Роберт
Да, Роберт!
В этот раз я не стану менять имён, говорить вам, что это был Копл или Давид.
Так вот, этот самый Роберт оказался неожиданно для самого себя в том самом возрасте, когда жизнь теряет краски и видится унылым испытанием, а родители становятся, откровенно говоря, в тягость.
Роберт подошёл к тому рубежу, когда остаёшься один на один с жестоким миром, лишенным всяческого понимания и участия.
Ему исполнилось 13 лет.
Он пытался с достоинством нести это бремя, если бы не его родители.
Последние же тоже пытались нести свое родительское бремя.
Но уже как могли.
О достоинстве думать не приходилось.
Вступление в отрочество означало для Роберта две вещи.
Первая — жизнь больше не будет прежней.
Это подтверждали:
— брекеты, выбивающие искру при каждом раскрытии рта. Во всяком случае, так казалось Роберту, поэтому при общении он старался совсем не размыкать губы. Речь становилась невнятной, родители переспрашивали, делали замечания. Короче, намеренно придирались и отравляли и так уже отравленную жизнь.
— лиловый прыщ на самом видном месте (с определенного момента любое место стало считаться видным). Мамин тональный крем ничего не тонировал, а сестра была ещё слишком мала, чтоб иметь что-нибудь для маскировки. Фломастеры были пока в фокусе ее интересов.
— пожирневшие волосы. Чтобы скрыть это недоразумение, Роберт стал активно пользоваться мамиными укладочными средствами, каждый раз отрицая свою причастность к их быстрой «кончине». Когда же совсем отвертеться не удавалось, убеждал, как ему казалось, довольно аргументировано, что так сейчас модно или, что он пробует новый стиль.
Мама закатывала глаза, заламывала руки.
Истошно орала, чтоб докричаться на второй этаж дома до папы или бабушки:
— Ви только посмотрите на етого пубертата! Я сама не успеваю что-либо уложить себе на голове, как мои дороГие крЭма уже заканчиваются! А на них мне, между прочим, твой отец деньГи даёт!
Шоб мать у тебя красивая была. А ты?!
А Роберт, конечно, не ценил.
Как и не оценил, шо мать его Бог знает сколько рожала.
Ночи не спала.
Красоту растеряла пока кормила «енту плодожорку».
Он же вырос неблагодарным сыном.
Не то, шо Альбертик у тети Симы.
Но то ж в Штатах.
А мы в Голоандии живём.
Особую боль и большую безысходность добавлял приближающийся «праздник».
Роберту предстояло отметить Бар-мицву.
То есть теперь с прыщами и засалеными волосами следовало принять тот факт, что он ещё и взрослым станет.
2
Второй малоприятной вещью в взросление Роберта был сам процесс подготовки к «таинству» Бар-мицвы.
Уже от старших товарищей он слышал, что просто надеть купленный родителями костюм будет недостаточно.
Как оказалось, из этого костюма желательно ещё не вырасти за год.
Почему за год? Да потому что родственники начинают готовиться заранее и не появиться в костюме, который тетя Мира подарила специально для «ентого повода», просто невозможно.
Проще побыть немого посмешищем для друзей (в коротких штанишках и в пиджаке с рукавами почти по локоть), чем объяснить «заботливой» родственнице, почему не был надет ее костюм, а куплен новый.
Такой же точно не найти.
Она же его явно не покупала, а «оторвала от сэрца».
Арончик двадцать пять лет назад был в этом костюмчике так хорош на своей Бар-мицве.
Так вот, костюм у Роберта уже имелся.
Мама безапелляционно заявила, шо нового не будет.
Пусть даже и не вздумает себе расти.
С этим Роберт смирился.
Оставалось совершить годовое «путешествие в страну совершеннолетия».
А потом доказать всем, шо он-таки может уже быть взрослым.
Доказывать следовало по всем правилам.
— Чтение свитка Торы с особым интонированием.
Задача нелегкая для носителей брекетов.
Но разве наставнику это объяснишь.
Нет, его задача натренировать «этого олуха» на правильное чтение соответствующего отрывка.
— Выбор и разучивание текста для выступления с речью, которая содержала бы те или иные тексты Торы (в широком смысле – о, нужели, будет еще и в узком!) и их разъяснение.
Разъяснения Роберт надеялся зазубрить.
Даже готов был «сотрудничать с дедушкой Лёмой, чтоб тот ему чуть помог.
Кроме того, необходимо было написать (самому!) слова благодарности родителям и учителям.
Эта часть обучения нравилась бабушке, и она вызвалась написать речь за «любимого, но еще дурного» внука.
За шо она его-таки любит, сама не знала, но выставить семью на посмешище не готова.
— Так же Роберту следовало обучиться обращению с специальными коробочками, в которые были вложены какие-то тексты.
При упоминании «каких-то текстов» папа хватался за сердце.
Мама за корвалол.
Бабушка падала в кресло.
Дедушка обещал сходить под себя, если еще раз такое услышит.
В этих коробочках лежали пергаменты с отрывками из Торы.
И всё бы было ничего, если бы не надо было учиться правильно наматывать ремешки на левую руку и прикреплять коробочки на голову, держать их в чистоте и сохранности.
А не забывать их то в шкафчике спортивной раздевалки, то во дворе после игры в футбол.
И вот, в силу всего этого (конЕчно стресса!), Роберт, по словам любящей бабушки, стал отрываться от семейных масс и окончательно замкнулся в свою отроческую жизнь.
3
Бабушка и дедушка Роберта, приблизившись к отметке 80 лет, резко решили идти в ногу с молодым поколением и стали осваивать новомодные технологии.
Нет, конечно, они не стали пользоваться слЕнгом, как у ентих молодых големов (тупиц).
Возраст не тот, шоб слова новые, заковыристые учить.
Максимум: ГаджЭт и мЕссЕдж.
Остальное просто – захи (вещи).
Внуки поймут.
И Роберт понимал.
Хорошо понимал, что, зря научил пользоваться этих левитов мобильным телефоном.
Особенно это стало ощутимо теперь, когда до «праздника» оставался всего лишь месяц.
Бабушка и дедушка заботливо слали мальчику тексты для вступительной речи и отрывки из Торы.
Зачем?
Ну, шоб мальчик семью не опозорил и делом был занят.
А то лазит в своем интернете без дела.
Вон у Шлемов так сын долазился.
Жениться пришлось на девке из интернета.
Ему, правда, двадцать пять.
Но это ровным счетом ничего не меняет.
Разве может девушка из сети быть приличной?!
Разве может она стать верной женой и матерью детей?!
Особенно если она еще и китаянкой оказалась!
А познакомился бы этот мальчик с Симочкой тёти Кары, как мать велела, и не было бы такой досадной неприятности.
Одним словом, противно и тяжело смотреть.
То, что это два слова, Роберт старался не думать.
Но чувствовал то же каждый раз, когда мобильник насмешливо попискивал очередным сообщением от бабушки.
Игнорировать было нельзя.
Как минимум: «Спасибо, ба!»
Как максимум – отчитаться при личной встрече, что из присланного понравилось и почему сегодня так долго на футболе.
Если ответ был невнятным, а в силу брекетов он был невнятным всегда, то бабушка начинала причитать.
Дедушка традиционно обещал сходить под себя.
Мама закатывала глаза.
Младшая сестра ехидно высовывала язык.
Потом все женщины начинали орать о позоре, который им светит через 5, 4, 3, 2 месяца и 4, 3, 2 недели.
Папа, при виде этого эмоционального действа, с шумом запирал дверь в кабинет.
Роберт спешил в свою комнату, где пытался отвлечься от этого балагана путем игр на компьютере, а не уроками.
Бабушка же была уверена, шо он опять замкнулся в свои унылые переживания.
Но, главное, шоб не дрочи…, не рукоблудничал, конечно.
А то, хто знает, чему их там на современных уроках теперь учат.
4
Но вот светлый час настал.
Почти.
Накануне Бар-мицвы гостей собрали в небольшом полутемном кафе.
Собрали только самых близких 30 человек.
Шоб посидеть в узком семейном кругу.
К двум часам дня этот узкий круг стал собираться, щоб последний раз в этой жизни посмотреть на пока еще маленького Роберта.
Потому что завтра всё будет иначе.
Гости, те, шо еще помнили, как надо, с опаской заходили в помещение, «где можно было добраться до столиков только с поводырем».
Недовольно кривили лицо и громко шептали, шо они очень сомневаются в кошерности заведения.
Те, шо еще помнили свою Бар-мицву в 1937 году, еще большим шепотом возмущались выбором места.
— Неужели у Шнеерсона нельзя было договориться?! Раньше там все значимые события отмечали, – осуждающе цокали языками, — В пятьдесят четвертом он делал великолепные похороны тёте Голде! Помните?
Папа у входа жал всем руку.
Мама Роберта натужно улыбалась.
Бабушка с дедушкой уже восседали во главе стола.
Поочередно сморкаясь в один платок на двоих (вот это любовь на века, а не потому, что дед забыл свой платок), они приветственно кивали головами, как китайские болванчики, всем входящим.
В промежутках между сморканием и кивками, старики брались за руки.
Нет, не от нахлынувших сентиментальных чувств.
Так им казалось, будет легче справиться с позором.
С каким, было еще не известно, но он мог наступить в любой момент.
Даже несмотря на то, что на дедушке был свежий памперс.
Роберт с отрешенным видом стоял в центре зала.
Рядом его младшая сестра Юди отчаянно и надрывно пиликала на скрипке.
Спустя полчаса приветствий, Роберту дали слово.
Ну как дали: мама ножом постучала по бокалу и громко сообщила:
— Дорогие гости, — она продолжала быть ножом по бокалу, повышая голос всё выше, — ДОРОГИЕ ГОСТИ, да заткнитесь уже наконец! Дайте мальчику хоть раз шо-то сказать и потом будете себе дальше обсуждать ваши болячки!
Гости «заткнулись» в ожидании того, шо Роберт имел им сказать.
И Роберт своей речью не стал их сильно задерживать и отвлекать от более важных тем, чем он сам.
— Спасибо, шо дошли все, кого позвали! Ешьте, пейте, завтра еще увидимся!
Аплодисменты.
Все возобновили прерванные беседы о «шикарных похоронах тети Голды у Шнеерсона», о предстоящей операции простаты дяди Натана и преждевременное созревание внучатой племянницы знакомой Эйхман.
В целом прощальный обед прошел удачно.
Роберта никто не экзаменовал и не спрашивал, как прошел его пост на Йом Киппур.
Дядя Яффа расколотил три стакана.
А шо, почти свадьба вышла!
Мама залили соусом скатерть и платье тёти Марты.
Юди порвала струну на скрипке.
Дедушке хватило одного подгузника и даже не пришлось менять.
Оставалось пережить основной и самый важный день.
5
В свой важный день Роберт встал чуть раньше обычного.
Нет, он не волновался, просто выпил на ночь больше положенного воды и мочевой пузырь победил здоровый отроческий сон.
Мочевой пузырь дедушки победил еще раньше и просочиться в туалет незамеченным и неуслышанным никем.
— переживаешь, шлемазл? – позвал дедушка из комнаты, когда слих туалетный слив.
— Неее, — протянул Роберт, прикрывая туалетную дверь.
— Я б, на твоем месте, переживала, — вклинилась бабушка, — это ж не день рождения какой-то, а почти как свадьба!!
— Да упокойтесь, мама, — вступил в беседу папин сонный голос, — шо за свадьба еще, дайте доспать – день долгий!
— Не воспитала ты, дочь, мужа своего, — недовольно повысила бабушка голос, — я его, как первый раз еще увидела, поняла, шо толку мало будет!
— Мама, да уймитесь! Отправляйтесь в ванну для своего моциону, пока все не повставали, и Вы не заблокировали нам доступ до канализации.
— Так гостевой туалет еще есть, — бабушка была в форме!
— Может, нам прикажете в унитазе теперь помыться и зубы почистить? – папа уже совсем проснулся и готов был подтвердить звание «не перевоспитываемого зятя».
Роберт проскочил к себе в комнату.
В коридоре послышались шаркающие шаги и бабкины причитания.
Вниз по лестнице медленно, цепляясь за перила и скрепя каждой ступенькой, сполз дед.
Завтрак готовить.
Всё, что он мог сделать – налить в чайник воды и раза с третьего попасть по кнопке «вкл.».
Тремор.
После того, как бабушка освободила стратегически важный объект, ванную, и все остальные члены семьи справили все сои утренние нужды, день можно было считать официально начавшимся.
Размеренный завтрак был Роберту в тягость.
Он уже заглотил свой тост с мармеладом, запив его апельсиновым соком (бабушка вычитала еще когда-то в «Работнице», что на Западе так всегда делают и теперь, будучи на этом «Западе», они тоже так всегда делали), и хотел скорее отправиться к себе в комнату поиграть на телефоне.
Он сидел, ерзая на стуле, кривился на предложенное ему «домашнее яичко тёти Сары», не хотел второй тост и еще один стакан сока.
Просто хотел играть или в одиночестве думать о своей нелегкой судьбе.
В отличие от «невнимательных родителей», бабушка видела, шо ребенок волнуется и ему в глотку ничего не лезет, проследить бы, шоб на нервной почве понос не напал.
Папа решил, что он наелся, укрепившись в звании «неблагодарный» — дед ему завтрак готовил, а он! Привык на всем готовом всю жизнь.
Уточнять, что именно готовое было у папы всю жизнь не стали. Он просто поблагодарил за завтрак (но видно было, шо неискренне) и встал из-за стола.
Это был сигнал Роберту, что и он может, наконец, уйти.
Куда?
Повторять текст.
Все одобрили и час свободы был получен.
Пару раз до обеда дедушка и даже папа решили проверить, действительно ли Роберт готов.
Роберт был готов.
К 16 часам он втиснулся в костюм от тёти Миры, чуть втянул руки в рукава, приподнимая плечи.
И, если бы не брекеты, отражение в зеркале его вполне устраивало.
Устроило всё и бабушку с дедушкой.
Мама заметила, шо сын так вырос.
Папа по-дружески похлопал по плечу.
Сестра показала язык и спросила, почему у него короткие рукава.
Все были в сборе.
Дедушка запасся носовым платком.
Бабушка каплями – вдруг дурно станет.
Дурно не стало никому.
Роберт прекрасно прочел выбранный им кусок из Торы, стал мужчиной и полноправным членом общины.
На выходе из синагоги все выстроились для совместного фото.
— Сейчас вылетит птичка, — скомандовал дядя Сёма, нажимая на спуск фотоаппарата, — чиииз!
И птичка вылетела.
Точнее, пролетела над фотографирующимися, оставив заметный след на мамином и бабушкином пальто. Зацепив легкими брызгами парочку гостей.
— К деньгам! – крикнул кто-то, пытаясь приободрить двух сконфуженных дам.
— К неприятностям, — процедила одна из них сквозь зубы.
— Думаешь, — спросила вторая.
— Уверена. Видела, как племянница Марека смотрела на Роберта?
— Нет, а шо?
— Да не шо! Вырос твой сын, скоро баб водить начнет!
А потом все 150 гостей поехали в тот «правильный» ресторан, где прощались с тетей Голдой.
И был им там полный кошер!
А Роберту подарки.
Хоть родители и не собирались.
