Уже более года рядовой Александр Колесов служил в армии, в стройбате.
Стройбатовская служба была, пожалуй, самым глупым местом на земле: ни до, ни после нее Саня не видел такого бардака и такого отсутствия каких бы то ни было смыслов. Служивые часто выполняли совершенно ненужную, иногда и вредную работу по возведению строений, многие из которых приходилось потом разрушать ломами. И делали это ровно те же солдаты, которые и строили их.
Строительство как вид деятельности, вообще самое емкое по воровству занятие среди существ, называющих себя разумными, и стройбат показывал это во всей красе: единственная осмысленная работа, которой занимались офицеры и прапорщики была нехитрой: показать начальству, что построенные ими сооружения плохи вовсе не по вине строителей, а исключительно по причине дурного качества материалов, механизмов, машин и прочего. Поэтому и строения получаются такими же.
А поскольку начальство в лице полковников и генералов всегда имело свою долю, то коррупция разъела этот род войск сверху донизу. Солдаты не отставали в веселом дерибане, и хотя им доставались крохи, они также были вовлечены, банально продавали все, что можно «толкнуть»: топливо, кирпичи, цемент, древесину.
Все, что плохо лежало. Шальные деньги, так легко попадавшие в солдатский карман, так же легко оттуда и улетали: пьянство после отбоя было обязательной программой «дедов».
Кроме Сани Колесова.
Огнестрельное оружие, в обычных воинских частях хранимое в специальных, за толстыми решетками «оружейных комнатах», было недоступно для стройбатовцев: из орудий им доверяли только шанцевый инструмент. И хотя каждый солдат-срочник теоретически имел АКМ, номер которого был даже записан в его военном билете, стройбатовские автоматы хранились на каком-то специальном складе и были недоступны даже офицерам части.
«Если будет война, вам их выдадут! А в мирное время – лопата ваш автомат!» — вальяжно повторял эту «шутку» прапорщик Михеев.
Рядовой Колесов попал в стройбат не случайно: его учетной специальностью значилось «тракторист», профессия, широко востребованная только в двух направлениях, в танках и в стройбате. Попал он почему-то в стройбат, где он и получил свой трактор, точнее грейдер, отбарабанив на нем все два года армейской службы.
Впрочем, Александр Колесов был белой вороной: не курил и почти не пил, а все свое свободное время читал книжки.
Среди сослуживцев у него было стойкое реноме «лоха пушистого». А ежели учесть, из того, что можно было продать, у него не было ничего, все лакомые кусочки были в ведении других, более ловких и ушлых, лоховское клеймо приклеилось намертво.
Ну, ясный пень: грейдер же он не мог никому продать ― тут сразу тюрьма и надолго. Иногда его просили слить солярку из бака, на что он соглашался крайне редко, да и то, если только офицер просил. Точнее, приказывал.
Собственно, получалось так, что Александру Колесову деньги было тратить особо не на что, а даже и наоборот: всю заработанную копейку, а в стройбате, как известно, платили небольшую зарплату, он откладывал на учебу.
Его мечтой было ― приехать в Москву и выучиться на журналиста.
Чтобы искоренять пороки общества.
Пороки пока что весело смотрели на него и пытались искоренить эту глупую затею из башки самого Колесова, хотя им это и плохо удавалось: упрямство юношей питает.
Многое из того, что так удивляло сослуживцев, Шурик получил в детстве, от деда, а тот был из староверов. Впрочем, дед никогда не говорил с ним о боге, чего не было, того не было, но нечто твердое и непременное все-таки внушил внуку. Иногда, правда, его поучения принимали довольно странную форму, если не употреблять сильных выражений:
«Если можешь не тратить деньги ― не трать их. Лучше выкинь! На худой конец, закопай, положи в укромное место, потом пригодятся»
Внук же думал при этом: «Вот совсем дед глупый! Как это? Деньги выкидывать?!»
Единственное, на что Александр тратил с удовольствием ― на книги. Их он читал все свободное время.
У него был приятель-каптерщик, который давал место для чтения на своем складе, где каптер, собственно, и сам жил. Читать в казарме было почти невозможно: повторять одно и то же пьяным сослуживцам было мучительно. К тому же, это часто приводило к конфликтам. Каптерщик оставлял Шурика вместо себя, сам же шел к веселым друзьям, к выпивке, к бабам, к шумному веселью. Вход на территорию каптерки официально был разрешен только командиру части, старшине роты, и каптерщику. И Шурику, но неофициально.
Выпивон в ротной каптерке был строго воспрещен ввиду того, что были в истории этой славной воинской части многочисленные прецеденты: солдатня, увидев «бесхозные» вещи, лежавшие на полках, тотчас же тащила все, что успевала украсть. Потому каптенармус отвечал не только своей теплой должностью, отдельной кормежкой и отдельной комнатой для проживания, но и личной ответственностью за похищенное: сроком в дисбате.
Ну, насчет дисциплинарного батальона ротный, конечно, пережимал, собака…
Пугал, давя на салабонов.
Но в тюрьму каптерщика спровадить могли. С возмещением стоимости похищенного.
Поэтому младший сержант Романенко, с которым Саня Колесов был не только одного призыва, но и земляком, Дима был из Иркутска, доверял Шурику вверенное имущество, зная, что тот не подведет, ничего с собой не прихватит. Потому как к воровству кореш относился равнодушно, это было влияние санькиного деда, вероятно.
Сегодня рядовой Колесов целый день впахивал на своем грейдере и устал как черт.
Объект был далеко от части, поэтому еще два часа он вместе с другими стройбатовцами-бедолагами трясся на «подкидыше» — раздолбаном зеленом армейском автобусе.
Наскоро поужинав, хотел было вздремнуть, но пьяному ротному, капитану Мусину вздумалось проинспектировать численность вверенных ему бойцов советской армии,он построил роту, долго и нудно проверяя личный состав и количество «самоходчиков», — т.е., солдат, находящихся в самовольной отлучке. При этом бубня что-то про социализм и честное отношение воинов к ратному делу.
Командир отпустил роту только к отбою, в десять часов вечера.
Александр упал на кровать и вырубился мгновенно.
Сон для солдата лучшее, что есть на этой чертовой службе. Саня, кроме страсти к книгам, имел обыкновение сладко, заслюнясь «подавить подушку», что вполне простительно для молодого организма.
Проснулся отдохнувшим и даже бодрым.
Но странно: еще совсем темно и пьяные «деды» бродят по казарме, что-то бормоча и вскрикивая.
Посмотрел на часы и слегка изумился: была полночь.
«То есть, я спал два часа?! И так хорошо выспался?»
Это было удивительно, причем такого ранее никогда не бывало!
Нет, вроде бывало, но когда? Уже и не помнил.
Тело было легким и пружинистым, сознание ясным и отчетливым. Оставалось только непонятным: что делать до подъема? А до него оставалось шесть часов.
Александр взял книгу и пошел в каптерку, Димон к счастью, не спал: в щели окна выдачи сочился свет.
― О! Санек! А я не хотел тебя будить! Слушай… –
Дима понизил голос:
― Я схожу к Светке часика на три, а ты побудь в каптерке, если проверка или чего там… скажи, я в санчасть ушел! Ага?
Саня улыбался, глядя на тщательно выбритого к вечеру приятеля, от которого пахло каким-то щекочущим ноздри парфюмом:
― Ага-ага, иди! И за меня палочку поставь!
― А хрен тебе!
Димон широко улыбался:
― Маньку Кулачкову погоняешь!
И загоготал. Дурак.
Александр устроился в кресле под настольной лампой и погрузился в роман Ивлина Во, автора, которого открыл для себя совершенно случайно.
Книжка валялась в куче мусора, раскрытая и какая-то беспомощная. Вероятно, кто-то из офицеров военного городка переезжал, и, не желая брать на новое место жительства старый хлам, выбросил поношенные тряпки, куклы, детские игрушки, подшивку газеты «Правда», старые кухонные кастрюли-сковородки, широкие, на пуговицах подтяжки и прочую лабуду, которая скапливается на антресолях.
И эту книжку, а она была практически новой, читанной только вначале: по всему, хозяину автор не понравился.
Брать что-либо из мусора считалось западло, не по-пацански, но Шурик оглянулся, никого не заметил и быстро завернул книжку в клочок бумаги.
А сейчас читал и думал о том, какими поразительными по богатству внутреннего мира бывают находки в мусорных кучах.
Чтение закончил аккурат к шестичасовому подъему ― оставалось еще половина книги.
Димон пришел к утру, опасно качался из стороны в сторону, будучи «нарытым», что-то бурчал недовольно про «хрен ей, а не женитьбу», быстро захрапел и Саня пошел в гараж.
День был такой же гадкий, как и вчерашний: подрядчик-подполковник целый день ругался, постоянно кричал ему что-то, едва различимое сквозь рев мотора, скорее всего нецензурное, Александру приходилось исполнять его дурацкие капризы-приказы: он тщательно ровнял будущую строительную площадку на грейдере.
С интересом думал, как он выдержит день, с двухчасовым сном? Когда вырубится?
Этого же просто не могло быть! Чтобы солдат, спавший два часа, и работающий потом целый день, не захотел спать к обеду? После вчерашнего короткого сна?
Но спать, между тем, вовсе не хотелось… Чувствовал себя прекрасно, хотя к вечеру и слегка утомился.
Думал вздремнуть в автобусе, но, к удивлению, и тут сон не шел.
К вечеру ситуация повторилась, хотя и по другому: у «бугра», их старшего сержанта, был день рождения, а отказаться нельзя, — обидится. Шурик отпил немного водки из стакана, наполнить его по новой собутыльники даже не предлагали, давно уже знали, что Саня Колесов пьет только одну рюмку за всю пьянку, непреклонно отказывается «обновить бокальчик», и переубедить его в этом совершенно невозможно: если пьяный базар становится чересур настойчивым ―молча встает и уходит. Потому и не приставали.
Долго слушал рассказы о предстоящей жизни «на гражданке», о планах, о бабах-суках, о крутых тачках, которые будут обязательно куплены после службы в армии. Слушал, но параллельно думал об Брайдсхейде, о почти фантастических для паренька из глухой тайги английских поместьях, описанных язвительным пером блистательного Во, об отношениях, казавшихся сказочными и недостижимыми, иногда взглядом возвращаясь в действительность, к стакану дешевой водки, к колбасе, нарезанной крупно, лежащей в толстой серой бумаге на металлическом сварном табурете, к рядом стоящим кирзовым сапогам, источавшим запахи портянок.
Спать не хотелось совсем.
«Чудно, блин…»
Все же кое-как отрубившись в одиннадцать, Александр проснулся в час ночи. Проспав те же самые два часа, что и накануне.
И сейчас он чувствовал себя таким же бодрым, выспавшимся, как и вчера! И это после куцего вчерашнего сна, после работы и порядочного глотка водки?
Это ненормально!
«Не, ну чо за хрень?!»
И все же надо было себя чем-то занять: всю ночь, сидя в бытовке, — солдатской комнате для глажки одежды и приведения ее в порядок, дочитывал Ивлина Во.
Оставалось еще пару десятков страниц до конца книги, как дневальный заорал «Рота подъем!».
Рабочий день уже в третий раз повторился в подробностях: подрядчик все так же кричал матерно, Саня адекватно, хотя и мысленно посылал его по известному всем адресу, так же устал и трясся в автобусе в часть.
Спать же не хотелось вовсе!
И третья ночь была точно такой же: спал солдат Колесов ровно два часа.
И хотя разбудил его пьяный ор в казарме, чувствовал себя таким же бодрым, как и последние две ночи.
Но у него был Ивлин Во.
Еще двадцать страниц. Его полчаса волшебной жизни, «Возвращения в Брайдсхейд», «Мерзкой плоти» — эти названия манили даже днем, сквозь рев его грейдера.
Внезапно крики в казарме резко усилились. Послышалось падение тяжелых предметов, вероятно, был «заводняк», то есть драка.
Вступать в эти «высокие отношения» не было ни малейшего желания.
А потом произошло нечто совсем серьезное ― взрыв.
Он был так силен, что мгновенно прибежал снизу дежурный по части с трясущимся губами и белым как мел лицом.
Но самый большой сюрприз рядового Колесова ожидал впереди: именно его койка была разворочена этим взрывом.
Кто-то из буйных собутыльников принес в казарму толовую шашку и в пылу драки, поджегши бикфорд, швырнул ее куда-то, не глядя. Пострадали двое, но не смертельно ― их только контузило.
А вот койку рядового Колесова разворотило напрочь: толовая шашка упала прямо на его одеяло, посредине.
Чуть светало, а уже приехали дежурные следователи из военной прокуратуры, перво-наперво определили в госпиталь тех двоих, которых контузило при взрыве, а потом задержали рядового Колесова и поместили на гарнизонную гауптвахту. Для проведения следственных мероприятий.
― Иба-ать… спящий проснулся!
весело протянул сержант-конвойный, открывая стальную дверь его одиночной камеры.
― Ну ты спать здоров! Тебя следователь вызывал позавчера еще! Позавчера!
Конвойный поднял указательный палец вверх.
― Я тебя по щекам мудохал, пинал по жопе, но ты даже не шелохнулся! Ты же трое суток харю давил! Умывайся и давай к следователю. Спящая красавица!
Военный следователь заинтересованно и с улыбкой рассматривал хмурого, заспанного солдата, едва сидевшего на стуле перед ним: он слегка раскачивался из стороны в сторону, стараясь держать равновесие:
― Наркотики принимаешь?
― Не пью и не курю… и тем более наркотики не принимаю…
― Ты знаешь, что ты трое суток спал и не реагировал ни на что? А врач сказал, что ты, возможно и не проснешься! Так что, с добрым утром, рядовой Колесов! Везунец ты! Повезло, что не спал, а где-то шлялся, иначе тебя по кусочкам собирали бы! А, кстати, где ты был во время взрыва?
― В бытовке.
Старлей посмотрел в свои бумаги, потом заинтересованно спросил:
― А что ты делал в бытовке, в первом часу ночи? Ты ж целый день на объекте работал?
― Книжку читал.
― Книжку?! Ты?
Старлей захохотал.
― А про что книжка? Порнуха, небось?
Рядовой Колесов через паузу, медленно протянул:
― Нет… Есть такой английский автор, Ивлин Во.
Следователю ответ явно не понравился, но переспрашивать кто такой этот Ивлин Во все же не стал, дабы не ронять себя в глазах какого-то обсоса-солдатика, с полусонным глазом, качающегося из стороны в сторону.
― Слышал, что такое каталепсический сон?
― Слышал…
― Раньше с тобой такое бывало?
― Нет.
― Но в твоей крови и правда ничего не обнаружено, врач взял кровь на анализ, пока ты дрых трое суток. Так что… ты не виноват ни в чем, это была случайность со взорванной койкой.
Потом старлей повесил на лицо серьезное выражение, слегка торжественно произнес:
― У самого командующего на контроле это дело.
Так что твоя койка на уши весь округ поставила.
На стол командующего очень быстро легло заключение военной прокуратуры, где среди прочего значилось:
«…Рядовой Колесов не причастен к взрыву в казарме воинской части (номер), подтверждением чего имеются свидетельские показания сослуживцев, а также анализ крови, взятый во время его шестидесятичасового сна, каковой сон врачами гарнизонной медицинской службы был квалифицирован как суб-каталепсический (восковая гибкость), имевший нейрогенный характер, вероятней всего, обусловленный стрессом (испуг). Эксплозионное разрушение койко-места ряд. А. Колесова произошло в результате стечения обстоятельств, к которым сам ряд. А. Колесов отношения не имеет, поскольку на момент указанного эксплозионного разрушения находился в другом помещении и не мог произвести взрыв.
Ряд. Колесов также не был вовлечен и в конфликт сослуживцев, произошедший в воинской части указанной выше датой».
То есть… ситуация стала еще запутанней.
Ясно было одно: Шурика спас какой-то странный счастливый случай.
Только случай ли? И вот тут уверенности уже не было: он что, три дня длился, этот случай? Пока не произошел взрыв? Про испуг вообще полная херня: чего он мог испугаться, если койка была уже разворочена?
Тут радоваться надо. А не пугаться. А трое суток сна после трех практически дней бодрствования? Что это? Были у Сани вопросы к себе, были…
Только к себе ли?
Владелец небольшой строительной фирмы Александр Колесов, живущий после развода в своей двушке в Южном Бутово, не спал уже три дня подряд.
Точнее, спал, но понемногу.
Хотя никто его не тревожил и опасностей не было.
Была непонятка.
Что-то невыразимо глупое: дама его приглашала к себе на рандеву.
Но дама какая то странная.
«Вот зачем она врет? — думал Александр, — это же очевидно! Разве кто-то не знает, что москвичи растягивают гласные, чего совсем нет у нее? Да хер с ними, с гласными: но разве может быть такой жуткий говор у москвички? Скорее, тут что-то другое…»
Александр вспомнил, что примерно с таким же говором произносили слова жители Урала, Челябинска.
У Колесова был почти идеальный музыкальный слух.
Хотя это было только предположение, но абсолютно ясно: это не московский акцент, тут у Александра сомнений быть не могло.
В голову лезли какие-то банальные сравнения про возможность вывода девушки из деревни, но невозможности вывода деревни из девушки…
«Можно стопроцентно утверждать уже, что она врет»
Но какая разница?
Вот сказала бы она, что не москвичка ― что это изменило бы?
Он вспомнил, что в интернете она была названа как урожденная москвичка. Видимо, поэтому ей следовало продолжать свою «легенду».
Ну, хорошо!
Спишем на «девичью» неразумность, это часто бывает с барышнями, которые желают казаться не какими-то деревенскими «маньками», а коренными москвичками. С российскими барышнями это ой как бывает.
Дама манерно, с придыханием и напускной нежностью спрашивала по скайпу:
― Ты не хочешь со мной встретиться?
― Ну… может быть, — расплывчато тянул Александр.
Этот вопрос и ответ был уже неоднократно озвучен. Но неясным пока оставался вопрос: зачем?
Что надо двадцативосьмилетней матери двух малых детей, живущей в особняке на Рублевке, красавы писаной-разрисованной, судя по аватару, от меня, неприкаянного сорокапятилетнего, разведенного мужчины, с трудом сводящего концы с концами?
И почему так пронзительно громко сигнализирует об опасности мой внутренний ангел-хранитель?
Александр последние два дня спал по два часа в сутки.
Нет.
Все же не стоит ехать. Он говорил сам с собой.
«Шура, ты же понимаешь, что это опасно?
Понимаешь? Просто так тебя не предупреждали еще!
Тогда какого хрена ты испытываешь судьбу?
Но оппонирующий внутренний голос вполне резонно возражал:
« А ты не хочешь выяснить ― что ей надо?»
«Да ни хера ей не надо! Бабе тридцати еще нет, с двумя детьми: что ей может быть надо?! Не ты же ей нужен… и не твои смешные деньги, которых ей не хватит даже на визажиста, если она такая богатая.
«Ты же сказал ей, что денег у тебя почти нет, а она никак не отреагировала, значит не в деньгах дело…»
«Тогда в чем? Может быть , ты скажешь?!»
«Не скажу. Я не знаю. Могу только предполагать» «Предположи!»
Александр ехал на Рублевку в своей «тойоте», на встречу с этой неожиданно настойчивой красавицей и говорил себе:
«Ты ебнутый! У тебя уже мудя седые, а ты ебнутый на всю голову! У тебя было две жены, но ты так ни хуя и не понял в бабах! У тебя железное здоровье, не то что болезней не было, но даже после перепоя давление как у юнца ― сто двадцать на восемьдесят. Последние трое суток ты спал по два часа, это означает, что тебя предупредили, мудака! А ты едешь черт знает куда по зову своего ебучего либидо! Лучше подрочи, ебанарий!»
Следующим ранним утром инспектор ДПС обнаружил одиноко стоящую на обочине «тойоту-камри», а в ней мужчину, фото на документах свидетельствовало, что это Колесов Александр Васильевич. Тело было холодным и уже окоченевшим.
Приехавшая труповозка забрала тело, автомобиль отогнан на близрасположенную стоянку ДПС.
Из районного морга спустя неделю пришло заключение паталогоанатома о том, что причиной смерти А.В. Колесова является сердечный приступ, что и показало вскрытие.
― В архив! — облегченно пробормотал начальник отделения полиции и нацедил себе из сейфа стакан утреннего напитка.
