
Но моё возбуждение от обладания таинственным анонимным письмом было слишком велико, и я расценила ее кивки и конвульсивные движения, как приглашение войти.
Что я и сделала.
И тут же попала под обстрел глаз Клошара.
Его недовольное выражение лица нельзя было ни с чем спутать.
Я попыталась помахать рукой с письмом и что-то невнятное промычать.
В ответ было громогласное «ВОН ИЗ КАБИНЕТА! И без стука больше не вздумайте входить!»
Я попятилась назад, прикрывая за собой дверь. Села на стуле в коридоре под кабинетом и решила ждать. Чего? Хотя бы окончания рабочего дня – они же выйдут когда-нибудь из кабинета.
Минут через десять появилась Кэрри. Она сочувственно смотрела на меня, потом для проформы, поджав губы, сказала:
— Зое, ну разве ты не видишь, что сама нарываешься? Неужели нельзя было постучать? А?
— У меня анонимное письмо! – меня аж распирало от желания похвастаться и показать свое сокровище.
— Это по делу Жаннин? – осторожно поинтересовалась подруга.
— Не знаю еще, но что-то ооочень интересное, инспектору понравится, — и я подмигнула Кэрри, — он совсем не в духе или у меня есть шанс подразнить его письмом? – спросила я уже с надеждой в голосе.
— Не думаю, что сейчас подходящий момент. Он провел сегодня два допроса и, кажется, напал на след. Понимаешь, он всегда такой отстраненный, когда что-то нащупает. Даже меня с кофе прогнал два раза и обед не захотел есть. А я специально бегала к «Оливье» — не из полицейской же столовки ему есть… — и она тяжело вздохнула.
Дверь в кабинет открылась и на пороге появился инспектор. На измученного допросами он не тянул, на лице его блуждала хитрая улыбка и, похоже, настроение было не таким уж и плохим.
— Ну, госпожа Патти, каким ураганом Вас к нам занесло? Колитесь, вижу же, что сейчас Вас разорвёт от нетерпения и желания похвастаться. Проходите. – и окинув меня еще раз взглядом, добавил, — утюга у Вас, я так полагаю, и в помине нет и не было в хозяйстве.
Пройдя в кабинет, я тут же протянула ему конверт:
— Вот, сегодня нашла в почте для Элен Жанвье, – выпалила я.
— Неужели Вы не в силах дать какой-ни будь бредовый совет и нуждаетесь в помощи «человека-мыслящего», — съехидничал инспектор, явно, чтоб подразнить меня побольше, — Кто-то не знает, как признаться в краже библиотечной книги или написал мимом писсуара в общественном туалете нашего «центрального» вокзала?
— Читайте! Просто прочитайте сами и всё поймёте, а тоя еще не так перескажу, — с ёрничала я и показала рукой, чтоб он раскрыл конверт.
Пока инспектор читал и перечитывал письмо я сидела, ёрзая на стуле, перебрасывала ногу на ногу, схватила карандаш с его стола и стола что-то рисовать на краешке листа бумаги, торчащего из какой-то папки на столе.
— Ну, что скажете, – нетерпеливо спросила я, – что-то стоящее, будем расследовать?
— Я с Вами расследовать? – Клошар искренне рассмеялся, – нет!
— Тогда немедленно верните мне письмо – это собственность редакции, между прочим, — рассердилась я.
Какая наглость, я принесла ему такое, а он даже не думает меня хоть немного в дело взять.
— Дорогая Патти, я забочусь, в первую очередь о Ваших же читателях и Вашей газетенке, – он подмигнул, – вы же опять напишите ерунду, введете всех в заблуждение. А у полиции нервы не железные и руки длинные – за клевету Вас выкинут с работы, а газету прикроют. Хотите так?
— Но это не моя статья была! – в отчаянья я вскочила со стула и всплеснула даже руками, — там от меня только имя было, правда!
— Только имя, говорите… садитесь назад, будем разбираться с Вашим анонимом.
***
Я вкратце описала всё относительно письма: как вытащила его наугад, как перечитала раза три и сразу побежала в полицию.
Нет, я не сама достаю почту из ящика.
Да, мне ее приносят сразу целыми стопками и иногда мешками.
Я хотела добавить еще кое-что относительно почерка, но меня прервал телефонный звонок.
Инспектор поднял трубку:
— Да… да! Выезжаю, ничего не трогайте без меня! – и повесил трубку.
Молча встал, направился к выхожу, снимая на ходу с вешалки плащ.
— Кэрри, я на трупе, префекту скажите, чтоб туда и подъезжал, если я ему нужен буду. Понятно?
— Да, — протянула Кэрри, — а на чьем Вы трупе? – запинаясь продолжила она, — куда направлять префекта? А? – и она захлопала длинными ресницами так, будто собиралась взлететь.
— Он знает, куда! Скажите, как я Вам сказал и всё будет хорошо. Справитесь?
— Конечно, господин инспектор! – выпалила Кэрри с энтузиазмом.
— Ну а Вы, чего расселись, госпожа Патти? Вам труп не интересен? – бросил он в мою сторону, — поедете или дальше собираетесь копаться в письмах для Элен Жанвье? Я два раза не предлагаю.
Я вскочила со стула и двинулась к выходу пока еще не сильно веря в свое счастье.
В машине я решилась спросить:
— А на чей труп мы едем и куда?
— Всему своё время, наслаждайтесь дорогой, ехать недолго. Надеюсь, Вы сегодня не очень плотно позавтракали и не успели пообедать, – хихикнул Клошар и резко вошел в поворот.
— Нет, — сдавливая рвотный позыв ответила я.
Увидев мои чуть выкатившиеся глаза и поджатые губы, инспектор добавил с отвращением:
— Патти, умоляю Вас, постарайтесь не испачкать мою машину! Вам же за всю жизнь потом не расплатиться за чистку салона. Потерпите до трупа.
— Я стараюсь, Вы просто рывками ведете автомобиль. Меня обычно не…
Я не успела договорить, как к горлу подкатил новый позыв, но непоправимого не случилось.
Инспектор резко затормозил:
— Выходите скорее, Патти, Вы совсем не умеете ездить в раритетных авто! Дыхните свежего воздуха и пойдем смотреть на труп. Хорошо дышите, Вам пригодится.
Инспектор пошёл в сторону дома, к которому мы подъехали, а я постаралась сделать пару глубоких вдохов и побежала его догонять.
У двери он повернулся ко мне и серьезно сказал:
— Умоляю, ни к чему не прикасайтесь, ничего пока не фотографируйте и не конспектируйте. Просто смотрите, смотрите внимательно! «Если Вам станет плохо, — он протянул мне целлофановый пакет, – воспользуйтесь этим, чтоб не изгадить место преступления и не осложнить мне работу». Будет страшно, выходите на улицу и ждите меня у машины. Всё ясно или надо повторить еще раз?
Я послушно кивнула и взяла пакет. Мы вошли в дом. Там уже ожидало пару полицейских. Они приветствовали инспектора и один из них повел нас по длинному темному коридору. Я покрепче сжала выданный мне кулёк и стала понемногу рассматривать место.
Вдоль стен коридора стояли книжные полки, упирающиеся в самый потолок.
В полумраке можно было рассмотреть их переплет и, даже я, не особо понимающая в антиквариате, догадывалась, что многие из них довольно дорогие.
На противоположной стене висело пару картин и фотографии молодой женщины с маленькой девочкой. При том освещении, которое было в коридоре, а это только тускловатая лампочка под потолком, я не смогла толком разглядеть лиц на фотографии, но черты показались мне, тем не мене, довольно знакомыми.
Меня удивило, что светильники над фотографиями и картинами, которые были сделаны по принципу музейных или галерейных ламп, отключены и мы пробираемся почти на ощупь.
В конце коридора была лестница на второй этаж, и мы поднялись по ее чуть скрипучим ступеням.
Полицейский остановился у открытой двери и по виднеющемуся за ним кафельному полу я решила, что мы подошли к ванной.
— Сюда, господин инспектор, — и он сделал жест пропуская нас во внутрь.
Инспектор повернулся ко мне и сказал на удивление мягким голосом:
— Если станет плохо, просто выходите на свежий воздух. Хорошо?
— Да, — я кивнула и пошла за ним.
Продолжение следует…
