Глава 21
Дома я еще раз внимательно рассмотрел фотографию и перечитал текст статьи.
«Несмотря на глубокий экономический кризис, который переживает страна более сорока западных предпринимателей приняли участие в третьей Международной конференции инвесторов. Особенный интерес вызвали проекты группы молодых кооператоров…»
На фотографии, согласно пояснению, слева направо стояли, улыбаясь, Виктор Горин, Евгений Тихомиров, Вячеслав Пронин, Владимир Моисеев, Лоренцо Джианателли и Стефано Ломбардо. Все молодые, всем под тридцать и только синьоре Ломбардо выделялся из группы: ему было уже скорее всего за пятьдесят.
… — Я действительно думал, что разборка только между нами. – Вячеслав Андреевич указал пальцем на первых двух на фото. – Об итальянцах я вообще забыл.
«Вообще-то их было пять», вспомнил я слова Марка…
…- Вот, перебирал документы и наткнулся. Июнь 91-го. Мы тогда в разных сферах возможности прощупывали. Итальянцев больше всего банки интересовали. А какие у нас банки тогда? Все лишь начиналось…
Марк отправил мне на облако тяжеленный пакет. И паззл начал обретать очертания.
Стефано Ломбардо. Родился в Неаполе в 1940 году. Официально – один из крупнейших итальянских генеральных подрядчиков гражданского строительства и строительства зданий. Неофициально – все остальное. Крестный отец – официально – Доминико Валенти, которому передал – неофициально – всю теневую часть бизнеса. Кстати, теперь становится ясно, как сицилиец успешно обосновался на севере: отец Стефано был из Ломбардии, оттуда и фамилия. И связи. Умер синьоре Ломбардо в 2018.
Смотрим дальше: Марчело д‘Орацио владел «Парадайзом» до 2006. После санации новым владельцем становится Валенти, но довольно быстро передает клуб в руки какого-то «рекреационного» холдинга, освобождаясь, хотя бы официально, от нелицеприятной отрасли. д‘Орацио, в свою очередь, продолжает находиться в наблюдательном совете ARTIPE, председателем которого является Лоренцо Джианателли, стоящий на фотографии справа от Стефано Ломбардо.
«Итальянцев больше всего банки интересовали».
…- Я в банковском деле ничего не соображаю. Не мое это. А вот Иоахим хорошо шарил. И связи у него были. Витя Горин его знал и потом свел с итальянцами…
Да, но сначала с ним в Штатах познакомился Евгений Тихомиров. И через него Иоахима потом Пронину рекомендует Горин.
…- Йошка как бы моим представителем в этой Артипе был. Должен был за всей этой банковской хренью следить. Куда деньги идут…
Но не досмотрел. Или не хотел смотреть. И пошли скандалы: Банк Паски, Дойче Банк, дело «Метрополь»…
…- Прекращение деятельности ассоциации прошло без проблем. Все вовремя. Выплаты должны были через Панаму проходить. Должны были…
Пронин утверждает, что он был главным потерпевшим со своими 5 миллионами. Марк же давал другую картину: общий размер капитала ARTIPE превышал 40 миллионов. Через заготовленный в Панаме счет не прошло ни цента. То есть потерпевших – вагон и маленькая тележка.
…- Финансы и инвестиции, не напрямую, вела эта Моника. Йошка говорил, что девка была гением в бизнесе. Она и полюбовницей Стефано была. Мы думали, что старик просто играется. Ну, бес в ребро, с кем не бывает. Молодые итальянки – они горячие…
Записываем: Пронин не знает подлинной личности Веллер, а значит Горин, который знал ее подноготную, умолчал. Она, кстати, единственная, кто растаял как в тумане после распада ассоциации. И объявилась лишь с историей с трупом бухгалтера в машине сводной сестры Вики.
Просмотрим теперь папочку Моники Веллер.
Родилась в Мерано. Как хорошо: можно сразу объяснить плохое знание итальянского. День, месяц и год рождения идентичны нашей Лили Гозман. Закончила – ничего себе! – Университет Боккони в нашем любимом Милане… Магистратура в области финансов и криптовалют… Когда? А! В 2009. И в тот же самый год госпожа Гозман покидает «Парадайз». А госпожа Веллер входит в наблюдательный совет ARTIPE.
«Я слышал, что ты умер» – «Правда? Та правильно слышал». «Подозрительные лица», 1995 год.
Бакалавриат и магистратура в Боккони плюс проживание… Тысяч двести будет. И как же ты все это оплачивала, Моника? Или, вернее, кто? Стефано Ломбардо, который тебе оставил 250 тысяч? Кстати, получены они были Елизаветой Гозман, а не Моникой Веллер. Чтобы не светить фамилией успешной леди в мире финансов? Или чтобы поддержать на легальном уровне личность Гозман? Скорее всего и то и то.
Что мы пропустили?
Возвращаемся.
Лиля Гозман приезжает в Италию и магическим образом сразу становится обладательницей спецразрешения на работу. Начинает свою деятельность в клубе и в 2006, когда клуб переходит в руки Валенте, получает продление вида на жительство еще на два года. А в 2008, когда «Парадайз» уже под управлением международного холдинга, ей снова продлевают ВМЖ, теперь уже на 5 лет. Но работу свою в «доме отдыха» она заканчивает в 2009 и теперь уже выходит на сцену как Моника Веллер, с целым веером активной деятельности – от организации семинаров по вопросам дипломатии, до участия в набсовете в полумафиозной финансовой ассоциации…
Теперь представим себе следующую ситуацию: в какой-то момент наша Лиля знакомится в клубе со Стефано Ломбардо. Возможность совершенно реальная, принимая во внимание, что синьоре Ломбардо прекрасно знает Лоренцо Джианателли, а через него – а может и не через него, – Марчело д‘Орацио, владельца «Парадизо» и сооснователя ARTIPE. Как мы знаем, любви все возрасты покорны и разница в какие-то сорок лет – просто банальщина. Синьоре Ломбардо через своего крестного сына Доменико становится владельцем стрип-клуба, добивается для своей возлюбленной продление ВМЖ, права на работу, выправляет ей итальянские документы, оплачивает университет, вводит в наблюдательный совет ассоциации, добивается для нее негласного финансового управления и в конце пути оставляет ей в подарок 250 тысяч евро.
Звучит правдоподобно?
Один из крупнейших итальянских генеральных строительных подрядчиков, заправлявший огромной долей теневого бизнеса на севере Италии будет выправлять для своей пассии официальные документы и строить ее будущее сначала определив ее на работу в бордель? Серьезно?
А если…
А если «Парадайз» был просто ширмой? Где еще как не в борделе молодая красивая девушка из Восточной Европы может прекрасно замести любые следы? И начать новую жизнь. При определенных условиях, само собой разумеется.
Diavolo!
Мы вели ее историю от Милана: красотка из стрип-клуба берет разгон и достигает черт его знает каких вершин и широт… А почему именно Милан мы посчитали точкой отправления? Только из-за фото массажистки Вики, где Лиля запечатлена с Гориным? А с какого перепуга это должно означать, что она к нему на квартиру по заказу мимолетному приехала? А может он был ее sugar daddy еще до «Парадайза». А может и кем-то другим.
А вот если она уже и до приезда в Италию знала и Горина и Ломбардо, то это может открывает новые горизонты.
Одно дело быть любовницей, которой в благодарность относительно обустраивают жизнь. Другое – тебе создают новую личность, помогают закончить один из элитных ВУЗов Италии, вводят в структуру финансовых и банковских махинаций, где ты себя проявляешь как «гений бизнеса», и где после закрытия исчезают миллионов 40 баксов.
Притом…
Стоп!
Когда снова объявилась Моника? В связи с убийством бухгалтера Пронина. Как его? Владимира Моисеева. Нет, не это. Машина. Я же только что подумал об этом…
Так!
Она появилась в связи с трупом бухгалтера в багажнике машины, которую забронировала сводная сестра Вики (какая по счету?).
А фамилия сестры Вики – Тихомирова. Мария Тихомирова. Дочь (какая по счету?) Евгения Тихомирова.
— Вячеслав Андреевич? Теперь уж вы меня извините за поздний звонок. Могу у вас узнать, кто вам порекомендовал наше агентство?
Глава 22
Есть момент, когда расследование заканчивается не потому, что тебе принесли признание, а потому что дальше думать уже некуда.
Все линии сходятся в одну точку, и, если продолжать рассуждать, ты начнёшь не искать истину, а защищаться от неё.
Такие мысли мне пришли в голову, когда рука потянулась отключить будильник, до звонка которого оставалось хороших полчаса. Так бывает, когда мозг уже все решил, а тело еще делает вид, что участвует в процессе.
Сопротивление бесполезно – тут только душ, массаж и хороший завтрак способны обмануть тело.
После душа на кухне показалось холодно, и я тут же набрала чайник, чтоб заварить себе традиционный утренний чай: листья медленно раскрывались в горячей воде, окрашивая ее вначале в темно-янтарный цвет, а потом в насыщенный красно-коричневый. Я медленно нарезала ломтики лимона, подсушила ломтики хлеба в тостере, намазала их маслом – женщинам моего возраста Instagram настоятельно советует не отказываться от животных жиров, потому что это про красоту, регуляцию гормонов и что-то там еще… А кто я такая, чтоб отказываться от поддержания здоровья волос и кожи ценой пачки масла! Добавлю икры – не повредит и добавит удовольствия.
За завтраком под фильм, который я запустила фоном – чтоб на время немного заглушить свои мысли, я поймала себя на том, что мне больше некуда спешить. Не потому, что дело закончено – потому что оно собралось.
До встречи с Прониным в агентстве было три часа. Я достала из ящика папку. Ту самую, серую, без надписей. В ней не было ничего нового, наоборот – там было слишком много знакомого. И именно это перестало раздражать…
Иоахим поначалу казался мне темной лошадкой: был рядом с Машей в момент находки трупа, его же и идея брать каршеринг, хотя такси было логичным простым решением… Человек, который предлагает более сложный вариант в ситуации цейтнота, обычно знает зачем он это делает или просто не всегда здраво соображает после секса и в резко образовавшейся спешке.
Сейчас уже смешно подумать, что мы его серьезно подозревали, но иногда параллельные линии начинают сходиться в одну току, вопреки правилам геометрии, выбирая взгляды на нее Лобачевского и Римана. Правда ведь?
Первая чашка чая была выпита. В кухне был полумрак, по телу разливалось тепло и захотелось света и ясности. Я поспешила распахнуть занавески и включила верхний свет. Он быстро наполнил пространство какой-то стерильностью что ли, в которой удобно принимать решения, но невозможно чувствовать. Это, что было нужно. Я налила еще одну чашку чая: вряд ли кто-то всерьёз считает чай средством от того, что у меня было в голове. Но я больше не думала о том, что произошло, меня интересовало только одно: кто начал.
Ответ был неприятно прост.
Я вздохнула и сделала большой глоток теплого чая, откусила бутерброд, одна икринка упала с него – вот я растяпа! – и откатилась довольно далеко от тарелки. Всё как в этой истории.
Он казался всего лишь человеком с неудачной семейной биографией. Две жены, сложные родственные связи, напряжённая тишина вокруг прошлого. Но сплошное везение и удача в бизнесе. Тогда это выглядело как фон. Теперь – как карта.
Одна из его жён родила ребёнка не от него. Нет, не всех детей, только одну – девочку. Всё вскрылось довольно быстро и болезненно, кроме как для настоящего отца, который об этом ничего не знал, а его и не информировали, отношения не выясняли. Но обиду затаили. Ребенка же убрали аккуратно – без шума, без формального отказа, но так, чтобы она исчезла из поля зрения.
Интернат, потом совершеннолетие, потом помощь – дозированная, контролируемая, холодная. Не как дочери. Как обязательству, от которого нельзя избавиться, но и принять невозможно.
А девочка выросла не глупой – интернат интернату рознь – и языки учила, и в финансах разбиралась. Раз как-то подслушала пьяную болтовню шефа тогда еще в стриптиз-клубе и сложила 2+2: кто её биологический отец, хотя тот сам об этом не догадывался, кто её недолго растил и отказался от неё, кто платил за её молчание и считал это справедливым решением.
Я подобрала икринку со стола и положила ее на бутерброд – с возвращением в семью!
Ошибка в расследовании линии Лилии была в том, что мы слишком долго пытались втиснуть ее в удобную форму: танцовщица, любовница, женщина из прошлого.
А она не помещалась! Слишком много вокруг неё было не про тело и не про секс. Слишком много про деньги, документы и разные имена, перемещения, помощь. Слишком много про то, чего нельзя дать, но можно компенсировать.
Лилия не была дочерью «официально». Именно поэтому она была дочерью по-настоящему. Её не вписали в семью. Не дали права на наследование. Не признали публично. Зато помогли уехать, помогли встать на ноги, встроили в систему, но навсегда оставили за скобками.
Это не щедрость. Это форма контроля… Из-под которого тоже можно вырваться.
Кто бы мог подумать, что папина мимолетная интрижка каких-то лет 30 назад – и с кем! – сестрой его жены и по совместительству с женой его партнера, обернется такой драматичной историей.
Да, Лиля – очередная папина дочь, а Горин – рогоносец, которому подкинули чужого ребенка, который затаил обиду и годами вынашивал план мести.
Нет, просто подсунуть моему отцу его дочь и объявить, какой он гад было бы по-женски. Кстати, Елена, по словам Кирилла «продешевила», получив всего миллион при разводе и дом на Майорке. А кто видел ее после переезда на ту самую Майорку? Не была ли эта сумма «наказанием» за ее неверность и формальностью перед официальными детьми, что их мать не бросили после развода на произвол судьбы?
Месть была мужской: не просто отобрать бизнес, а помочь выстроить завидную махину и потом пустить ее под откос.
Вот тут-то и входит в дело Владимир Моисеев – человек старой школы. Он не лез в душу, не задавал вопросов «почему», но прекрасно понимал «откуда».
Он увидел схемы, которые не имели отношения к оптимизации. Регулярные выплаты, не проходящие через основной бизнес. Посредники, которые не были нужны для сделок. Страховки, оформленные на людей, не фигурирующих ни в одном реестре бенефициаров.
Он понял главное: деньги шли не вверх и не вбок, а в тень. Сначала он решил, что это ошибка. Потом, что это чья-то слабость. А потом понял, что это семейная тайна, оплачиваемая годами. Он не шантажировал. Он хотел говорить. Сначала с Гориным. Потом с владельцем бизнеса. С моим отцом. И именно этого Горин допустить не мог.
Горин не был убийцей. Он был человеком, который знал, кому можно поручить грязную работу, не объясняя мотивов.
Бухгалтер исчез быстро. Без показательных жестов. Без ошибок. Горин решил одну проблему и тут же создал другую. Потому что в схеме оставалась Лилия. И она прекрасно понимала, что смерть бухгалтера – это попытка снова убрать следы. Стереть прошлое окончательно.
Тогда она сделала ход, на который Горин согласился слишком легко.
Труп. Труп в машине был не местью. Не совсем местью и точно не для Горина. Это была маскировка.
Каршеринг, снятый на Машу, гарантировал две вещи: а) дело сразу уйдёт в шум, б) официальные дети будут защищены системой. Горин это знал. Лилия тоже.
Для Горина это был способ окончательно закрыть историю, перевести внимание и выиграть время.
Для Лилии – возможность вскрыть схему, заставить прошлое всплыть, сделать так, чтобы расследование оказалось внутри семьи, а не снаружи.
Оставалось сделать так, чтоб машина оказалась в нужное время в нужном месте и, чтоб ею воспользовались. Это был чистый расчет на авось. Иоахиму до назначенного времени в течение недели прислали пару раз рекламное сообщение о выгодных условиях каршеринга. Ненадежно, но кто из нас не становится жертвой рекламы, когда она лезет из всех щелей. Возможно поэтому, он и предложил Маше взять машину, и они выбрали именно ту фирму, где в неудобной позе лежал насильно почивший Владимир Моисеев.
Сработало…
Самое ироничное: папа так ничего и не узнал. Ведь, если бы узнал, то как-то б действовал. Для него Лилия оставалась чужой историей. Одной из многих, где кому-то помогли, но не обязаны были больше. Он и не знал, что бухгалтер собирался с ним поговорить. Не знал, почему Горин нервничает. Не знал, что в этой истории есть ещё одна дочь. И, возможно, так было лучше.
Я закрыла папку и убрала ее в сумку. Впереди разговор с Прониным. Я не чувствовала победы. Иногда расследование заканчивается тем, что ты понимаешь: семейные тайны опаснее преступлений, потому что за них почти всегда платят не те.
***
Хакские дворы как всегда шумные – голоса сливаются и звучат одним непонятным языком, каким-то невнятным сычуаньским диалектом с присущим ему оканьем и протяжными гласными.
Вячеслав Андреевич Пронин неуютно заерзал в кресле, когда мое повествование подошло к конкретным именам, потом смачно выругался, достал платок из кармана брюк и вытер вспотевшую толстую шею.
Комнату прорезал телефонный рингтон.
— Пронин.
На том конце заговорили, и Пронин изменился в лице:
— Погоди, поставлю на громкую. – Он нажал кнопку громкой связи – повтори – тут можно!
— Горин найден мертвым в гостинице. Сердечный приступ, медицинская экспертиза подтвердила. Горничная вызвала. Он еще живой был, но не успели, ничего подозрительного не обнаружили.
Кирилл вскинул брови, хлопнул себя ладонью по ноге, бросил на меня взгляд полный смешанных чувств.
В трубке продолжили:
— И еще, сегодня в сводках было – сбили какую-то Елизавету Гозман. Машина из каршеринга. Водитель скрылся, документы, по которым снял авто, липовые.
Все замерли на пару секунд в недоумении.
— Принято, – прохрипел Пронин – на связи. – И отключил звонок.
— Что скажете, Пинкертоны?
— Скажем, что стоит отметить завершение дела! – выпалил Кирилл. – Клавдия Матвеевна, – позвал он, – принесите бокалы и шампанское!
— Будете выяснять, кто сбил Лилию? – спросила я Пронина, когда первый бокал был осушен им залпом.
— Зачем? Это уже не моя история. Вы мое дело разобрали, нашли все, что я знать хотел. Виноватых карма сама нашла… Вы хорошо поработали. Выпьем и поеду – дела. Да, по финансам все, как и обещал. Сегодня остаток суммы переведут вам.
Как только за ним закрылась дверь, Кирилл медленно протянул:
— Ну как тебе такой поворот?! Прямо аж поверить, что наказание настигает виновных само собой…
— Я тоже верю, что настигает…
Папа, как же я была глупа, думая, что ты ничего не знал…
***
…А через три дня был первый локдаун.
