Жека с Лешкой висели на крепком дощатом заборе и глазели на проходящую колонну.
Комбайны шли парадным строем, врубив всю наличную иллюминацию. Ревели моторы. Августовская полночь разлеталась в клочья под натиском технического прогресса и человеческого гения. Из труб рвалась черная копоть и брызги неотработанной соляры. Красные флажки на крышах хлопали встречному ветру. Первым шел единственный «Дон» (председатель два года выбивал), следом – четыре новые «Нивы» со скошенными кабинами, потом тоже «Нивы», но старые. За комбайнами двигались колхозные ЗИЛы.
Ровно.
Грозно.
Битва за урожай.
Жека, плотный деревенский паренек, сохранял внешнее спокойствие, а его двоюродный брат Лешка, городской мальчик на каникулах, был потрясен и раздавлен. Ничего более величественного в свои десять лет он не видел, разве только Парад на Красной площади, но это по телевизору, не считается.
Жека дернул брата за короткий рукав:
– Батя! – закричал он, – Вон! Батя! – и ткнул пальцем куда-то в колонну грузовиков.
– Где? Где?
– Да вон, вон машина его, дурак!
– Какая?
– Вон та!
– Ага!
В кабине третьего ЗИЛа угадывалась светлая рубашка водителя. Мальчишки изо всех сил махали руками.
– Батя! – надсаживал басок Жека.
– Дядь Вов! Дядь Вова! – тонко кричал Лешка.
Жекин отец махнул приветственно рукой и дал короткий гудок.
– Видал?!
– Ага!
– То-то!
– Ага!
– Не то что в городе!
– Ага.
Колонна прошла.
Жека сидел на крыльце, степенно жевал помидор с грядки, Лешка суетился рядом, не мог успокоиться. Рев колонны затихал в темноте, уступал стрекотанию сверчков.
– Как они, Жека, а?! Как они: ррррээээнннчччщщщщ! – Лешка топил педаль в пол, и клыкастый ЗИЛ устремлялся в поле, сминая степные травы и разгоняя облака пыли.
Над крыльцом горела лампочка, вокруг нее толкались мошки и ночные бабочки.
– Пошли в комнату, – Жека отер руки о широкие шорты, – вставать рано.
– Пошли.
– Ноги помой.
– Ага.
Легли.
Жека на правах хозяина спал на полу. Лешка лежал на его кровати и тихо завидовал.
– Жек, слышь, Жек, а почему ночью работают?
– Днем тоже работают.
– А когда спят?
– Зимой.
– Я понимаю, а зачем ночью работать?
– Скоро дожди пойдут, не покосишь. Надо успеть до дождей.
– А почему комбайны, когда косят, медленно едут, если надо быстрей?
– Спи.
– Жек, а дядь Вова может меня в поле взять?
– Нет.
– Почему?
– Последний день уборки сегодня.
– А-а… Жалко.
***
Лешка проснулся часов в семь. Высокое солнце уже припекало. В сенях Галина Ильинична, Жекина мама, высокая, красивая женщина, процеживала утреннее молоко.
– Проснулся? Сепарировать молоко будешь?
– Буду… Теть Галь…
– На вот, садись. Подвинь табуретку. Вот так.
– Теть Галь, сегодня уборку заканчивают, да?
– Да.
– Праздник будет?
– Будет.
– А нам можно?
– А кто будет по хозяйству управляться? Кролям травы надергайте и воды налейте. Курям тоже воды. И Борьку не забывайте. Все, я в школу, – она улыбнулась племяннику и быстро вышла за калитку.
Тетя Галя преподавала историю в сельской восьмилетке. Лешка не понимал, зачем учитель ходит в школу летом. Он строил догадки и сосредоточенно крутил ручку сепаратора. Надо держать ритм, иначе молоко польется куда-то не туда и ручка встрянет намертво. Тогда придется разбирать сепаратор и прочищать всю конструкцию. Сам Лешка разбирать не умеет, теть Галя ушла, а Жека будет глумиться, поэтому крутить надо посильнее, вот так.
Молоко показалось на стоке. Сначала несколько капель, потом потекло тонкой струйкой, и, наконец, голубоватая обезжиренная струя мощно полилась в эмалированное ведро, взбиваясь в пушистую пену. На противоположном стоке появилась тонкая полоска сливок. Лешка подставил под них кастрюлю, долил молока в приемную емкость и снова налег на ручку.
К десяти жара стала нестерпимой на термометре было под пятьдесят. Жека и Лешка валялись в большой комнате на паласе. Каждые два часа, накрывшись с головой толстой рубахой дядь Вовы, они по очереди бегали во двор, доливали воды в поилки кроликам, курам и хряку Борьке. В доме было прохладно, еще с мая все окна заклеены фольгой. Несмотря на полумрак, включать электричество днем категорически запрещалось. Жека объяснил запрет просто: отпустил Лешке щелбан и, ткнув пальцем в потолок, назидательно сообщил: «Это что? Это – лампа накаливания. От нее воздух тоже греется». Дом был совсем новый – трехкомнатный, с магистральным газом, летней кухней и большим участком. Но Лешке больше нравилось в старой хате жекиной бабушки. Дом старый, дореволюционной постройки. Стены толстые, не пускают ни холод, ни жару. Весь дом обвит виноградом, и добавляют тени три вишни, пара яблонь и черный тутовник. Никакой фольги на окнах не надо.
– Жека… Жек…
– Чего.
– А сколько дядь Вова зарабатывает?
– Вообще? Или за уборку?
– А он что, по-разному?
– Конечно.
Лешкина мама работала на заводе и всегда зарабатывала одинаково. Иногда отец, калымивший где-то на северах, получал сверх обычного, и тогда приходили большие алименты.
– Ну, за уборку сколько получит?
– С тыщу должен.
– Да ладно! Таких зарплат не бывает, – убежденно сказал Лешка.
Вообще-то сосед Семка хвастал, что отец привез из загранки двухкассетный «Шарп» за полторы тысячи, но Лешка не очень-то верил: откуда у нормального человека полторы тысячи? Столько может быть только у бандита после ограбления. А Семкин отец не бандит, работает где-то в Агропроме (это дом такой серый на пересечении Мира и Коминтерна), ходит с портфелем и носит Семке красивые ручки с английскими надписями и цветными фигурками.
– Это в городе у вас не бывает. А кабы батю на комбайн допустили, так и все две тыщи заработал бы.
Получить две тыщи за месяц было настолько нереально, что Лешка сразу поверил.
– Ого… Это можно мотоцикл купить…
– Мотоцикл, – передразнил Жека, – в остальной год у него семьдесят в месяц, понял? Так что дели эти тыщи на весь год.
– А… Тогда мало получается. Мама и то больше зарабатывает.
– Ну и езжай в свой город, раз не нравится.
– Ну и поеду.
– Ну и езжай.
Теть Галя вернулась в четыре часа. Через ее руку было перекинуто длинное расшитое узорами красное платье. Она кивнула ребятам и сразу удалилась в свою комнату. Жека спросил через дверь:
– Петь будешь?
– Буду, сынок.
– А батя там?
– Там. В первой бригаде. Все уж там. Готовятся. За мной в пять автобус заедет. Вернемся часов в девять с отцом. Вы тут не голодаете?
– Не. Борща поели, салат…
– Вот и молодцы, – она появилась в дверях, – в деревне, Лешка, трудно умереть с голоду! – и подмигнула племяннику. Лешка смотрел на нее и улыбался во весь рот: теть Галя была очень красивая в концертном платье; из густых русых волос она соорудила затейливую прическу. Получилось здорово.
– Проводите?
– Ага.
***
К вечеру жара спала. Солнце было еще высоко, но уже не изнуряло, не гвоздило в макушку.
Дом фронтальной стороной выходил прямо на дорогу, а за ней только пыльная ставропольская степь с чертополохом да полынью.
Колхозный ПАЗик привез теть Галю в восемь. Лешка с Жекой сидели на лавочке, лузгали недозрелые семечки из мягкого подсолнуха. Автобус остановился напротив дома, теть Галя сошла на горячий асфальт и стала осторожно спускаться по каменистой насыпи. Туфли держала в руке. Жека бросил подсолнух и рванул к ней, только голые пятки замелькали. Лешкины ноги, городские и мягкие, к таким испытаниям были не готовы. Он аккуратно выбирал куда ступить, больно шипел, если попадался острый камешек.
Жека взял у матери сумку, она обняла его одной рукой за плечи, и так они пошли к дому.
– Лешка! – крикнула теть Галя издалека, – не ковыляй, лучше принеси воды из колодца!
Лешка принес ковшик с водой. Теть Галя выпила половину. От нее вкусно по-городскому пахло косметикой, и этот запах смешивался с раскаленными степными ароматами.
– Фух! Спасибо, Лешик. Жека, а отцу-то знаешь что?
– Что? – насторожился Жека.
– Орден дали…
– Какой орден?
– Обыкновенный. Красного Знамени.
– Настоящий?
– Настоящий.
Жека с Лешкой переглянулись и дружно заорали:
– Ура!!!
– А за что, теть Галь?
– Мам, за что?
– А когда он приедет?
– А он его привезет?
Галина смотрела на ребят вроде с радостью, но как-то тревожно.
– Привезет, конечно. А когда приедет не знаю. Праздник-то закончился, да он с мужиками там остался, орден обмывать…
– У-у-у, – протянул Жека, – это надолго.
– Не должно, там же начальства разного понаехало. С района, со Ставрополя даж.
– Ему за уборку что ль?
– Ну что ты, сын. За уборку такое не дают. Это за Афганистан.
– Так это ж давно, – удивился Жека.
– Ну вот и нашла награда героя. Как бы он за руль не сел после праздника…
– Ой-ёй, – встревожился Жека. Отца уже лишали прав на два года. Права-то давно отдали, но на комбайн до сих пор не допускают.
Солнце клонилось к закату и красиво подсвечивало легкие перистые облака. Где-то на краю горизонта угадывались облака посерьезней, кучевые. Галина Ильинична переоделась в домашнее, и теперь уже все семейство лузгало семечки, ожидая отца. В половине десятого на дороге показался ЗИЛ. Все трое встали и вытянули шеи. Лешка полез на забор. Машина приближалась. Несмотря на светлое еще время, водитель включил дальний свет, противотуманки, габариты – короче, все что светится.
– Ой-ёй, – произнес Жека.
– Чего? – спросил Лешка.
– Орденоносец… – зло сказала теть Галя и зашевелила губами.
– Пошли на зады? – спросил ее Жека.
– Пошли. Лешка, слезай.
Проехать к заднему двору на ЗИЛе – дело непростое. Заборы стоят вплотную друг к другу, так что и на «жигулях»-то не очень покатаешься. «Как же он там поедет?» – удивлялся Лешка про себя.
Тем временем ЗИЛ поразительно ловко лавировал меж изгородей и металлических сеток, натянутых на деревянные столбы.
Из соседнего дома вышла тетя Люба, молодая светлая баба, и звонко крикнула:
– Галь! Героя-то встречаешь?
Теть Галя на ходу махнула ей рукой: некогда, мол.
Втроем навалились на задние ворота, ЗИЛ взрыкнул, плавно вошел в створ и остановился посреди двора. Галина вдавила кнопку и потянула ручку водительской двери. Дверь открылась, и ей на руки скользнуло бесчувственное тело мужа. Тело было длинным, худым и жилистым. Дядь Вова был мертвецки пьян. Он спал и улыбался во сне широкой детской улыбкой. В правой руке дядь Вова сжимал коробочку красного атласа и книжку-удостоверение.
Галина подхватила мужа и кивнула Лешке на коробочку:
– Возьми у него. Жека, помогай.
Вдвоем с сыном они попытались поставить отца на ноги. Дядь Вова приоткрыл правый глаз, мутно глянул на жену и улыбнулся еще шире и радостней. Ноги его не держали. Галина с Жекой потащили его в дом.
Лешка захлопнул дверь машины, пошел было следом, но остановился. Коробочка была приятной на ощупь. Он хотел ее открыть, но не открывал. Просто смотрел.
Он подумал, что обязательно поедет к отцу на север, и вдвоем они будут ловить загадочную рыбу хариус, про нее отец писал в письмах. А во дворе Лешка расскажет, что его дядя – орденоносец. И если лысый хмырь Киря опять не поверит, то огребет по полной. Лешка погладил атлас и вздохнул.
Свежий ветер поднял желто-серую глинистую пыль и закружился маленьким смерчем по остывающей степи. Издалека с запада долетел глухой рокот, и порыв ветра хлопнул незапертой дверью сарая.
Ночью пошел дождь.
