Это была среда. Десятое.
Моё желание всё забыть, забыться и отвлечься бессмысленной физической работой завело меня в один из самых темных углов нашего дома. В тот самый угол, в который не лезут даже самые фанатичные хозяйки,–в чужую душу. Черная тетрадь, исписанная мелким почерком, стала фонариком в моих руках, который с каждой страницей светил всё ярче и ярче, выхватывая всё больше и больше недоступных мне ранее участков его души и мыслей.
Зачем я поддалась соблазну, почему позволила себе залезть в чужой дневник, почему не одернула себя и дала волю любопытству? Наверное, просто пришло время разобраться во всем и понять, кто я, кто он, что нас связывает и есть ли еще эта связь, нужно ли ее хранить. А ещё была пустота, заполняющая невысказанные, скрытые переживания, заполненная домыслами – нужна была правда…
***
Тело безумно болело. Было невозможно вспомнить, как всё это случилось: первый ухаб на дороге, второй – и громкий хруст (сухих веток?), искры и темнота – сон, марево – не знаю. Вот меня волокут по пыльной дороге лицом вниз, и мне кажется, что тянут меня две лошади, рвущиеся вперед – каждая со своей силой, дергая сильнее то левую, то правую руку, выворачивая плечи, будто там шарниры Гука.
Снова темнота, но острая боль в груди выводит меня из забытья. Что-то теплое и липкое льется по животу, хочется облизать губы, но сухой язык безвольно болтается во рту, не понимая, внутри он или уже снаружи на пыльных шершавых губах.
Не помню его, не помню, как нашёл и как оказалась в больнице. Помню, как сидит у больничной койки, раскачивается из стороны в сторону, вскакивает, ходит по палате маятником, застывает у окна и долго смотрит в него., подходит к койке и смотрит – смотрит мимо меня. Помню боль, и она не ушла до сих пор – стала другой. Сильней. Разъедающей.
Из больницы меня привезли недели через две. Мени постелила мне мое любимое постельное белье, всюду расставила колокольчики, чтоб можно было позвать ее в любой момент, «потому что сиделка – девка молодая и думает не о работе точно».
И я снова стала лежать – осознанно глядя в потолок, выискивая на его белом поле ответы на свои нехитрые вопросы. «Что делать» – был один из них. И с каждым его повторением приходил более четкий ответ: «продолжать».
Через месяц я вновь села в машину с Элвисом и мы поехали на объект. Водитель прятал глаза, виновато поджимал пухлую нижнюю губу, но я знала, что его вины в случившемся нет.
Десятки раз приходила полиция, допрашивала меня и всех домашних: кто где и с кем был в тот день, кто чем и с кем был занят в тот день… Я всегда отрешенно смотрела в сторону и автоматически отвечала на вопросы, повторяющиеся уже в который раз. А он… а он каждый раз сердился и нервничал, просил прекратить эту муку для меня и просто начать искать этих мерзавцев.
Пятница, 13
Соломон и Боб (интересно, имена у них настоящие) сидели в той же забегаловке, что и на прошлой неделе. Кажется они были в тех же майках, что и прошлый раз – уходили ли они вообще от сюда? – сидели и ждали «приключений» или работенки, попивая какое-то местное пойло. Я подсел и попросил себе того же, а им повторить. Редкостная гадость! После второй показалось, что пить можно. Разговорились о работе, которую они тут ждут, сколько берут и есть ли гарантии. «А гарантий, белый человек, даже Бог не дает», –сказал, чуть подумав, Боб. Соломон одобряюще кивнул: «Ты, мзунгу, тут особо не светись – потому, как никогда не знаешь, где и на какие вопросы отвечать придется, а в то, что ты тут от скуки ошиваешься – это тебе никто не поверит. Надумаешь работенку подкинуть, пришли местного сюда. Сам же, лучше, ищи развлечений в более фешенебельных районах». Пред уходом я заказал им еще выпить и уже почти в дверях резко повернулся и быстрым шагом подошел к столику, где сидели эти двое:
— Есть дело!»
Понедельник, 16
Приехал посыльный, привез мой заказ из интернет-магазина и спросил, не хочу ли я с ним отправить в город почту – за пару монет он готов закинуть всё в ближайший почтовый ящик. Почты у меня не было. Я дал ему пару мелких денег и поблагодарил за желание услужить. Парень улыбнулся, оголяя ровный ряд крупных белых зубов, подмигнул и сказал, что будет через пару дней снова тут и сможет забрать, если надо, почту.
К обеду меня осенило, и я бросился к посменному столу.
08:00 встает, идет в ванную
08:30 завтрак. Мени подает и уезжает на рынок по средам и пятницам, остальные дни убирает дом, готовит…
09:00 приезжает Элвис с охраной. До объекта 30-40 минут пути (маршрут прилагаю)
14:00-15:00 обед – чаще всего остается на объекте
18:30 Элвис ждет, чтоб отвезти домой
19:00 -19:20 возвращается…
Конечно, писал я всё намного подробней, вплоть до любимой марки сока или воды. Мне казалось, важно всё – любая мелочь может быть полезна. Всё должно пройти гладко, как хорошо поставленный спектакль.
Хочешь избавиться от человека, хочешь добиться своего – сделай жизнь другого невыносимой, заставь его хотеть того же, чего хочешь ты: не уговорами, так силой, не компромиссом, так шантажом и унижением.
В ту среду это не сработало. Сработало год спустя. В среду. Десятого.
***
– Ты опять…? Ты опять копалась… – раздосадованный мужской голос заставляет вздрогнуть ее. Она кивает, всё еще глядя в рукомойник и на текущую воду, через пару секунд поворачивает к нему лицо, а потом разворачивается всем телом. Виновато смотрит и опускает глаза. Вода продолжает течь, с рук стекают буроватые ручейки.
– Копалась, – вновь кивает головой, переводит ее набок и вдруг с вызовом забрасывает назад, – в прошлом…
Его глаза наливаются злостью:
– Сколько раз я тебе говорил, что ты не должна накручивать себя, – почти орет он, – посмотри, каждый раз, как только ты погружаешься в эти мутные воспоминания, с тобой что-то происходит! Ты думаешь, я не заметил?! Ты думаешь, я слепой и не могу сложить 2+2?! То палец повредила садовыми ножницами, то свалилась с лестницы – пролежала три дня не вставая! Сегодня тоже что-то, да?!
Он окинул ее внимательным взглядом. Манжет рукава был чуть задран и на нем виднелось бурое пятно, правой рукой она пережимала запястье.
– Мне кажется, ты должна отдохнуть – ты сегодня столько всего сделала! Хочешь, поедем в ресторан – мы уже сто лет никуда не выходили вдвоем. Видишь, я сам предлагаю и не ворчу, что устал.
– Почему, – глухо спросила она, – почему ни разу не отвез меня к врачу?
– Милая, зачем? Палец погноил, но ведь, всё прошло. Ребра, падая, ты вряд ли повредила иначе бы и дыхнуть не могла. Зачем из-за пустяков мотаться в город, сидеть в очереди в травматологию, терять время и глупо выглядеть перед врачами, у которых дела есть поважней?
Она повернулась к мойке, резко обернулась – в руке блеснул нож.
– Не дури, – тихо произнес он, – во-первых, я сильнее тебя, а во-вторых, расскажи мне, что за дурь стукнула тебе в голову?
Она улыбнулась.
– Ну, смотри, ты уже повеселела. Или это я от усталости напридумвал всякого – нож нужен для готовки, – он стукнул ладонью себя по лбу, — нервы из-за этих отчетов ни к чёрту!
Она еще раз улыбнулась и было в этой улыбке что-то отчаянное. Резко заведя наверх руку, она так же резко опустила ее в районе живота, вскрикнула и стала сползать по кухонному шкафчику:
– Это достаточный повод, чтоб отвезти меня к врачу, – прохрипела она, – или ты надеешься насмешить патологоанатома…
***
Среда, 10
Когда я догадался, что она всё знает? Да сразу же, как начались эти истории с травмами. Я понял, что она нашла дневник и прочитала от начала до конца.
Тяжело ли было удержать ее в доме и лишить контактов – нет. Это оказалось еще проще, чем договориться с Бобом и Соломоном. Ребята перестарались и за это смерь стала их платой, а не остаток гонорара, за которым они ввалились однажды к нам в дом. Идиоты не смогли сыграть простейший спектакль за хорошие деньги! Требовалось то всего треснуть Элвиса по голове, а ее выкинуть из машины – напугать! – не больше. Но они, видимо, к полумерам не привыкли. А может, и Элвис оказался не таким уж и простым водителем. Кто их знает, что там пошло не так, только мы застряли еще на дольше в этой адской дыре с сотней бесконечных расспросов, перетряхиванием грязного белья и желанием местных копов докопаться до правды. Хорошо, что со всеми удалось «договориться» и избавиться от потенциальных болтунов.
Элвис был неплохим парнем: очень внимательным и верным – слишком верным и спешащим всегда помочь. В тот вечер он тоже куда-то спешил. Жаль, не доехал – что-то с тормозами.
Дочь Мени – ушлая девка – думаю, мать не догадывалась о ее проделках в моей постели, любви к подслушиванию и мелкому шантажу. Ее сбил мотоцикл. Насмерть. Так бывает в тех краях.
Джинтана, моя дорогая помощница, хитрая и похотливая сука, за «дозу» готова была на всё и на всё, чтоб ее Бош об этом не узнал. Нелепая смерть – передозировка…
***
–Потерпи, милая, сейчас станет легче, — он вышел в чулан и вернулся с лопатой в руках, –надо было соглашаться на ресторан, дорогая, а теперь уже не получится.
– Почему? – чуть слышно повторила он свой вопрос.
– Разве ты не сходишь целыми днями с ума здесь, в НАШЕМ доме? Разве тебе не хочется быть среди людей, среди тех, с кем тебе интересно? Хочется, я знаю! Или ты думаешь, что я запираю двери на ночь, потому что боюсь чего-то или кого-то? Нет – чтоб ты не сбежала, чтоб поняла, как мне ужасно одиноко и отвратительно скучно было в Африке. Что б ты наконец поняла, как унизительно это всё было для меня, пока ТЫ делала свою карьеру, пока ТЫ зарабатывала на НАШ дом, отрезая мне яйца день за днем. «Съезди на рыбалку, отправляйся на охоту» — развлеки себя сам, а мне не морочь голову – так, да?! – он стукнул лопатой о каменный пол.
Ты думала, я буду это всё терпеть, — он почти визжал, не замечая, как ее голова упала на грудь, изо рта потекла ярко-красная струйка, – ты останешься здесь навсегда, ты узнаешь, что такое скука и одиночество, холод и безразличие.
Он взглянул на ее завалившееся набок тело, подошел, приподнял за волосы голову:
– Ты сегодня славно поработала, хорошо все убрала, – сказал он ласково, глядя в ее пустое лицо, – тебе надо хорошенько отдохнуть. Не беспокойся – сейчас я всё сам приготовлю.
Медлено опустив ее голову, он встал, опираясь на рукоятку лопаты, и побрел из кухни мимо старого кухонного стола. Оса, которая парой минут ранее жадно впивалась в спелую грушу, лениво ползала по тугому, нигде ещё не треснувшему, яблоку.
Это была среда. Десятое…
