Однажды где-то очень далеко, возможно даже не на нашей планете, в тёплом море удивительных оттенков родилась рыбка по имени Марли. Самая вроде бы преобыкновенная. С плавниками, с хвостом и даже с жабрами – в общем, всё как у всех рыбок. И появилась она в воду божью вполне себе рядовым способом – так же как и тысячи её братьев и сестёр – из маленькой круглой икринки, гладкой и янтарной – особенно в утренних лучах солнца. И не сразу разглядели её мама и папа – ведь в многодетных семьях трудно уследить одновременно за всеми сорванцами – одно малозаметное, но крайне важное отличие этой рыбки.
У Марли не было чешуи. Не было её совсем. Никакой – ни плакоидной, ни ганоидной, ни костной.
Мама замерла, а папа вздохнул:
– Да… Трудно ей придётся…
Но рыбка по имени Марли не знала тогда ещё значения слова «трудно». Не знала она и того, что с ней не так – ведь в море нет зеркал, чтобы можно было в этом убедиться. Само море, конечно, бывает иногда зеркальным, но только в самую тихую и ясную погоду, да и то если смотреть на него сверху. А как это сделать обыкновенной рыбке? Она же не птица. Но самое главное, Марли не знала о том, что чешуя – это так важно.
И всё поначалу было у этой рыбки очень даже хорошо. Она беззаботно играла со всеми остальными рыбками-детишками в рыбьих ясельках, а потом и в садике, прилежно училась у воспитателей отыскивать пищу и прятаться от хищников и постигала все премудрости известных наук и законов, коим подчиняется всё живое. И лишь иногда она ловила на себе странные взгляды сородичей и особенно незнакомых рыб. Они, бывало, глянув на Марли, тревожно или жалея покачивали всем телом – ведь рыбы не могут покачать лишь одной головой, она всегда тянет за собой всё тело – и отплывали в сторону, а некоторые из молодых мамочек даже старались оградить от Марли своих чад, когда та, например, подплывала к песочнице.
И тогда на нашу рыбку неожиданно могла нахлынуть волна некой смутной хладно-липкой тревоги, какая бывает перед экзаменом или дверью стоматолога – Вы, дорогой мой читатель, я уверен, понимаете, что это за ощущения. Но то для рыбки были лишь ничего незначащие мгновения, ведь ребёнок не может грустить долго – он всегда находит быстрый способ забыться в чём-то приятном, в отличие от бестолковых взрослых, которые вечно «пилят» почём зря себя, да ещё и попутно всех подвернувшихся под горячий плавник.
Однако в жизни всякой маленькой рыбки рано или поздно, но наступает момент, когда она начинает смотреть на окружающий её мир, на своих сородичей и тем более на сверстников оценивающе. В каком конкретно возрасте это происходит, сказать точно сложно – у каждой рыбки по-разному, но таким образом ещё слабенько, но уже проявляется врождённая у всего живого тяга к доминантности, а если сказать по-простому, то к банальному выпендрёжу. Поэтому порой мы и слышим то тут, то там, что у кого-то из рыбок мама красивее, а папа больше и сильнее и может легко «навалять твоему папе», или машинка или куколка «круче, чем твоя», и так далее и тому подобное.
Вы думаете, рыбки так говорят потому, что сильнее «чем ты» любят своих мам и пап или больше ценят и берегут машинки и куколки? Увы, в большинстве случаев это далеко не так. И чтобы убедиться в этом, достаточно увидеть раз-другой как те же самые любящие рыбки не слушаются своих мам и пап, хлопают плавниками и хвостами, падают на пол в магазине и закатывают «концерты по заявкам», если им сию же секунду не покупают тридцать пятую машинку или сто восемнадцатую куколку. А если всё-таки покупают, то часто можно увидеть уже к вечеру того же дня новую машинку без колёс, а куклу без хвоста и плавников, а порою и без головы. Но это лишь полбеды.
Более печально то, что маленькие рыбки быстро научаются быть жестокими. Где они подсматривают такую модель отношения к миру, сказать трудно, но с уверенностью можно утверждать, что дети-рыбки намного более жестоки, нежели взрослые, которых хоть как-то сдерживают страх наказания и отчасти мораль общества, с которой приходится считаться. Но обе эти престранные выдумки взрослых чужды пока малышам, и они всеми способами проверяют мир на прочность – это заложено в них их животными инстинктами, а существенного наказания за эти «пробы» для маленьких рыбок не предусмотрено.
И вот настал тот день, когда впервые кто-то из довольно бессердечных сверстников Марли, когда та приплыла как всегда утром в детский садик с широко распахнутыми сердцем и блестящими глазами, неожиданно выкрикнул:
– О! Лысая снова припёрлась!
– Лысая! Лысая! – Стали тут же хором дразнить Марли многие другие рыбки, которые ещё вчера, казалось бы, не придавали никакого значения тому, что у той нет чешуи. А те, кто и не стал дразнить, всё же не по-детски благоразумно помалкивали и не одёргивали насмехающихся над Марли. Наверное, боялись… Боялись показаться не такими как все или, того хуже, оказаться самим на её печальном месте. Молчал и рыбка в трогательном вязаном розовом костюмчике, который так подходил к его вечно немного грустным глазам – Марли всегда нравились эти глаза и этот костюмчик.
И в эти бесконечно долгие мгновения смеха одних и молчания иных все рыбки, включая саму Марли, сделали свои первые шаги к взрослению. И эти шаги нестерпимо гулко отдавались в ушах Марли тяжёлой поступью кованых сапогов по длинному казематному коридору…
Марли замерла. Застыла и улыбка её, словно широко распахнутое сердце задумалось, что делать дальше. Рыбка как-то по-особому посмотрела на всех своими большими глазами. Но не заплакала, хотя, возможно, именно этого и хотелось бы тем, кто обзывал её лысой.
Всё дело в том, что Марли не умела обижаться – да, есть такие рыбки, хотя и встречаются довольно редко. А не обижаются они ни на кого потому, что даже не предполагают, что кто-то может намеренно желать им дурного; ведь все рыбки судят об окружающих по себе. Уверен, вы встречали таких необычных редких рыбок, подобных Марли. Хотя, возможно, и нет. А может быть, это случалось с вами так давно, что теперь уже трудно вспомнить, и лица их стёрлись из вашей памяти. А возможно, было это с вами в первый и последний раз ещё в самом сопливом-пресопливом детстве, когда именно вы промолчали и не одёрнули насмешников.
Нет, Марли, правда, не обиделась. Она лишь улыбнулась светло – и тем, кто дразнил её, и тем, кто промолчал и не одёрнул дразнящих, и особенно тому мальчику с печальными глазами в трогательном розовом костюмчике. Она не обиделась, но всё же в её большое детское сердце именно в те мгновения навсегда впилась тоненькая иголочка печали, которая впрыснула-таки в него свою ядовитую капельку сомнений…
– Почему они назвали меня лысой? – Спросила Марли у мамы вечером перед ужином будто бы невзначай. – Что значит «лысая»?
Мама всегда знала, что однажды услышит этот вопрос, и верила, что будет готова, когда это произойдёт. Но вот он прозвучал, и вся её мнимая готовность растворилась вмиг как плевок в кристально-чистом колодце. Она приложила все свои силы к тому, чтобы улыбнуться, но вышла эта улыбка всё же довольно фальшивой:
– Они просто пошутили, Марли. Дети иногда дают друг другу шутливые прозвища, или, как говорят у некоторых народов, колкие имена*.
– А у тебя было в детстве шутливое колкое имя?
Тёмное облачко воспоминаний проплыло в распахнутых окнах глаз мамы:
– Было… Но я уже не помню какое. Давай-ка лучше кушать, не то ужин простынет.
Мама мягко коснулась своей головой головы Марли и отвернулась…
Марли убедила себя в том, что её ровесники, действительно, лишь в шутку называют её лысой, и даже решила подыграть им, когда приплыла на следующее утро снова в садик:
– Привет всем! Лысая снова с вами!
Рыбки переглянулись и засмеялись. Марли подумала, что они приняли её шутку и обрадовалась. А рыбки, насмеявшись вволю, призадумались. Ведь трудно издеваться над тем, кто не обижается – тогда весь смысл и удовольствие от этой самой издёвки сходят на нет. Но ничего на тот момент они придумать не смогли. Однако вскоре им представился новый случай для развлечения.
Продолжение следует…
