Каждая баба за свою жизнь проходит три стадии: твердая дева, газообразная мать и жидкая старуха. Сейчас, возможно, какая-нибудь из баб крикнет мне прямо в беззубый рот: не бывает такого, особенно чтоб газообразная мать, не бывает! А я ей дулю с маком и справку из психдиспансера. Бывает! Просто ты – дура не верующая. Все доказательства на лицо.
Так вот, родилась в одной самой обычной семье девочка. Всем хорошая да пригожая. По гороскопу — твердая Дева. Ровно по середке. Восьмого сентября. Со всеми вытекающими. А что свойственно Деве: практичность, рациональность, разборчивость и холодный ум. Видимо, Штирлиц тоже был Девой. Только кто эти гороскопы читает. А понимает, кто?!
Доросла дева до определенного возраста и замуж выскочила. По любви. А это всегда ни к добру. Муж – пропойца и тракторист. На одной руке два пальца, на другой – шесть. Прозвище – «Джек Восьмеркин». А так Женей звали. Завидный был жених.
После свадьбы Дева сразу забеременела. Это дело известное, особенно если муж тракторист. Там от одного запаха солярки залететь можно. Такие спрашивают один раз и то опосля. Мол, хорошо тебе, Настенька? Хорошо, тракторист! Или вообще без ответа. Разве ж это важно. Така любовь.
Постепенно живот оформился. Стал напоминать воздушный шарик. А внутри ребёночек, младенец, кровиночка.
Тракторист запил. Неурожай, тоска. Слов не понимает, отзывается только если кто-то скажет «триста». Тогда душа его снова парит. А рот улыбается. Но тело не слушается, трактор глохнет. Отсюда недостача ГСМ и КПД — ноль. Всё пропил. Пинка под зад такому специалисту. А он потомственный, как жеребец. В третьем поколении тракторист. Элита!
«Тьфу, говно ты, Восьмеркин, а не элита. Сдавай ключи от трактора и катись». Вот вердикт!
Психанул. Кое-как завел трактор и помчался куда глаза глядят. Через поле, через брод… помяни господь дурака твоего Евгения. Отродясь там брода не было.
На следующий день короткая заметка на доске объявлений: Джек Восьмеркин погиб. Погиб трагически. Не справился с внутренними противоречиями и управление потерял, себя и трактора. Не дождавшись рождения сына, погиб. Но если всё-таки родится сын, то его непременно ждёт карьера тракториста. В четвертом поколении. Только пить ребёночку не давайте.
Молодая мамаша, узнав о смерти супруга, сделалась сама не своя. Некогда твердая Дева на ватных ногах пошла в летнюю кухню, где стоял газовый баллон, отсоединила шланг, а вентиль открыла на всю ивановскую. И …стала газообразной матерью. Потому что как раз срок рожать подошёл. Спасли, дуру. И ребёночек живой. Мальчик. Три триста. Весь в отца. Врачи, конечно, у нас молодцы. Гордость. И клятва кому-то то там у них. Строго! Её, дуреху, тоже откачали. Только она умом того. В смысле, совсем. Газ всё-таки.
Ребёночка у нее родственники забрали. Ей то куда. Она сидит, пузыри носом пускает. Малыша Федей назвали. Очень ему подходило. Мордастый. А родственники опекунство оформили. Сострадания нет, денег надо. Сволочи.
Мамашу в спецучреждение. Для таких же одиноких и покинутых. Половина из них – вдовы трактористов. Потому что опасная профессия. Никого не щадит.
В спецучреждении старость сразу же приходит. В паспорт не смотрит. Через месяц после поступления молодая дева уже жидкая старуха. Её гулять под ручки водят. С ложки кормят. Вот тебе, деточка, сладкая таблеточка, ам. И запить киселем. От киселя всегда стул хороший, жидкий. Как доктор велел.
А ребёночек что – вырос, возмужал, в ПТУ пошёл. Всё по стопам отца. С пятого класса курит, с восьмого пьёт как ни в себя. Настоящий тракторист. Из ПТУ в армию. В танкисты, конечно же. Там то ли орден, то ли медаль получил, но уволили раньше срока. Что-то секретное. И часть потом расформировали. Вроде как знамя пропало. Темная история. И пару танков в придачу.
После демобилизации в колхоз, на трактор. Именной. Там на двери нацарапано «Джек Восьмеркин». Долго щерился Федя глядючи на царапку. Папаня… Даже слезу скупую пустил. А про мать и не вспоминает. Как отрезало. Она в своем учреждении совсем превратилась во что-то жидкое. Уже и не встаёт. Только булькает.
Федя к двадцати годам первый вымпел заработал и статью. Председатель не отмазал. Слишком серьезно всё оказалось. Трактор в стойло. Федю в Сибирь – лес валить.
В пересыльной Федю письмо настигло, что мать померла. Превратилась в лужу, как снегурочка по весне. Соболезнования примите и сидите тихо. Чтоб без побегов. А то знаем мы.
Кто мы, что мы, да ну вас…
Только о тракторе скучал Федя все долгих восемь зим. Лес валил исправно. Курить бросил. А пить и вовсе нечего было кроме чифиря. Так он к нему и не тянулся, шибко горький и мотор потом гудит как у трактора. Тяжело. Думы.
Как вышел, сразу в родной колхоз. Мол, возьмите на поруки, верните на трактор. А колхоз за это время приказал долго жить. Всю технику под нож, как скотину, здание конторы – под склад хрен пойми чего. Да и вокруг всё тоже – хрен пойми что. Демократия.
Снова запил. Вроде и забыл совсем как это делается, а оказалось это как на велосипеде, один раз попробовал, никогда не забудешь. Забылся на какое-то время. По поселку все шлындал, людей пугал, мол, я – воробей стреляный, бойся меня, а то я сам себя боюсь. А потом что-то заныло в душе, вспомнил про мать. Решил на могилу её съездить, покаяться. Отцова то могила рядом, чего на ней каяться.
Поехал. Почти трезвый. Похоронена она была на кладбище прямо за территорией спецучреждения. Упал на колени перед могилой и зарыдал. Выплакал всё, даже ковыль расцвел. Отряхнулся. Крест поправил. И обратно пошёл. Вроде как отпустило.
На автостанции цыганка пристала, дай погадаю, дай погадаю. Не удержался. Ладонь протянул, а на ней полно дорог, только все обрываются на середине, колеи тракторные. Цыганка ему и про отца всю правду рассказала и про мать начала, мол, каждая баба за свою жизнь проходит три стадии: твердая дева, газообразная мать и жидкая старуха. – И чо? — Да ни чо, – ответила цыганка, – Мать твоя прошла все три стадии, а это не каждой удается. Посему, она – святая. – Святая, ага, она меня в утробе своей удавить хотела. Газом. Батя мой пил из-за неё. По-чёрному пил. Я – сирота. В тюрьме отсидел. Чего я в этой жизни видел – шиш.
Ушла цыганка. Не стала дослушивать. Да денег у него явно не было. Только зря время потеряла. А Федя не унимался. – Твердая, газообразная, жидкая – я физику в школе плохо учил… муть какая-то.
Всё бубнил и бубнил. Пока его молнией не убило. Судьба. Или цыганка постаралась.
Так оборвалась династия. И род, прости Господи. А на могилу матери по сей день ходят верующие бабы, чтобы просить всякого. Кто мужа-тракториста, кто чего попроще. И никому она не отказывает. Потому, раз приходят, значит надо. А ей что, она уже и не твердая, не газообразная и не жидкая, её черви давно съели, одни кости остались, мусоль не хочу. Только что одним просто кости, другим – мощи. Чуешь разницу. То-то же.
