След перепончатой лапы (Эпилог)

Глава 20

 

— Хитрый?

— Что?

По правилам, я должен был бы ответить «что, хозяин?». Но мне было… даже не могу описать, как именно было мне. И лень, и тоскливо, и противно, и больно – все сразу. Честно говоря, после всех этих связок, разлапистых и неаккуратный, как еловый выворотень, после нитей, пробивавших мозги, словно стрела – старое птичье гнездо, после многочисленных заклинаний, хозяйских и чужих, после беготни по коридорам и плавания в реке, после пальбы, погонь и драк я думал, что отправлюсь, наконец, к Матери Выдре – и уж она решить, то ли приласкать своего непутевого кутенка, то ли выкинуть его, как поганую тряпку.

Но не вышло.

Хозяину, надо думать, досталось не меньше моего. А ежели вспомнить, сколько он натерпелся в казармах – так и куда побольше. Лежит теперь ничком в двух шагах от меня пластом на охапке камыша, прикрытом куском парусины, и, кажется, даже повернуться не может.

А я – могу. Только на это и способен. Мне тоже досталась охапка камыша, только без парусины. Кстати, камыш, а также тростник, рогоз и осока тут повсюду – и крыша из них, и стены. Если полыхнет, то сразу. И шуршит на ветру, как целое пересохшее болото. А, может, и не ветер тому причина, а полевки или, может, крысы водяные. Не пойму сейчас, в нос словно натолкали мокрого пепла, толченого кирпича и холодных углей, так что теперь другие запахи мне вовеки недоступны.

И кости ломит, будто по каждой прошлись дубиной. Правда, оно взаправду почти так и было – и с носом, и с костями, когда казарма разваливаться начала на отдельные камушки.

И жилка каждая мелко-мелко дрожит от противной слабости. Чисто не мышцы у меня на костях, а кисель или студень. И… ладно, хватит себя жалеть.

И я таки выговорил:

— Что, хозяин?

— Ты на меня не сердишься?

Честное слово, если бы я сейчас стоял, то непременно сел бы на хвост. Это мастер может на меня сердиться. А мне на него? Ладно, чего греха таить, бывало, и ворчал я на него про себя, и обижался. Но сердиться… Злился – бывало, хотя и редко. А сердиться – никогда. Или это одно и то же?  Поди разбери…

— Нет, — осторожно ответил я.

— Честное слово?

Да чтоб мне лопнуть! Что это на него нашло? Может, его чем по кумполу приложило, пока мы из казарм драпали? Между прочим, выволок его из-под завала Снежок. И его, и графеныша – вот ведь двужильная зверюга (не граф, понятное дело – пес). Выволок – и до воды дотащил. А я уже потом подоспел. Вплавь бы их в одиночку, поди, и Снежок бы не выгреб. А вдвоем смогли.

А вот кота – не смогли. Может, он не захотел оставить умирающего хозяина. А, может, просто придавило его какой-нибудь глыбой. До сих пор не знаю, то ли чудился мне злой и одновременно жалобный мяв через весь тот треск и грохот, то ли нет… Вроде как я его расслышать никак не мог – больно шумно было. Но по связке звук иначе идет.

Помню только, когда оглянулся… Видали когда-нибудь, как гриб через лесную подстилку растет? Выпирает наружу, раздвигая палую листву, жухлую траву, мелкие ветки. Случится камешек – и его сдвинет вроде мягкой своей шляпкой. Вот такое и творилось тогда над крышей монастырской казармы – пробивали ее здоровенные грибы из огня и дыма, расшвыривая в стороны камни, доски и обрывки кровельной меди. Какой гриб побольше, какой поменьше. Вылетит сквозь дыру в крыше – и оборотится тварью. Не то медведем, не то обезьяной, не то человеком уродливым, не то ящерицей шипастой. Много их там было, огнедухов, и все разные. Могли и город развалить, не то, что казарму. Только вот вцеплялись сразу один в другого. Уж не знаю, то ли умирающий Тернелиус их друг на друга науськивал (все же маг-огневик, не пастушок деревенский), то ли хозяин (а он в демонах пламени еще во времена занятий со старым Иоганнусом поднаторел, причем почти до всего своим умом дошел), а, может, сами они такие – один другого не переносят. А то нипочем бы нам не уйти.

— Честное слово, не сержусь.

— Ты меня прости, Хитрый.

— За что?

— Да неужто не за что?

Я задумался. Когда хозяин так спрашивает – нужно сперва подумать, а только потом отвечать. Я эту его манеру всегда узнаю – даже если он, как вот сейчас, лежит наполовину обмотанный полосками холста, а на вторую половину – обмазанный чем-о лечебным, но до того едким, что даже свозь забитые пеплом ноздри запах пробивается.

— Пожалуй, все-таки есть, — честно отвечаю я. Ну, а что? Зачем бы спрашивать, если в ответ хочешь вранье услышать?

— Молодец! – голос слабый, но в нем, вот честное слово, слышится радость. И еще неловкость какая-то, что ли. Я поворачиваю морду, пытаясь рассмотреть хозяйское лицо. Но это не так-то просто сделать. Из-за складки парусины, подпертой снизу жесткими стеблями, виднелся только глаз и кусок щеки, покрытой щетиной, мелкими царапинами и копотью. Поди разбери выражение!

— Молодец, Мидж, — повторил хозяин. – Правильно, так меня!

И ведь он действительно радовался. Странно как-то, словно только одной своей половинкой, но радовался. А другой половинке было то ли грустно, то ли стыдно. Я ведь фамилиар, я своего мастера не могу не чувствовать. Да и он меня тоже… Наверное… Но сейчас, кажется, никто из нас толком разобрать не может, что это такое между нами происходит.

— Мы ведь тогда по-свински поступили с тобой.

— Кто «мы»?

— Я и Лисси. Ты и в самом деле поверил, что мы на тебя рассердились за то, что ты за нами подсматривал? Дурачок, да если тебе интересно, мы для тебя еще раз этот спектакль устроим. И не один раз. Да, Лис?

— Обязательно. Задница вот только подживет, — послышалось из-за тонкой стенки, не плетеной даже, а кое-как скрученной из неряшливых, как старый веник, снопиков аира и листьев рогоза, еще не окончательно увядших.

— Чья? – тут же поинтересовался хозяин?

— Твоя. На ней же живого места нет.

— Ну, в таком деле моя – не главное.

— Это от позы зависит. Если уж устраивать представление, то по полной программе, да, Хитрый? Ну, и моя тоже пусть подживет. Если не задница, то спина точно. Ей тоже досталось. А то что за удовольствие зверю на синяки смотреть?

Кажется, они вдвоем серьезно увлеклись темой. Хозяин вон заворочался даже – видать, стало ему неудобно на пузе лежать. По вполне понятным причинам. Все же у них, у людей, все не так. У нас куда проще.

— Тогда зачем? – все же спросил я.

— Что «зачем»?

— Прогнал меня зачем, вот что, — почему-то я начал злится.

— Затем, что ожидали мы уже в городе какой-то подлянки. И нужно было, чтобы ты на свободе остался.

— А просто отослать было нельзя?

— А ты бы ушел, зная, что оставляешь меня в опасности?

Я задумался. Ибо не знал ответа. Да, хозяин мог приказать, и его слово – закон. Но и заложенное всеми предками правило фамилиара – тоже закон: «Ты живешь, чтобы защищать своего мастера. Всегда. Любой ценой». И поди пойми, что бы тут пересилило. Конечно, в истории всякое бывало. Мог, например, мастер послать из боя своего фама с донесением. И тот шел, хотя и понимал, что хозяин может погибнуть. Но то – бой. А тут… Не знаю, что бы пересилило.

— Наверное, все-таки ушел бы, — неуверенно ответил я.

— Ага. И шатался бы на расстоянии двух дюжин шагов от нас, наступая на пятки. И сцапали бы тебя. А то, чего доброго, по тебе бы и на меня навелись. Связь между фамом и хозяином – она, брат, штука такая… Хороший охотник на магов, — а есть, оказывается, и такие, я теперь точно знаю — почуять может. А так – ты ушел весь такой обиженный, расстроенный…

— Не был я обиженным, — буркнул я и зло дунул на пробегавшего мимо травяного клопа. Жучок кувырком полетел в щель между стеблями рогоза, розово-белыми, мясистыми и толстыми, у нас такие иногда ребятня грызет в Верхних Выдрах…

— Ну, хорошо, не обиженным, просто расстроенным. Ушел – и только так смог меня спасти. Да еще вот на других вышел, вроде того твоего приятеля черненького.

Не понял, про кого это он. То ли про кота, то ли про Снежка, то ли вообще про воронессу, которая, между прочим, где-то тут поблизости крутится. Да и пес, по-моему, тоже. Может, даже и разговор этот нас слушает. Потому что тогда, в казарме, хозяин ему понравился – это я сразу понял. И вот не знает теперь четвероногий, что ему дальше делать. В фамилиары ведь не попросишься – это только человек может к человеку в слуги набиваться, с нашим племенем (или племенами?) так не бывает. К тому же испокон веку в хозяйском роду только с выдрами дело имели. А выдра вообще с собакой не ладит. Да… А в обычные псы, вроде как «друзья человека», Снежку гордость не позволяет набиваться. При этом чует, чует пышнохвостый, что и нам бы его помощь пригодилась, и ему бы с нами все интереснее было бы, чем в подвале сгоревшего дома. Вот и бродит тут… Ну и ладно, заодно покараулит, пока я не могу…

— Так что еще раз прости.

— Ладно…

— Не ладно…

— Ладно, хозяин.

— Прощаешь?

— Да чтоб тебя… — я остановился. Нет, ну что это на меня нашло? Разве так с мастером разговаривают? Сейчас еще схлопочу, чего доброго. За хамство.

— Вот теперь вижу, что прощаешь. Ты, Мидж, пойми, иначе нельзя было. Ну, то есть мы иначе не придумали. А оно, видишь, даже к лучшему вышло. И Лиссии ты помог – она рассказывала, так что и от нее тебе еще спасибо. Да, Лис?

— А то как же! Еще какое, — подтвердил голосок из-за стенки.

— И вообще — ты теперь не простой фамилиар, каких много. А… в общем, немножко самостоятельности научился.

Эх, не видал ты, хозяин, кота Фамиуса. Вот уж у кого самостоятельности хоть отбавляй… было. Но я тебе еще про него расскажу. Потому что без него ни хвоста я б не сделал. А уж как дальше без него буду – и вовсе не знаю.

— Мне ведь, Мидж, — продолжил мастер, — не слуга нужен, не серв и даже не оруженосец. С этими ролями ты прекрасно все эти годы справлялся.

— Спасибо, — несколько сварливо ответил я.

— На здоровье. Мне нужен настоящий друг. На которого можно положиться.

— На меня, стало быть, нельзя было?

— Можно, Мидж, можно. В том смысле, что ежели тебе приказ дать, то выполнишь. Но мне хотелось, чтоб ты мог сам придумать не только «как делать, что велено» (тут ты, хочу заметить, многим фамилиарам сто очков вперед дашь, даже, не в обиду будь сказано, батьке своему), но и «что делать, когда не велено». И ты сумел, хвостатый мой дружище! Кстати, знаешь, откуда фамы пошли?

— А они разве не всегда были? — снова подала голос Лиссия, перекрывая камышовое шуршание.

Нет, голубушка, не всегда. Я и то знаю, как для улучшения моей породы по заказу магов привозили из-за морей дальних родственников обычной порешни, как мучились потом, выводя новых зверей. Да она ведь и сама чем-то таким со своей Крайхи занималась, хвостом клянусь! Уж больно необычная мартышка получилась, хоть я в них и не большой специалист. По чести сказать, других и не видал даже.

— Ну, в каком-то смысле, может, и всегда. Но в наших палестинах все началось несколько столетий назад, когда сюда явились угры – конно и оружно. И кони их были удивительны – слушались не повода, а самой мысли всадников. Отряд мог, например, на всем скаку разом развернуться, как единое целое. Или разойтись надвое для обхвата с флангов… Ну, в общем, понятно, что непростые были кони. Но лошадь – она ведь не может быть другом. Слугой – да.

Потом, были еще и самские шаманы – мы с тобой одного такого, если помнишь, видели. Но и у этих псы – лишь продолжение воли, эдакие дополнительные руки.

— Не столько руки, сколько зубы, — фыркнул я, вспоминая давнюю битву. И старый шрам опять заныл – пробился через все другие хворести.

— Дополнительные зубы – а что, хорошо! – хохотнул хозяин и тут же зашипел. Видать, какую-то рану потревожил. Но продолжил:

— А теперь пришла пора менять ваш статус, господа фамилиары. Так что наш недоброй памяти товарищ Гюнтер в чем-то был прав, выдвигая против меня обвинения. Я в самом деле хочу, чтобы такие, как ты, пользовались теми же правами, что и такие, как я. Хоть в церкви венчались, если фантазия придет.

— И что ж ты этого злодея отпустил? — прогудел низкий голос, и в камышовом балагане потемнело, когда широченные плечищи загородили дверь. — Или нет, ты сначала мне скажи, почему такого могучего колдуна, что может солнце зачернить, чуть не взяла за задницу горстка святош, и пришлось вмешаться двум хромцам и мне, грешному?

Я извернулся на своей лежанке и приподнял губы, изображая подобие улыбки. Вообще, кому-то могло показаться, что я оскалился. Но вошедший понял и улыбнулся в ответ. Он и раньше-то хорошо зверей понимал, я помню.

Петер. Только раньше он был белобрысый, а теперь уже… как это… серебрянобрысый. Поседел. И шрамов прибавилось. И морщин, глубоких, как шрамы. И глаза стали еще светлее – ну чисто льдинки на осеннем озере поутру. Вот этими льдинками он теперь и смотрел на хозяина, ожидая ответа. Имел, между прочим, право – спас нас, как-никак.

 

***

Мы с немалым трудом взгромоздились на борт Белой. Причем ихнее графское благородие, едва живой и чуть не визжащий от боли – раны-то от кнута свежие, открылись, когда бегать, лазать да плавать пришлось — то и дело бросал весьма откровенные взгляды на обтянутую тонкой мокрой тканью Лиссию. И она же на пару с мальчишкой ему, графенышу, помогала из воды вылезти – у самого уже сил не хватало. Ну вот, влезли, колебало под брюхом запустили, думаем, теперь уйдем спокойно. Не до нас всем. В городе в набат бьют, над остатками казармы – огонь и дымы до неба, солнце из-за непонятного черного кружка чуть-чуть вылезло. Конец света, одним словом, кто сейчас беглецов ловить станет?

Нашлись, однако, любители. Из-за главной пристани казарм нам наперерез вылетела речная галера. То есть, небольшой такой кораблик, всего на пять пар весел, но здорово повторяющий форму морского гребного боевого корабля, разве что без палубы. Зато, что мне особо не понравилось, с тараном под носом. И шла, зараза, ходко, нагоняла Белую… А на носу стоял и размахивал наджаком наш старый знакомый:

— Вернитесь, бесово отродье! И загоните своих демонов обратно в преисподнюю!

А рядом с ним еще какой-то долгорясый наводил на наше судно фальконет на вертлюге.

— Стреляй, чего сопли жуешь! — это Лиссия мальчишке, что так и замер на палубе с трофейной фузеей.

Потом он утверждал, что не струсил, а просто не мог стрелять в святых отцов, потому что это – грех. Может, и не врал, кто его разберет.

— Дай!

Лиссия, которую всю колотило, вырвала у мальца тяжеленное оружие, уложила на борт, рванула серпентину… И ничего. То есть капсюль послушно раскололся, по палубе запрыгали осколки. А вот саламандрин не вспыхнул. Кажется, его там совсем не было. Не знаю, то ли высох (выдохся, сгнил, скис – что там происходит с такой вот магической дрянью?), а то ли хозяйские упражнения со взрослыми огненными демонами и их дыхание убило заключенного крохотной стеклянной тюрьмы. Но выстрела не было.

Хозяин рванулся к рулю, крутанул Белую буквально на месте – и свинцовый гостинец из фальконета вспенил воду в двух фуссах от борта. Скотина канонир, ниже ватерлинии целил. Перезаряжать ему теперь было недосуг, он вооружился багром с явным намерением брать нас на абордаж. Остальные монаси – теперь мне хорошо были видны их обтянутые рясами спины, каждая перехваченная ремнем перевязи (то ли – с саблей, то ли еще с чем-то смертоубийственным) приналегли на весла.

Я и Снежок встали рядом на палубе, готовясь к драке. Графеныш вертел в руках дагу, которую я некогда (кажется, полжизни назад, а прошло-то меньше полугода) выдергивал из разрушенной мельничной плотины. Но толку… Да, Александер де Контьи – хороший фехтовальщик. Но попробуй пофехтуй с исполосованной спиной и избитыми в хлам ногами. Их ведь там, в коридоре, привалило обломками – и графа, и хозяина. Лиссия со Снежком откапывали – да сами едва не остались под камнями, когда после очередной судороги рухнули обломки стены. Хозяин, к счастью, не растерялся, чего-то там перенаправил в беснующихся водяных потоках, и камни сползли, подмытые мощной струей.

Так что сейчас я видел, что бойцы из нас никакие. А у противника – семь рыл, и все как на подбор здоровы, как быки. Разве что Гюнтер щупловат. Но и его на наше покалеченное воинство хватит.

Галера шла, целя нам в борт.

Лиссия крутила в пальцах стилет – напарник того, что так и остался в глазнице незадачливого унтера.

Крайхи лезла на мачту, зажав в зубах стрелку с кисточкой на конце. Так я и не понял, что это за оружие.

Мальчишка бледнел на глазах.

Хозяин возился у руля с таким видом, словно вокруг – никого, а впереди – лет двадцать.

Гюнтер орал что-то на латыни – наверное, думал, что бесов так то ли заклинает, то ли изгоняет.

Вдруг «Белая» вздрогнула от киля до клотика и затряслась. Гребное колесо, обычно накапливающее силу реки, бешено завертелось в швертовом колодце в другую сторону, выбрасывая брызги фонтаном, и лодка понеслась навстречу галере. Тамошний рулевой испугался, вильнул — и борта прошлись почти впритирку. «Белая» была вдвое меньше вражеского корабля (назывался тот, к слову «Святой Георгий» — ага, а мы, значит, змеи), но это не помешало ей пройти вдоль всего борта, с треском ломая весла. Потом хозяин мне рассказал, что когда-то в древности так на гребных кораблях воевали – он читал. А сейчас «Святой Георгий» просто лишился половины весел, а кое-кто из зазевавшихся гребцов получил вальком в грудь и свалился с банки. Может, и навсегда – такой удар может и грудину проломить. Но на этот рывок у «Белой» ушли все силы, и она вскоре остановилась и беспомощно закачалась на частой волне.

Монаси с проклятиями, совсем не соответствующими их званию, перебрасывали оставшиеся весла с борта на борт и разворачивали судно для новой атаки.

И тут на сцене возникли новые действующие лица. Сперва мы их услышали – когда над водой, перекрывая треск далекого уже пожара, разнеслось мощное «гу-ух» — и в носу «Святого Георгия», прямо у ватерлинии, возникла немалых размеров дыра, ощетинившаяся щепой и разлохмаченным деревом. Вернее, как потом оказалось, две дыры: кусок свинца с добрый царский орех[1] проломил обе скулы галеры. Стрелок оказался преискусен. Потом, уже не так громко, хлопнула пистоля – и здоровяк-канонир вывалился за борт, так и не выпустив багра.

Затем на водной глади появилось суденышко – непривычная глазу лодка, низкая, узкая, скроенная из кишок северного зверя, натянутых на раму из дерева и кости. Посередине в ней сидел белоголовый здоровяк, ловко управляясь диковинным двулопастным веслом и придерживая коленом короткоствольную дымящуюся бомбарду – ту, что хозяин давным-давно добыл с бою, а потом подарил. Ближе к корме и носу расположились «двое хромцов» — старик с лицом пожившего свое купидона-пьяницы как раз прилаживал к борту длинноносую пистолю с прикладом, а смуглый седеющий брюнет замахивался, готовясь послать в полет кинжал. Бить ему приходилось снизу — борт «Георгия» возвышался над водой на добрых два с половиной фусса – да еще левой рукой, ибо правая была в лубке, как и правая нога, но Йорг (а кто ж еще?) не раз доказывал, что способен оставаться смертоносным в любых условиях.

Вскоре все было кончено. Наш борт тоже огрызнулся – де Контьи метнул дагу, а Лиссия – стилет. Один из чернорясых прыгнул в воду, не дожидаясь смертоносного гостинца. Но я его догнал – на всякий случай. Не думаю, что он далеко уплыл с рваной раной на горле. Может, и зря старался – путь до берега неблизкий, вода для людей уже прохладна, в рясе особо не поплаваешь, а у меня потом едва-едва сил хватило влезть обратно в лодку. Швертовый колодец ведь был перекрыт лапчатым колесом (оно таки сломалось после хозяйских упражнений и только мешало ходу), так что пришлось через борт. Был бы здоровым – просто выскочил бы из воды чертиком. А так – едва-едва перевалился через фальшборт, лапы не держали.

Гюнтера хозяин велел пощадить. Сам же, кажется, его и свалил, взбаламутив кровяную реку, но не до смерти, а так, чтоб голова закружилась. Может, сил на большее не хватило. Чертов святоша еще пытался уцепиться наджаком за борт «Белой» и попортил планширь. Оружие нам досталось (хотя на кой нужен этот крючок, да еще приметный такой, с гравировкой – не знаю), а владельцу мастер запретил перерезать глотку, хотя Петер и настаивал.

— Плывите, Гюнтер. И подумайте, почему я это сделал — сказал хозяин, отталкивая «Белую» от «Святого Георгия» веслом. Галера уже здорово кренилась на нос, но до берега вполне могла добраться, особенно ежели долгорясый (вот теперь уже по-настоящему долгорясый, а не как в нашем походе) повыкидывает за борт лишний груз в виде покойников, заткнет чем-нибудь – да хоть кусками все той же рясы – дыры в бортах да поработает веслами. Потому что, вообще говоря, необычайно высокий прилив нагнал в устье массу воды, и берега отступили изрядно.

— Глупо, — с неудовольствием заметил Отто с носа кожаной лодки. Он не пытался вылезти (больная нога, видать, не давала), но следил пристально, между делом перезаряжая пистоли.

— Нет, — упрямо ответил хозяин. — Мы воевали вместе, не раз жизнь друг другу спасали.

— Ага, то-то он сейчас тебя спасать собирался, — отозвался с кормы Йорг.

Между прочим, он на суждения имел прав побольше того же Отто — ведь был с нами в том же походе. Впрочем, открыто ни за, ни против хозяйского решения головорез не высказался и даже не стал оспаривать права мастера такие решения выносить.

— Мальчишкой был, мальчишкой и остался, — философски резюмировал Отто, протягивая руку к Петеровой бомбарде. Ну да, здоровяку сейчас не до того. Именно он, как самый дееспособный, обобрал дочиста мертвых монахов, теперь привязывает суденышко к корме «Белой».

— Мальчишкой и помру, — в тон ответил хозяин.

— Типун тебе на язык, да с конскую голову, — непритворно испугался Отто. — Ты нам нужен живым и здоровым. Особенно сейчас. Ведь, как я понимаю, Терна вытащить не удалось?

— Не удалось, — разом посмурнел Юкки.

 

***

Хозяин с кряхтением перевернулся на бок. Подумал – и на всякий случай накинул на себя парусину. Не любит он в голом виде даже перед мужчинами щеголять.

— С чего ты взял, что это я Солнце зачернил?

— А кому ж еще?

— Природе. Или, если угодно, Создателю. Куда мне против него…

— Не понял, — ага, это уже Йорг. Давешнее катание на лодке не пошло ему на пользу, открылись раны, и он теперь лежал в своем углу, скрежеща зубами. И именно его Лиссия (когда сама поднималась со «скорбного ложа») пользовала чаще прочих – к немалому неудовольствию хозяина, который еще со времени похода в Урфхорден ревновал свою пассию к смуглому головорезу с благородными ухватками.

— Да нечего тут особо понимать, если кое-что знать.

— Так просвети нас, грешных, — ага, это уже Отто, он же Лука, он же мэтр Карделас. Только сбросивший личину солидного пожилого придворного и снова представший тем, кем был – душегубом с огромным опытом и холодными глазами, в которых, однако, горел огонек интереса ко всему новому.

— Если совсем просто… ох, тут бы рисовать надо, а мне как-то не до того… ладно, попробую так. Бывает такое, что Солнце, Луна и Земля выстраиваются в одну линию. Редко, но бывает. И люди, которые знакомы с путями небесных светил, могут заранее предсказать, когда такое будет.

— И ты знаком?

— Немного. Но достаточно, чтоб высчитать. Было б в Кальме все в порядке, состоял бы при герцоге придворный звездочет, он бы тоже высчитал и заранее народ бы успокоил. А с этой чехардой некому было. Вот на это я и надеялся – на общую панику. Кроме того, когда такое происходит, бывает особенно высокий прилив. Ну, на него я тоже рассчитывал.

— И на ветер? — поинтересовалась Лиссия.

— Нет, ветер – это уже сюрпризы природы. Она, видать, тоже была на нашей стороне.

— Да уж. Ибо ветер нагнал куда больше воды, чем твой прилив, — ворчливо заметил Лука.

— Ты мне лучше расскажи, что с нашим дорогим палачом случилось? Это тоже Луна? — ага, вот и графеныш прорезался. Тоже, видать, у входа стоит, но мне видно плохо – Петер загораживает — а ворочаться лень.

— Так палача ты ж и пристукнул. По моей же просьбе.

— Нет, я не про эту клистирную трубку. Я про того, другого, что меня… — Александер с трудом сдержал гнев, судя по голосу, но все же договорил: — Порол.

— С этим… да, с этим я надеялся, что он тоже на затмение отзовется.

— На что?

— На затмение. Ну, когда Луна закрывает собой Солнце, вот как сейчас Петер – дверной проем. Вообще говоря, с Луной связан и любой человек. У нас в жилах течет кровь, она соленая, как море, значит, в ней тоже бывают приливы и отливы. Вон женщины особенно связаны с лунным циклом. Любую спроси – она ответит.

— Вот еще. Не буду я на такие позорящие вопросы отвечать, — фыркнула Лиссия. И тут же добавила:

— Но ты мне потом расскажешь, что знаешь. Наедине.

— Обязательно, милая.

— Да что тут рассказывать, — хмыкнул Петер. — Тоже мне, большой бабский секрет. О нем, небось, и мальчишка этот, Фриц, и то знает. Только я его услал на берег караулить — на всякий случай. Ну, приходят к вам крови иногда — и ладно. Не очень понял, при чем тут Луна…

— Да оставь ты ба… прекрасный пол в покое. Ты про этого давай, — кажется, де Контьи был недоволен тем, что кто-то посмел перебить хозяина, отвечающего на вопрос, самим графом заданный. А ведь и правда, плевать всем тут было на титул графеныша. Между прочим, давно подозреваю, что тот же Йорг тоже может похвастаться приставкой к фамилии. Только мы ее не знаем – ни фамилии, ни приставки.

— Про «этого» я, как раз, не очень много знаю. До него был знаком только с еще одним представителем этого племени.

— С тем, что «поцелуй» передал? — надо же, помнит его светлость тот разговор в камере. Немудрено, впрочем.

— Именно. Он мне и сообщил, что от Луны зависим. Да я и сам это видел разок. Поэтому и надеялся, что этот… кроволюб… во время затмения занедужает. Только я ждал, что он пластом лежать будет, а не в дикого зверя превратится. Но нам это даже на руку вышло.

— Ни … себе «на руку», — виконт ле Стала, он же маркиз Пьеско, употребил выражение, куда более приличествующее палубному матросу. Не в первый раз, впрочем. — Он же нас едва не порешил.

— И все же на руку. То ли сам кровопиец, то ли кто из его окружения ждал чего-то подобного. Потому и посадил того на цепь, а из коридоров от греха всю стражу поудалял. То-то там так пусто было.

— Если не в первый раз такое, то почему ж цепь порвалась?

Хозяин опять попытался повернуться, небось, чтоб придать себе более величественный вид, приличный для лекции – и опять ему это не удалось. Все же нижняя часть тела у него вся была черная от кровоподтеков и ссадин. Да суставы все до единого ноют. Их хоть Лиссия и вправила, за что ей мое большое спасибо, но память тела еще долго будет давать о себе знать. Еще хорошо, что кости все целые, помятые только. Поэтому мастер ответил короче, чем собирался:

— Думаю, что цепь была рассчитана на обычное новолуние, а не на затмение, когда силы Солнца и Луны складываются. Наверное, в каждое новолуние он просто бывал несколько не в себе, вроде как пьяным. И ему просто доставляли немного крови. А тут превратился в чудовище.

— Да, не зря старик говорил, что Юкки — очень умный. Вон про сколько всего догадался, хотя и не знал, — прогудел Петер. — И все-таки не все так. Вот скажи, чего этот, как ты говоришь, кровопивец (мы их называем воперами) ломился к Тернелиусу? Почему ему не хватило крови того солдата?

Ага, видать, пока я дрых, хозяин, а может, граф, а может, и оба, рассказали прочим о приключениях в казарме.

– Ну, наверное, ему кровь Тернелиуса пришлась по вкусу. Она ведь, наверное, разная бывает – ну, как у разных рыб мясо разное на вкус.

— Почти угадал, — заметил Петер. А я подумал, что у увальня даже речь чуток изменилась. Не стала совсем уж дворянской, но простоты поубавилось. — Только ему нужна была кровь именно мага. Уж не знаю, как там это дело с Луной и Солнцем связано, тут тебе виднее, а этому племени время от времени нужно кровь колдунов пить. Может, чтоб самим чары наводить было сподручнее, может, просто для жизни. Для того и тебя, и Тернелуса он под замком держал. Втайне от всех, между прочим – мы вас пытались найти, но не смогли, пока старик сам весточку не прислал.

Весточку? Уж не с котом ли? Только как? Ведь писать старый маг не мог – у него, как и у моего хозяина, все суставы были вынуты. А говорить кот не умел. Надо будет сказать хозяину, чтоб порасспросил Петера.

А тот продолжал:

— Вы у него должны были быть вроде дойных коров. Сидели бы под замком и время от времени кровь давали. Но я не очень понял, почему вопер на тебя не кинулся. И что это за «поцелуй»?

Мастер, поколебавшись, рассказал. И добавил, чуть горячась, что Бар-ради был очень хорошим человеком и многому его научил.

— Ну, это он к тебе был добр, пока в подвале сидел, — сварливо ответил Отто.

— Кровь я ему сам дал, он не просил. А уж фокусам всяким уж точно мог бы меня не учить.

— Ну, есть много разных способов расположить к себе мальчишку. Или, скажем, женщину — заставить себя жалеть, чтоб она тебя потом сама из темницы выпустила, — ответил душегуб, и я почему-то подумал, что он не просто так об этом говорит. – Что с ним потом сталось-то?

— Не знаю. Я раньше с острова… ушел.

— И никто не знает, — подал голос де Контьи. Ну да, это ж его папаша в свое время привез в Ураниборг узника, закутанного в цепи. — Пропал. Дознание было тщательным, но в итоге все списали на колдовские силы. Твоему любезному Иоганнусу, между прочим, несладко пришлось, но отец заступился. В благодарность за мюо-капсюли. Написали, что колдун, будучи лишен доступа к лунному свету, лишился силы и «распался на первоэлементы». Каково, а? Звучит по-ученому и непонятно. А он, видать, не распался, раз этот свой «поцелуй» сумел соплеменникам передать. Да сделал это так крепко, что даже сквозь безумие запрет сработал.

— Никогда не слыхал ни о каких «переданных поцелуях», — буркнул Отто.

— Да мы вообще мало об этом племени знаем, — тут же подал голос Петер. — Хоть и поболе прочих. Может, рассказать пора остальным?

И я не понял, то ли он предлагал Луке это сделать, то ли приказывал.

— Ладно. Начать придется издалека. Покойный король Максимилиан Первый в чем-то был прав, когда магов принялся изводить.

— Чего? — хозяин приподнялся на локте с грозным видом, забыв про болячки.

— Того. Слушай. Он не дурак был, своих людей в Шлабию засылал для сыскных да прознатчиских дел…

— И тебя? – мастер воспользовался паузой.

— Ну, я бывал в Шлабии. И ты, между прочим, тоже. И совсем не как почтенный негоциант. Если помнишь, столкнулись мы там с одним твоим… собратом по ремеслу.

— Неужто думаешь, что я забыл? Ладно, давай обратно к покойному Максу, чтоб ему в аду гореть. Так в чем он был прав?

— В том, что увидел: в соседней стране искуссники постепенно рассаживаются на всех уровнях властной пирамиды. Первый министр – маг. В любом крупном гарнизоне – маг, если не командиром, то его первым помощником. В купечестве – опять они. Вот и решил король, что ваше сословие власть так к рукам прибирает…

— Да на хрена она нам нужна? Это ж сколько лишней работы! То с соседями дела улаживай, то думай, чем солдат кормить. А когда за анатором[2]стоять?

— Ну, ты со своей колокольни-то не суди. Для некоторых власть слаще меда и дороже золота. Особенно для тех, кто привык… Но только не понял король – согласен, в аду ему самое место, скотине – трех вещей. Первая: это не маги лезли во власть, это их туда сам швабский властелин двигал. Второе – маги там были двух сортов. И наверху, вокруг трона, сновали все больше воперы. А остальные им были нужны, как дойный скот. Чем больше скота, тем больше воперов. И третье – воевать с такой державой, не имея своих знатоков искусства — дело дохлое. А тут еще и Церковь в дело вмешалась… Для нее всякий посвященный – исчадие ада…

— Зато третий пунктус неплохо осознал кое-кто другой, — подал голос Александер.

— Твой отец?

— Если б только отец, это, можно сказать, было бы счастье. Да, отец понял и кое-какие действия предпринял. В конце концов, не без его участия Рудольф в конце концов на троне уселся. Уж поверь, были и другие претенденты. Но при Рудольфе гонения на магов прекратились. И мы даже попробовали было кое-что у шлабских колдунов стащить и тут применить.

— Ага. Разработку мюо-капсюлей ведь он организовал, так?

— И организовал, и оплатил. И не только это. Да только, вишь, ерундой все оказалось. Шлабцы много чего колдовского придумать успели. Вон те же демоны огненные, которыми ты казарму развалил. Ведь когда Кальм брали, именно ими прошибали ворота, сносили ограды …

— Ну, с демонами этими и я совладать могу, — не без хвастовства заметил хозяин.

— Ты у нас такой один. А у них…

— Знаешь, думаю, и у них немного умельцев было. Не так много разрушений от этих демонов в городе, — это уже Лиссия. — Когда в наше поместье ломились, возились долго, и что-то у них не получалось. Один демон вышел, а крушить ничего не захотел, в небо улетел эдаким огненным языком, словно большая шутиха. А другой – тот да, тот забора кусок повалил. Но, честное слово, проще было бочонок пороха использовать. Может, правда, это они напугать всех хотели…

— Может, и напугать, — согласился Лука. — Ежели в поле против войска таких вот чертей из дыма и пламени выпустить, оно и побежит.

— Главное, — встрял снова графеныш, — дядя мой чернозмеиный понял, что почем. Что проще не воевать со Шлабией и с тамошними воперами, а сдать им Кальм и окрестности за долю малую.

— Дались вам эти воперы. Говорю же – среди них попадаются вполне приличные люди, — хозяин у меня всегда любил справедливость.

— Ага. И кому этот твой приличный служил? Где его в плен взяли? — тут же переспросил де Контьи.

Мастер не нашел, что ответить. Хотя – мало ли, чем там занимался этот Бар-ради под боком у Шварцшланга? Может, наоборот, палки ему в колеса вставлял. Не защитил ведь герцога от гвардейцев Рудольфа и де Контьи… Ну, того, который папа Александера… С этими дворянами хвост сломаешь, пока разберешь, кто кому какой родственник и как кого называть. Я не без труда встал на лапы и гирркнул:

— Так делать чего будем, господа хорошие?

Все с изумлением на меня воззрились. Хозяин первым опомнился и перевел вопрос.

— В каком смысле?

Лука, кажется, удивился больше всех. Но и хозяин… Эх, а говорил про дружбу и прочее равенство…

— В том смысле, что сейчас мы как боевое подразделение мало на что годны.

Я осмотрел воинство, собравшееся под низкими желто-зелеными сводами.

Лука. Видно, что сидеть не в кресле, а просто на охапке травы ему неудобно, а, может, и больно – ногу вон вперед вытянул, спиной в угловой столб уперся, раз спинки нет. Этот вообще не воин, особенно на суше. Зато – умный, командовать может.

Йорг. Рука в лубке, нога в бинтах. Даже если над ним вместе начнут колдовать хозяин и хозяйка… ну, Лиссия то есть… вряд ли вылечат быстрее, чем за месяц. Жаль, это ведь не только боец. Невидимкой пролезть в чужой дом и перехватить нужную глотку – это нам сейчас куда больше понадобилось бы, чем умение ходить в штыковую строем.

Петер. Ну, этот здоров как бык. И аркебуза его – почти орудие крепостное. Прямо не человек, а вагенбург какой-то. Но в одиночку и ему Кальм не взять. До Зигфрида все же не дотягивает.

Александер де Контьи, маркиз, граф и протчая… Этого, пожалуй, можно вылечить и за неделю. Подумаешь, дыры в шкуре. Смолой залепить, чтоб не расходились – и вперед. Но он же дворянин, да не из последних. Командовать захочет или, в крайнем случае, на шпагах драться с самым главным злодеем, да на площади, прилюдно. А не глотки резать из-за угла…

Мальчишка Фриц. (Вон, в щелочку заглядывает, думает, я не вижу, как он пальцем стебли раздвинул. Дурак, они ж шуршат!). Ну, может быть полезен, конечно… Но вот в попов он стрелять забоялся. Жидковат еще для настоящего дела. Как полноценную боевую единицу его рассматривать нельзя. Разве что как половинку.

Лиссия. Ну, ее я бы вообще в город, охваченный беспорядками, не пускал. Пусть она даже трижды боевитая. От толпы ее и обезьяна не защитит.

Хозяин. Этот сам решать будет, куда ходить, что делать. Ему никто не указ.

— Поэтому, — продолжил я, — можно отправиться по воде на северо-восток. В двух лодках с трудом, но разместимся. Правда, «Белую» еще починить надо будет, но, по моим оценкам, работы там немного.

— Это в Верхние Выдры, что ли? – не без иронии поинтересовался Йорг, когда хозяин перевел.

У меня аж сердце защемило. Эх, Верхние Выдры! Как же там хорошо, как привольно! Река, лес, поля, рыбалка, охота – и никаких тебе забот с воперами, шлабцами и прочей сволочью. Только вот не для этого из меня боевого пловца делали, чтоб…

— Можно и в Верхние Выдры, хотя и далековато, и дойти, может быть, окажется непросто – все же против течения. Но в тех краях еще не перевелись маги-стихийники, местные фрайхерры к власти относятся прохладно, а нам могли бы помочь. Между прочим, зима надвигается, и в шалаше ее не пересидишь.

— Но, — продолжил я, — противник сейчас в растерянности и панике – после того, как мастер развалил казарму и вызвал это… затемнение Солнца.

— Да не вызывал я!

— Ничего, пусть думают, что вызвал. Тем им страшнее будет. Неплохо бы этот слух в городе запустить. Потом, если этот вопер, которого удалось упокоить, был у них за главного, то сейчас и командовать-то некому.

— Так уж и некому… Наверняка есть просто воинские начальники, не маги, — сварливо заметил Лука.

— Есть, конечно, — не стал я возражать. — Только одно дело им было командовать, зная, что за плечами есть поддержка искусника, великого, ужасного и непобедимого. И другое – сейчас, когда их колдуна грохнул не пойми кто, но, наверное, еще более могучий колдун. Да горожане, небось, не в восторге от того, что творят пришлецы. И при случае не откажут себе в удовольствии сунуть нож под ребро синемундирнику. Да еще Церковь… Она уже, небось, уразумела, что на стороне пришельцев тоже есть исчадия ада… А потому может решить, что уж лучше сейчас поддержать своих исчадий. С ними хоть давно знакома – вот как тот же Гюнтер, которого мой хозяин отпустил. Подумает святоша – да и скажет, что с нами можно иметь дело. К тому же у кардинала, который якшается со шлабцами, наверняка есть завистники, они попытаются его, как предателя, сместить, чтоб посох перешел к кому-то более достойному и патриотически настроенному…

— Да ты, дружище, стратег, — изумленно проговорил хозяин.

Ага! Удалось-таки мне тебя удивить. Ну и славно.

— И что ж наш хвостатый друг предложит делать? — по-моему, Лука сам не смог бы сказать, спрашивает он это с издевкой или серьезно.

— Ничего не предложу, — несколько мстительно ответил я. — Принимать решение – дело людское. В конце концов, это вы, люди, сейчас друг с другом воюете за город Кальм. Мне он и без надобности, если подумать. Но я – фамилиар своего хозяина, поэтому я с ним пойду, куда скажет. Так что, люди-человеки, решайте. А я пока лучше пойду за рыбой. Кушать-то надо будет в любом случае, и вам и мне.

И, даже не спросив хозяйского разрешения, я дернул к воде. Мышцы по-прежнему болели, в животе ворочался щетинистый червь, просясь наружу, но я не подал виду. И потом, рыба ведь и в самом деле нужна…

 

 

 

[1] Он же — грецкий

[2] Алхимическая печь

Нет комментариев

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

-->

СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ

Вы можете отправить нам свои посты и статьи, если хотите стать нашими авторами

Sending

Введите данные:

или    

Forgot your details?

Create Account

X